Сердце зверя

Не вопрос, а констатация факта. На острове от глаз албасты не спрятаться. Там, где есть вода, там есть и она, а вода тут кругом. И даже снизу.

– Он возвращается.

– Хорошо. Ты ведь этого и ждал.

Ждал, а теперь вот думает, хватит ли у него отчаяния и решимости свершить правосудие.

– Я могу помочь, только скажи. – Албасты переместилась, оказалась рядом с Августом, так близко, что от исходящего от нее холода он снова стал замерзать. Она не изменилась, не перекинулась из девицы в старуху, но это не имело значения, холод никуда не делся. Как и страх. Не тот парализующий, от которого сердце перестает биться, а привычный, как ноющая зубная боль. К боли тоже можно привыкнуть.

– Злотников – мой. – Он покачал головой. – Ты знаешь, в моей жизни больше не осталось радости.

– Она будет длинной, твоя безрадостная жизнь. – Кончик серебряной косы, которой еще минуту назад игрался котенок, погладил Августа по щеке. Прикосновение было… скользким, неприятным, но вполне терпимым. Оказывается, к нежити тоже можно привыкнуть. – Те, кто отмечен серебром, обычно живут долго, дольше обычных людей.

– Значит, мне некуда спешить. – Он улыбнулся, и албасты улыбнулась в ответ, обнажая острые зубы. – Я хочу, чтобы он мучился. Чтобы все они мучились.

– Так и будет, человек. Я чувствую твою боль и твою ярость, я помогу. Если попросишь.

– Злотников мой, – повторил он с нажимом.

– Я найду себе другие забавы. – Албасты качнулась и вдруг очутилась снова на лежаке. – Скоро на острове будет очень много людей.

– Ты не должна их убивать.

– Почему?

Прежний Август сказал бы, что убивать людей плохо, но Август нынешний произнес другое:

– Потому что, если начнут погибать люди, Злотников испугается и сбежит с острова.

– А если люди станут всего лишь исчезать? – Албасты снова улыбнулась, на сей раз улыбка ее была снисходительной. – Ты слишком плохо обо мне думаешь, человек. Я не-живу уже так долго, что научилась справляться со своими желаниями.

– Но Анечка…

– Я не хочу рисковать. Это не случайный человек, это моя девочка, плоть от плоти, кровь от крови. И зов крови очень силен. Для такой, как я, это настоящее проклятье. Айви знала. Девочка должна подрасти прежде, чем я смогу с ней встретиться. А пока она растет, мы с тобой можем развлечься. Все-таки какая удивительная кошка! – Албасты обернулась, посмотрела на котенка. – Она меня не боится.

– А должна?

– Крысы боятся. – Албасты пожала плечами. – И волки тоже.

– А птицы?

– Птицы – это другое. Птицы провожают души в Нижний Мир, им незачем бояться таких, как я.

* * *

Ко встрече со Злотниковым Август подготовился. Не пил, чтобы не утратить ясность мышления, чтобы не глушить терзающую душу боль, а, наоборот, заточить до остроты клинка. Специально переодеваться не стал, надел рубаху, на которой уже появились свежие пятна. Сумасшедшему гению дозволены слабости. Перед тем как отправиться к замку, подошел к памятнику. Каменная Евдокия стояла над самым обрывом, скрестив руки на груди, смотрела в небо и улыбалась. Улыбка ей очень шла, делала еще моложе, еще красивее.

– Уже скоро, Дуня. – Август погладил каменную ладонь. – Сегодня он возвращается. Я знаю, ты бы не одобрила, но я так не могу. Нет в моей жизни больше никакого смысла. И, знаешь, я никогда не стану таким, какой была ты. Жертвенность не в моей натуре, любимая.

К каменным ногам он положил цветы, синенькие вперемешку с беленькими. Евдокия их любила и даже рассказывала Августу, как они называются, но он не запомнил. Тогда это казалось ему неважным.

