На дело со своим ментом

– Ну и чего такого вы нарыли? Номер машины, на которой увезли Лельку?

– Нет, с номером не повезло. А дело такое: Лелька – приемная дочь Дунаевых, и умыкнула ее, скорее всего, мамаша. Видно, через шесть лет не вынесло материнское сердце, что родное дитя в чужих людях мается, вот и…

Роман Андреевич присвистнул, а затем поморщился.

– Чего ж они дурака валяли и в ментовке об этом помалкивали?

– Они и сейчас помалкивают. Игорь пытался отыскать мамашу, но… в общем, успехов не наблюдается.

– А от меня вы чего хотите?

– Мамашу, само собой.

– Зачем? – Роман Андреевич начал злиться, скорчил премерзкую физиономию и взглянул на нас сурово.

– Как зачем? Хотим проверить…

– В милиции проверят. Если б Игорь с Веркой не темнили, ребенок был бы уже дома. – Роман Андреевич придвинул телефон и стал звонить, но нужного человека на месте не оказалось, и, недовольно косясь на нас, он вновь набрал номер. – Андрей, ты? Громов говорит… Нормально…

Я пристроилась рядом и зашептала:

– Мать – Трусова Инга Станиславовна, ее отец когда-то был тренером в спортшколе, вместе с женой погиб в автокатастрофе.

– Вот что, Андрей, тут такое дело: надо выяснить, где сейчас проживает некая Трусова Инга Станиславовна, ну и, по возможности, все, что ее касается… Есть подозрение, что она похитила ребенка… Да… отец бывший тренер… ясно… ага… – Дальше разговор пошел вовсе для нас невразумительный, сплошные «ага» да «ясно», мы томились, ерзали на стульях и вожделенно заглядывали в непроницаемую физиономию Романа Андреевича. Наконец он повесил трубку и покачал головой: – Вот что значит четыреста пятьдесят тысяч жителей. Андрей с этой самой Ингой в спортшколе учился. Она гимнастикой занималась, ее прочили в звезды, и вдруг несчастье: упала с велосипеда, да так неудачно, что сломала бедро. Со спортом пришлось проститься, ну и, как говорит Андрей, у девки слегка крыша поехала: то она ни о чем, кроме своей гимнастики, думать не думала, то ударилась в разгуляево: мальчики, винишко и все такое прочее. Вышла какая-то скверная история, то ли авария в пьяном виде, то ли еще что, у отца инфаркт, у девки неприятности, но вроде все замяли. Потом она из города уехала, был слух, что вышла замуж.

– И чего? – выслушав рассказ Романа Андреевича с приоткрытым ртом, спросила Женька.

– И ничего. Это то, что Андрей сообщил. А на остальное нужно время… Я с Игорем едва знаком, а вот вы с Веркой старые подруги, поезжайте к ней и уговорите все рассказать в милиции, если будут хитрить да темнить, наверняка лишатся ребенка.

– Легко сказать – поговорить, – проворчала я. – Да Верка даже не в курсе, что нам про Лельку известно… Думаешь…

– Не думаю, но точно знаю: милиция для того и существует, чтоб заниматься такими проблемами.

Мы с Женькой невесело переглянулись, но совету вняли и поехали к Дунаевым. Открыла нам мать Веры, лицо заплаканное, плечи опущены, и двигается как тяжелобольная: ясно, что хорошими новостями не пахнет.

– Есть что-нибудь новое? – испуганно спросила я, она только головой покачала.

Игорь, Вера и вернувшаяся Наталья были в комнате. Взглянув на нас, Вера нахмурилась и спросила:

– Как вы узнали?

– Теперь это неважно, – отмахнулась я. – Важно другое: как можно скорее рассказать о своих подозрениях в милиции. Они найдут эту Ингу…

– Найдут Ингу, – вдруг зло засмеялся Игорь. – Как будто это так просто. Она давно уехала из города.

– Тем более, – спокойно возразила я. – Сам ты ее отыскать вряд ли сможешь. А в милиции с такой проблемой справятся. Скорее всего, она просто забрала ребенка к себе…

– Чушь… чушь… она что, ненормальная?

– Вполне возможно, – влезла Женька. – Вы лучше вот что скажите: раньше она себя как-то проявляла? Интересовалась ребенком? Может быть, звонила?

