Цыганское проклятье

Вдруг Дарина вцепилась в руку Силантия и торопливо заговорила:

– Это он, твой друг и твой враг! Он любит твою нелюбимую и потому заставил меня-а-а…

Антон не дал ей договорить. Послышался хруст. Черные глаза девушки широко раскрылись, а руки сжали пробившее грудь окровавленное лезвие сабли.

Тонкая струйка крови побежала изо рта. Девушка рухнула на колени. Роза на ее плече вспыхнула и словно сгорела, стала черной, как уголь в костровищах. Но она улыбалась.

– Короткая у нас была любовь, поручик, – выдохнула она. – Только все в жизни повторяется. Не трогай Дарине, иначе тоже будешь стоять на коленях и тоже потеряешь все, как и я сегодня…

Безжизненное тело девушки рухнуло к ногам Силантия. Тот поднял глаза на Антона:

– Зачем? Что ты наделал?

И встретил его взгляд, злой, полный ненависти. Тот промолчал. Выдернул саблю, отер лезвие о цветастую юбку цыганки и шагнул было к Силантию, но тут послышался шорох, и из кустов показалась вихрастая голова одного из сослуживцев:

– Вот вы где! Антон, там тебя наши ждут. Командуй, куда ворюг вести?

Антон еще какое-то время буравил взглядом ничего не понимающего Силантия, одним движением вернул саблю в ножны и скомандовал:

– Пошли.

Русалов проводил их взглядом, возвращавшихся на пожарище, и опустился рядом с Дариной. Такая красивая… За что? Зачем небесам было угодно свести их на день и разлучить навсегда?

И тут его внимание привлекла икона, что она успела положить отцу на грудь. Подойдя ближе, Силантий присел рядом с мертвым цыганом, поднял ее и едва сдержал стон. С темной отполированной до блеска гладкой деревянной поверхности на него печально, но с бесконечной любовью смотрела она! Дарина!

Повинуясь тому, что сейчас творилось у него в душе, Силантий с силой прижал к себе икону, точно в последний раз обнимая несбывшуюся любовь. Вот и все, что ему осталось от нее…

Глава 2

– Ну, здравствуйте, гости столичные! Рад знакомству! Надолго ль к нам?

Федор распахнул глаза и недовольно поморщился. У них что, в деревне, так принято: приходить в гости ни свет ни заря и радостно вопить? Посмотрел бы он на этого «трубогласа», если бы к нему домой ворвался, ну, например, Кир и начал орать что-то подобное. Как бы он среагировал, если бы до этого вторжения спал от силы часа четыре?

Кстати, а кто это там надрывается?

Стиснув руками виски, наверное, для того, чтобы не лопнула голова, Федя сделал над собой усилие и сел. Еще одним героическим поступком было повернуть голову и сфокусировать глаза. К его удивлению, обладатель счастливого до омерзения баритона был невысокий, невероятно толстый и совершенно лысый человечек. Зато на гладком лоснящемся лице колосились невероятно пышные усы пшеничного цвета.

– Сегодня дождь обещали, – продолжил тот без перехода, смерив просыпающийся народ благожелательным взглядом крошечных глазок, – вот и пришел вас поторопить! Тихон уже и грузовик свой прикатил. Вас ждет!

– Нормально, – хохотнул Макс, усаживаясь на матрасе. – Сам спрашивает – сам отвечает: надолго ль к нам – уже и грузовик ждет!

– Языкатов, а тебе слово не давали! – проснулся Михалыч, не спеша поднялся и, отчаянно зевая, подошел к гостю. – Доброго утречка, уважаемый. Не знаю, как звать-величать…

– Да какое, к чертям, утречко? – Толстяк расплылся в счастливой улыбке и крепко пожал Михалычу руку. – Уже скоро полдень будет. А небо тучи замели. Вот и беспокоюсь о вас. Мало ли, вдруг времечко жмет?

– Ничего нам и нигде не жмет! – Режиссер с недовольной миной с трудом выдернул руку из крепкого рукопожатия незнакомца и смерил того подозрительным взглядом. – А вы, собственно, кто?

– Ох, ну да! Простите, не представился. Русальчиков. Председатель колхоза!

– А-а-а! – Михалыч снова смерил того уже оценивающим взглядом и расплылся в фальшивой улыбке: – Очень приятно! А я смотрю – явно большой человек пришел! Так и подумал, что вы из начальства.