А замок тем временем уже был готов к встрече с хозяином. На пристани шеренгой выстроились слуги. Август насчитал десять человек во главе с Эммой Витольдовной. По такому торжественному случаю пани Вершинская сменила скучное серое платье на не менее скучное коричневое, но с кружевным воротом, и стала похожа на престарелую гимназистку. На Августа она посмотрела сквозь презрительный прищур, едва заметно кивнула и поманила пальцем. Становиться в общий строй он не стал – не дождутся! – остановился у одной из сосен, привалился спиной к ее шершавому, нагретому солнцем стволу, запрокинул лицо. В переплетении ветвей было видно небо, а стоило опустить голову чуть ниже, и взгляду представала свинцово-серая, идущая мелкой рябью вода озера и черной кляксой на горизонте корабль, видать, Злотников побрезговал лодками.

Сердце забилось быстрее, засбоило, и дышать стало тяжело. Август расправил плечи, заставил себя успокоиться. К этой встрече он готовился много месяцев и не допустит ни единой ошибки. Если придется, станет унижаться, просить своего врага о милости, лишь бы Злотников оставил его на острове.

Пани Вершинская тоже смотрела вдаль, козырьком приложив ко лбу узкую ладонь. Поза ее выражала нетерпение.

– …Она сказала, будет весело, – послышался за спиной хриплый голос.

Август обернулся, рядом, всего в шаге от него, стоял юродивый Гришка, мял в огромных лапищах картуз. Он так же, как и сам Август, прикипел к острову, сделался его частью. Гришку пробовали гнать, но он всегда возвращался, и к его молчаливому присутствию привыкли, нагружали черновой работой, подкармливали.

– Экономка? – спросил Август, думая о своем.

– Ведьма. – Гришка мотнул головой. – Она сказала, что змей уснул и на острове теперь будет много людей.

Значит, ведьма. Албасты нашла себе еще одного собеседника. Или жертву? Август Гришку не любил, помнил, каким тот был в прошлом, при Сиротке, но и смерти юродивому не желал. Тот уже поплатился сполна за все свои прегрешения, собственным разумом поплатился.

– А она, – Гришка указал подбородком в сторону экономки, – злая. Не пускает меня на пристань. Всех пускает, а меня нет. – Он тяжко вздохнул и надел картуз на голову. Получилось кособоко.

Корабль приближался стремительно, и Август подумал, что, по всей вероятности, Злотников купил себе теплоход. Наверное, обтесался в европах, приобщился к прогрессу. А когда денег много, отчего же не заплатить за прогресс? На пристани засуетились, из одной шеренги перестроились в две, а Эмма Витольдовна подошла так близко к краю, что еще шаг и свалилась бы в воду, но ее озеро не пугало, беспорядок и отсутствие дисциплины беспокоили ее куда сильнее.

Корабль оказался паровым катером. Небольшой, юркий, с белоснежными бортами и валящим из трубы сизым дымом, он был чужд и острову, и озеру. Не оттого ли озеро злилось, морщилось, билось волнами о каменный берег? Августу стало интересно, так интересно, что вслед за зачарованно улыбающимся Гришкой он подошел к самой пристани. На борту катера густой черной краской было выведено «Счастливчик». Похоже, Злотников все еще считал себя баловнем судьбы. Приблизившись к пристани почти вплотную, «Счастливчик» приветственно загудел. Громкий голос его спугнул с деревьев стаю птиц, они закружили над островом, загомонили тревожно. А катер уже швартовался, и в том, с какой ловкостью капитан управляется с механической монстрой, была своя магия. Мужики, согнанные на пристань, зашептались, кое-кто испуганно перекрестился, а Август подумал, что Федору бы корабль непременно понравился. Федор любил все эти технические штучки, чувствовал их механическую душу. Но его больше нет, а Августу чужая, пусть даже и механическая, душа без надобности. Он пришел по одну-единственную душу. Или не по одну?..

Злотникова Август узнал по росту и осанке. Высокий, широкоплечий, вихрастый, хозяин поместья, засучив рукава белоснежной рубахи, помогал матросам швартоваться. И по лицу его было видно, что механическая игрушка ему еще в диковинку и ужасно нравится. А лицо ведь совсем не изменилось, по-прежнему породистое, цыганисто-красивое, с белозубой улыбкой. Разве что усы отпустил и бородку, наверное, в угоду европейской моде.