– Нет, – покачала головой Вера, – никогда. Я даже не думала, что… Ведь она от нее отказалась, нас заверили, что она не узнает, где девочка. Как же так? Выходит, кто-то сообщил ей…

– Кто мог ей сообщить? – рявкнул Игорь. – Она могла узнать об этом только из документов…

– Какие-то знакомые, имеющие отношение к этим документам, в конце концов, просто деньги…

– Но зачем ей все это, она же отказалась от ребенка? Не может она теперь претендовать на девочку, – жалко всхлипнула Вера. – Это ведь неправильно, нечестно. Я Лелькина мать, а она ее бросила, бросила… – У Веры началась истерика, и разговора не получилось. Игорь подхватил нас с Женькой за локотки и буквально выпихнул в кухню.

– Вы видите, чего добились своей дурацкой болтовней? Вы что, хотите ее в гроб вогнать?

– Мы хотим вернуть Лельку, – выдернув свой локоть из его цепких рук, ответила Женька.

– Очень признателен. Но мы как-нибудь обойдемся без вашей помощи. Я ясно выражаюсь? Не суйтесь не в свое дело. И вообще: оставьте на некоторое время наш дом. Я бы сказал, на длительное время.

– Игорь, я понимаю, ты расстроен, – попыталась я утихомирить разыгравшиеся страсти. – Но, скрывая правду, вы только ухудшаете положение. К тому же ваша тайна уже не тайна, я все рассказала Роме, и он позвонил в милицию. Эту женщину уже ищут.

– Черт! – совершенно обезумев, заорал он. – Кто тебя просил? Чего вы вообще суетесь не в свое дело? Убирайтесь отсюда, и чтоб ноги вашей больше не было!

– Полегче, – осадила его Женька. – Убраться мы, конечно, уберемся, но Лелька нам не чужая и запретить нам беспокоиться о ней ты не можешь.

Игорь закусил губу и попытался успокоиться. Надо признать, это ему удалось.

– Анфиса, – сказал он, обращаясь ко мне и игнорируя Женьку, – пожалуйста, послушай меня. Эта женщина, я имею в виду эту Ингу, явно психически не уравновешенная особа, и я очень жалею, что сообщил о пропаже ребенка в милицию. Сообщил, потому что никак не думал, что связано это с настоящей матерью. Она мать Лельки, мать. Пусть никудышная и бросившая ее, но мать. Повинуясь неожиданно пробудившимся родительским чувствам, она похитила девочку. По закону это преступление. Киднеппинг – очень серьезное преступление. Вы понимаете? Я думаю, что сейчас Лелька в безопасности, но, если милиция начнет охоту на эту женщину, только господу ведомо, что она сотворит. Например, заведет малышку в лес и там бросит, чтобы не оказаться в тюрьме, или того хуже, сунет в какой-нибудь подвал в заброшенном доме… и никто никогда не найдет там ребенка. Я схожу с ума, думая об этом… Мы не будем ничего предпринимать. Мы надеемся, что она как-то образумится и себя проявит. Например, позвонит. Ведь она прислала письмо, вполне возможно, что и позвонит. И тогда мы попробуем вернуть Лельку, пообещав взамен, что не будем возбуждать против нее уголовного дела.

– А если она не собирается ее возвращать?

– Не думаю, что ей нужен ребенок. Для такой, как Инга, это обуза, не зря она однажды уже бросила дочь.

Игорь замолчал, и мы молчали, пока я, собравшись с силами, не напомнила:

– В милиции уже знают об этой Инге. И будут искать.

– С милицией я как-нибудь разберусь. А вас прошу держаться подальше. Очень прошу. Более того, если вы еще раз здесь появитесь, я спущу вас с лестницы.

– Классная речь, – заметила Женька уже на улице. – И налицо мотив, который движет несчастным отцом. Только ты не скажешь, отчего у меня такое паршивое чувство, что нас водят за нос?

– Нет у тебя никакого чувства, – пожала я плечами. – Просто обида на то, что нас выгнали в шею…

Роман Андреевич заскочил с работы перекусить. Я-то подозревала, что он просто заехал меня проведать: не далее как утром я клялась и божилась, что с частным сыском покончено, а я сегодня же засяду за работу, то есть начну наконец писать роман. И как только супруг отбыл на службу, в самом деле устроилась за письменным столом. Дверь на лоджию была открыта, со двора доносились детские голоса и обрывки мелодий, а я смотрела на девственно чистый лист бумаги и силилась собраться с мыслями. Через полчаса стало ясно: дело безнадежное. Я вздохнула и пошла загорать на лоджию, оправдываясь тем, что сюжет надо как следует продумать, настроиться на нужную волну, и вообще… Но мысли мои неизменно возвращались к Лельке. Конечно, то, что она с матерью, позволяет надеяться, что ничего плохого с ней не случилось, и все же беспокойство не только не проходило, оно нарастало. В общем, когда Роман Андреевич появился в квартире и бодро спросил: