Black & Red

Это ли не есть самая настоящая и единственная реальность? Вкус собственной крови… Единственная нить, связывающая вас с внешним миром, когда глаза ваши закрыты, а память подернута мглой? Снежинки, пляшущие в пятне желтого света, леденящий холод, которым встретил вас этот мир тридцать пять лет назад…

Просеки никакой не было и в помине. Было шоссе, были сумерки, на фоне леса тлели дорожные фонари. Где-то совсем близко дачная подмосковная станция Узловая. Туда подходила электричка. А по шоссе мчался мотоциклист. Хромированная металлическая сияющая громада «Харлея» в сочетании с черной кожей и аспидным мотоциклетным шлемом, похожим на инопланетный хай-тек.

Рев мотора.

Запах бензина.

Скорость…

В иные мгновения именно скорость составляла главный смысл жизни того, кто вот уже тридцать пять лет звался Олегом Купцовым по прозвищу Гай среди друзей, которых у него было немного, женщин, которые водились у него всегда в огромном количестве, и соперников – байкеров, которых он, не будучи сам настоящим, истинным байкером, в глубине души презирал как некую низшую, недостойную внимания и зависти неполноценную расу.

Сияющая громада «Харлея», тянущаяся стальной струной, льнущая резиной к дороге, упругий ветер в лицо – еще секунда, и все это пронесется мимо станции Узловой, где нет ничего, кроме платформы, разъезда, автобусной остановки и дома путевого обходчика с покосившимся забором, грядками картошки да гнилым курятником.

На платформу с электрички сходили пассажиры. Одна из пассажирок – пожилая, худая как жердь – волокла за собой тяжело нагруженную коляску. Она как раз собиралась переходить шоссе, но, завидев мотоциклиста, суетливо повернула – от греха. Мотоциклист на полной скорости пронесся мимо и вдруг резко, со скрежетом, затормозил. Стоя на обочине, женщина увидела, как странно завиляла вся эта мощная ревущая хромированная громада – завиляла, разом теряя силу, напор. И вот уже она катит, точнее, ползет, как неуклюжая черепаха, как будто тот, кто сидит в седле, утратил весь свой кураж или заснул на ходу, а может, ослеп?

Женщина с тяжелой тележкой перебежала дорогу и скрылась в сумерках. Олег Купцов по прозвищу Гай остановился, медленно обернулся.

Он еще издали заметил женщину на обочине. У него было острое зрение. Женщина в сумерках с хозяйственной сумкой в замызганной голубой ветровке – сутулая, пожилая. Именно такой он видел в последний раз свою мать. Ее вывела на прогулку санитарка. Мать волочила за собой сумку на колесиках. Во время прогулок по закрытому больничному двору она всегда тащила за собой эту кладь. На дне сумки хранились «сокровища», которые мать собирала все долгие годы, проведенные в больнице закрытого типа: разрозненные листы календаря, открытки, старые зубные щетки, резиновый мячик.

В тот раз она плюнула в сторону Гая, и медсестра со вздохом посоветовала ему немедленно уйти и пока больше не настаивать на свидании с матерью.

Он и не настаивал.

Мать дважды пыталась задушить его, когда он был грудным. Тогда ей поставили диагноз: послеродовая горячка. Затем диагноз поменяли: острый психоз.

В следующую их встречу – ему тогда было семь лет – мать в присутствии своего старшего брата и его жены, которые взяли Гая на воспитание, стоя на безопасном расстоянии, словно он был заразный, прокаженный, долго пристально всматривалась в его лицо. Он помнил этот взгляд – блестящий, липкий, ему казалось, что по лицу его ползает жирная навозная муха. «Уберите его, убейте его! – закричала мать, и лицо ее исказилось от отвращения и ужаса. – Проклятое отродье, зверь, зверюга! Убейте его!»

В тот год в Москве проходила Олимпиада. И Мишка улетал со стадиона на связке шаров. Олегу Купцову, который тогда еще не имел прозвища Гай, снился по ночам один и тот же сон. Это его привязывают к связке шаров и запускают в небо, как мишень. А потом лихие охотники расстреливают его и воздушные шары из ружей под крики сумасшедшей матери: убейте, убейте его, убейте зверя!

Та старуха с кошелкой на колесиках, возникшая в сумерках на обочине как призрак…

ПОЧЕМУ СТАЛО ВДРУГ ТАК ТРУДНО ДЫШАТЬ?!

Гай отстегнул ремешок и рывком снял с головы мотоциклетный шлем. Мимо проплыли покосившийся забор, чахлый огородишко, сломанная калитка.

В этот вечер путевому обходчику Панкову, вернувшемуся домой из бани и выпившему по случаю «обмыва» чекушку, снился какой-то нехороший тяжкий сон. Вроде и прилег-то всего на часок до вечера, когда самая работа – надо вставать, начинать обход, пропуская скорые поезда. А тут такая хрень снится: будто на его огород кто-то забрался чужой – зверь, хищник. И собака, что привязана во дворе, сначала лаем заходилась, а теперь все воет, скулит от страха. И куры в курятнике квохчут как оглашенные, а коза – та и вовсе мечется в закутке, обреченно, остервенело блея.

Во дворе в сумеречной мгле что-то движется. Чья-то тень – косматая комета. Подкрадывается к дому, заглядывает в окно террасы. И собака, забившись в будку, уже даже не воет, по-щенячьи визжит от смертного страха.

Обходчик Панков проснулся в поту. Мать вашу… да что ж это… а собака-то и правда воет, скулит.

Он сполз с кровати, выглянул в окно: у дома силуэт – что-то черное, или, может быть, это в глазах черно?