Мари Кутасова стояла в сторонке, опершись о перила, она смотрела на замок, и выражение ее ставшего еще более некрасивым лица было престранное. Удивление, отвращение и страх – вот что увидел Август. Мари не желала становиться хозяйкой острова, не желала жить в доме, построенном на чужих костях и чужой крови. Уж не потому ли, что была причастна к тем смертям? Была! Евдокия в этом не сомневалась: Мари знала о всех преступлениях своего драгоценного супруга, знала и покрывала. Муж и жена – одна сатана. Вот уж точно – сатана…

Несмотря на жару, Мари куталась в шаль, кисти которой так и норовили лизнуть волны, но не дотягивались и в бессилии отступали. А она переводила взгляд с замка на мужа и кривила тонкие губы в вымученной улыбке. Не принесла ей счастья семейная жизнь, построенная на чужих слезах. Вот только поняла ли она это? Август не знал, но в самое ближайшее время собирался это выяснить.

Злотников сошел на пристань первым, и пани Вершинская шагнула ему навстречу с совершенно неподобающей экономке девичьей какой-то стремительностью. Порыв этот не остался незамеченным. Улыбка Мари сделалась презрительной. Август ее понимал, Мари удалось встретить женщину, которая была еще более некрасива, чем она сама. Не понимал он лишь одного, готова ли Мари мириться с присутствием в своем доме соперницы, пусть и такой некрасивой.

А Злотников, казалось, ничего не замечал. Едва кивнув пани Вершинской, он устремил взгляд на замок, и черные глаза мужчины вспыхнули азартным огнем. Если бы не ненависть к хозяину поместья, Август, пожалуй, почувствовал бы себя польщенным, потому что было очевидно, что каменная химера, притворяющаяся замком, Злотникова очаровала.

– Невероятно! Просто невероятно! – Он говорил по-хозяйски громко. – Я повидал многое, но это! Это превосходит все!

Он видел многое! Наверное, в Европе. Где же еще сын золотодобытчика, разбойник и убийца мог приобщиться к прекрасному, где набрался этой вальяжности и лоска, который не купить за деньги, которому многие учатся годами! Но он способный, он счастливчик, и судьба сама преподносит ему ключи от всех дверей. И пускай ключи эти всего лишь висят на поясе старой девы, цепляющейся за свои шляхетские корни, неважно. Ключи есть, и Злотников сумеет ими воспользоваться. Если ему никто не помешает…

Дожидаться, пока на берег сойдет жена, Злотников не стал, отмахнувшись от пани Вершинской, не обращая внимания на притихшую прислугу, он широким шагом пошагал к дому. Мари спускалась по сходням, опершись на руку немолодого, но бравого вида капитана, во взгляде ее, устремленном в спину мужа, была тоска, на замершую на причале экономку она даже не взглянула. А зря, лицо пани Вершинской стоило того, чтобы запечатлеть его на холсте, столько эмоций разом Август не видел.

А Злотников тем временем приближался. Увидев Августа, он сошел с дорожки, направился прямо к нему.

– Мастер Берг, позвольте выразить вам свое восхищение! – вот как заговорил, почти высоким штилем, и руки раскинул, словно хотел Августа обнять. Не обнял, слава богу. А то бы Август не сдержался, ударил, и все его планы пошли бы прахом. – Дом прекрасен!

– Я старался. – Он выдавил из себя улыбку. Улыбка получилась неискренней, такой же вымученной, как у Мари.

– Все-таки вы гений. – Злотников, продолжая улыбаться, разглядывал его пристально, ощупывал глазами с ног до головы. Что хотел увидеть? Кого? Старого пропойцу, сломленного смертью жены? Чудаковатого гения, для которого на первом месте искусство? Как угадать? – Но выглядите вы плохо, Август Адамович. Мне писали, что вы пьете.

– Пани Вершинская, надо думать.