– Вот же сука, – шепнул на ухо Федору Петр. – Даже тут умудрился человека унизить. Смешно – такого коротышку назвать большим человеком.

– Но, кажется, наш «большой человек» этого даже не заметил. – Кир украдкой кивнул на улыбчивого председателя.

– Ну, тогда, гости дорогие, выходите во двор и грузитесь в машину. Я вас там подожду. – Русальчиков уже развернулся, чтобы выйти. Но его остановил вопрос Гены, словно тень появившегося позади Михалыча:

– А куда поедем, шеф? Мне людей куда попало селить нельзя!

– Зачем куда попало? – Толстячок обернулся и даже задрал голову, чтобы посмотреть верзиле в лицо. – Я куда попало и сам вас не определю! Как же – гости из самой Москвы! В монастырь поедем. Там уже и комнаты для вас подготовлены. И хранитель ждет, предупрежден.

– В монастырь? – От такой новости даже Альбина подняла свои телеса и встала рядом с начальством. – Это который разрушенный?!

– Ну конечно, красавица! Только он не совсем разрушен. Там живут несколько человек, и я подумал, что вам будет удобно жить там, где вы будете работать. А деревня рядом! Километрах в двух будет, если через поле. Вечером у нас и клуб работает, и столовая, и даже пивная. Таверной назвали!

– Вы правы, дорогой! Монастырь можно и изнутри изучить, и историю его выспросить! Все просто идеально! – принялся расшаркиваться Михалыч. – Спасибо большое!

– Большое пожалуйста! – закивал председатель и колобком выкатился за дверь.

– Слышали, Лентяевы? – Михалыч обернулся и оглядел всех. – Даю на сборы пять минут. Ехать надо! Быстрее материал отснимем – быстрее из этой дыры вырвемся!

За пять минут они, конечно, не управились, но за полчаса вытащили и погрузили все оборудование, затем Альбину с Михалычем, ну, а после в грузовике допотопного тарантаса поместились и остальные.

– Если честно, впечатление – что мы на съемках фильма. А этот грузовик – реквизит. – Федор оглядел местное отделение милиции с высоты некрытого грузовика, домики, разбросанные между цветущих садов. Даже оценил желтую ленту дороги, теряющуюся из вида где-то между пестреющих цветами лугов.

– Скорее реквизит – это мы! Потому что именно мы выглядим чужими на этом празднике жизни, – возразил Петя и почему-то тоскливо вздохнул.

– Вы устраивайтесь, а я завтра к вам подъеду. Посмотрю, как расположились. Тимофей вас довезет и проводит. Все будет в лучшем виде. Да же, Тимофей Игнатьевич? – Председатель заглянул в кабину.

– А то как же, Иван Матвеич. Все в лучшем виде! – ответила кабина.

Федор с облегчением вздохнул, когда грузовичок хрюкнул, пукнул выхлопным газом и резво почухал мимо садов по единственной укатанной дороге.

– Фух, даже не верится, что скоро будем на месте… – Кирилл покосился на Михалыча, а тот, как ни в чем не бывало, о чем-то тихо беседовал со своим заместителем и успевал отвечать на редкие вопросы сидевшей рядом Альбины.

– Что-то мне это место нравится все меньше и меньше! – покривился Макс. – И хранитель какой-то… Хранитель чего? Монастыря? Знаний? Руин?

Федор даже подобрался. Друг словно читал его мысли!

– Да что ты сейчас-то голову греешь? – хмыкнул Петр. – Вот доедем, а после на месте разберемся.

Оставшуюся дорогу парни молчали, размышляя каждый о своем, а когда показались каменные стены обещанного монастыря – зарядил дождик. И хотя он был не особо сильный и совсем не холодный, помятые коробки с оборудованием занесли под навес у ворот за пару минут. Грузовичок, почувствовав свободу, на прощание фыркнул и на всех парах рванул обратно в деревню.

Михалыч прошагал к добротной дубовой двери и, заглядывая в прорезь, прокричал:

– Есть кто живой? Открывайте!

Не получив ответа сразу, он упражнялся в воплях минуты три, а когда обиженно затих, дверь с тихим скрипом распахнулась, и оттуда выглянул высокий худой мужчина. Возраст не понять из-за скрывавшей половину лица растительности. Внизу побитая сединой борода, вверху челка, спадающая до косматых бровей. Только по глазам, ясным и живым, можно было определить, что мужчине лет тридцать пять – сорок. Не больше.