Мужик еще не старый, крепкий, Панков хоть и выпивал, но был не робкого десятка. Прихватив тяжелую кочергу, он распахнул дверь.

На завалинке у крыльца – незнакомец, затянутый в кожу, бессильно привалился спиной к доскам. У ног на земле черный шлем от мотоцикла.

– Эй, ты чего тут?

Незнакомец медленно поднял голову.

– Пошел отсюда, здесь тебе не сквер городской! Ты что, и калитку еще мне сломал, падла?

Незнакомец с усилием, цепляясь за крыльцо, начал подниматься, выпрямляться во весь свой немалый рост.

Собака, заползшая в конуру, едва он ступил на дорожку между грядок, начала визжать так, словно ее ошпарили кипятком.

И этот визг, полный ужаса, подействовал на обходчика Панкова как холодный душ. Он отпрянул и быстро захлопнул дверь, задвинул засов, заорав:

– Сейчас в милицию позвоню, пошел отсюда, ублюдок занюханный!

С треском вылетели деревянные плашки, окно террасы осыпалось со звоном и грохотом: Олег Купцов по прозвищу Гай выбил его рукой в кожаной перчатке.

Глава 2

Императорский гей

Лондон. Наши дни

– Позади остался Гайд-парк, мы его только что с вами проехали, слева можете видеть знаменитые Кенсингтонские сады, здесь расположен Кенсингтонский дворец, где до 1997 года проживала принцесса Диана.

Салон автобуса, переполненного русскими туристами, захлестнула волна любопытства: все головы повернулись, тела заерзали в креслах, руки с цифровыми камерами потянулись к окнам. И только один турист – Игорь Деметриос упорно глядел в противоположную сторону. Не поддаваться чужому внешнему влиянию – это было чисто профессиональной его чертой, заповедью, которую он соблюдал всегда и везде, даже в отпуске.

Игорь Деметриос – дипломированный психолог– психотерапевт, вот уже несколько лет успешно занимающийся в Москве частной практикой, в этот свой отпуск решил съездить в Лондон. Купил в турфирме на Солянке стандартный тур «Лондон экскурсионный» и практически сразу в поездке жестоко разочаровался. Шумно, людно, туристический автобус, собирающий соотечественников по всем отелям от Сохо до вокзала Паддингтон, битком набит. Все галдят как галки, орут как грачи, все какие-то вздрюченные, точно и не отдыхать приехали. На обзорной экскурсии по городу молоденького гида закидали вопросами на засыпку. Он все по программе: вот, леди и джентльмены, Биг-Бен, вот Вестминстерское аббатство, вот собор Святого Павла, вот вам, пожалуйста, Тауэр, восхищайтесь. А ему со всех сторон на разные голоса:

– А где тут у вас универмаг Харродс?

– Покажите дом, который купил Абрамович!

– Где живет Мадонна?

– Отель «Миллениум», где Литвиненко прикончили, близко отсюда? Это на какой стрит? Суши-бар там еще был какой-то японский… Радиоактивно там все еще или уже дезактивировали?

– Где у вас тут Березовский обосновался?

Сады Кенсингтона и дворец леди Ди были все из той же оперы. Игорь Деметриос, по роду своей профессии вынужденный быть терпимым и снисходительным к человеческим слабостям, чувствовал, что все, баста – закипает от досады. Плюнуть надо было на экскурсию и отправиться самому смотреть Лондон в одиночестве. Заблудиться в Сохо сладко и беспечно и бросить якорь в каком-нибудь пабе «Адмирал Дункан», где тусовались представители нетрадиционной ориентации. И, быть может, встретить за стойкой голубую мечту, увы, так и не встреченную в Москве: парня из фильма «Карты, деньги, два ствола», только чтобы похож был непременно на Вигго Мортенсена в роли русского братка с крутыми наколками.

Голубые мечты – ядовитые змеи, жалят в самые-самые интимные наши места и не дают, не дают, не дают нам расслабиться, оторваться даже на отдыхе, даже в матери городов вселенских, туманном Лондоне.

Игорь Деметриос тряхнул головой: не спи, солдат, замерзнешь. Это все предки, конечно: дед – грек, бабка – гречанка, крымская кровь, чертов портвейн. Но заблудиться в Сохо одному, без соотечественников, было бы в кайф. Ну ничего, он сегодня к вечеру свое наверстает.

– Мы проезжаем по набережным Темзы, позади осталось знаменитое колесо обозрения «Лондонский глаз» на южном берегу. Перед нами мост Виксхолл-бридж, современное здание, что перед вами, – это штаб-квартира английской разведки «МИ-6».

Розовое здание, похожее на халдейский храм, точно щитами, прикрытое темными стеклами, проплыло за окном автобуса. Над Темзой свинцовой стеной вставали тучи. День был солнечным и ясным, и, наверное, от этого тучи теперь казались черными горами, вот-вот готовыми обрушиться в реку. Но через пару минут солнце утонуло в облачности и стало просто серо. По крыше автобуса забарабанил дождь.

– Типичная лондонская погода, – с мягкой улыбкой, точно смакуя, объявил гид.

Автобус добрался до конечной точки маршрута на площади перед Британским музеем. Дождь лил как из ведра. Игорь Деметриос – без зонта, в промокшей насквозь белой футболке, раздумывал недолго. Нечего было раздумывать: такси не видно, потоп. И даже смена караула… «Мне только что позвонили из тур-агентства, – объявил гид еще в салоне, – к сожалению, смена караула перед королевским дворцом ввиду погодных условий отменяется, так что, леди и джентльмены, наша экскурсия закончится не у Букингемского дворца, а у Британского музея».