От первого до последнего слова

Глебов, которому надоело все это, даже головой замотал.

– Все, Евгений Иванович, все! Вы прекрасно понимаете, о чем идет речь, и я понимаю, что вы понимаете! Или вы мне рассказываете, в чем тут дело, или я отказываюсь вас защищать. Больше того, я и Чермаку посоветую не вмешиваться. Книга издана в другом издательстве, к Чермаку никаких претензий быть не может, поэтому помогает он вам просто так, потому что человек хороший.

– Он видит выгоду, господин адвокатик! Свою прямую выгоду, и больше ничего! Он же ростовщик! И вы видите только выгоду! Но ничего! Ничего!.. Когда мой труд будет переправлен на Запад, о нем узнают и заговорят…

– Вы перепутали времена, – перебил его Глебов и поднялся. – То время, когда книги нужно было переправлять на Запад, минуло лет… тридцать назад. Вы прекрасно об этом знаете и все равно ваньку валяете. Зачем?..

Евгений Иванович смотрел на адвоката задумчиво, кажется, прикидывал что-то, подсчитывал, анализировал.

– Пока я не пойму, зачем вы это написали, я не смогу вам помочь. Об этом я уведомлю господина Чермака.

– То есть вы отказываетесь меня защищать?

– В данный момент я не понимаю, как мы с вами можем сотрудничать.

Евгений Иванович проворно поднялся, обежал стол, взял Глебова за плечо – тот даже немного назад подался, – надавил и заставил адвоката сесть. Глебов покорился и сел.

– Это шифр, – шепнул ему на ухо Евгений Иванович и тревожно оглянулся по сторонам.

– Какой шифр?

– Книга – шифр, – сунув губы почти ему в ухо, просвистел писатель. – Но если кто-нибудь об этом узнает, мне хана! Крышка! Я пропал!

Может, он с приветом, вяло подумал Глебов. Ну, бывают же ненормальные люди! И псевдоним у него Б. Ар-Баросса, вполне подходящий для палаты номер шесть.

Широкая ореховая дверь вдруг распахнулась, и в нее, не переступая порога, заглянул Ярослав Чермак, издатель. Заглянул, увидел сидящего адвоката и Евгения Ивановича, вставившего губы ему в ухо, и костяшками пальцев легко постучал в дерево.

– Можно? Или вы еще не закончили?

– Можно!

– Нельзя, мы заняты!

Эти совершенно противоречащие друг другу ответы Глебов и его клиент произнесли хором и уставились на Чермака. Тот подумал немного и зашел в кабинет.

– Просто вы уже давно совещаетесь, – сказал он весело, повернулся и крикнул в сторону приемной: – Свет, принесите нам всем по рюмке кофе и по шоколадной конфете! А мне еще можно сигарет! Евгений Иванович, дорогой вы мой, простите бога ради, но мне работать надо! Я и так вон директора Рыбинского полиграфкомбината в зимнем саду принимал!

Чермак говорил, переводя взгляд с одного на другого, и продвигался к своему креслу, на ходу подбирая с полок какие-то бумаги. Обошел стол, уселся и сложил на стеклянной поверхности загорелые ухоженные руки.

– А Рыбинск, между прочим, нам весь план выпуска продукции завалил, – сказал он, очевидно, первое, что пришло в голову, – и директор в зимнем саду как начал на кактусы с горя кидаться! Еле оттащили! Можно мне немножечко в своем кабинете поработать? Тут и кактусов нету, и спокойней как-то!

Вошла красавица секретарша, внесла поднос, уставленный крохотными чашками, серебряными сахарницами со щипчиками и вкусно запотевшими бутылочками с минеральной водой.

Глебову она нравилась – давно! – и поэтому он старался на нее не смотреть.

Чермак знал, что Глебову она нравится, поэтому пытался занять ее чем-нибудь в непосредственной близости от Глебова.

– Вам с сахаром, Михаил Алексеевич?

– Спасибо, я сам положу.

– Свет, налей ему воды.

– Спасибо, я сам налью.

– Свет, тогда разверни ему конфету и засунь в рот.

– Спасибо, я сам… засуну.

Тут Глебов вдруг понял, что именно сказал, и покраснел до ушей. Света засуетилась, уронила серебряную ложечку, они вместе нагнулись, чтобы поднять, и получилась мизансцена – как в кино.

Чермак качался в кресле и наблюдал, совершенно позабыв про писателя Грицука.

Эта игра и издателя, и адвоката, и даже секретаршу увлекала гораздо больше, чем книга-бомба-шифр, и это было всем понятно.

– Ну, я пошел, – сообщил Евгений Иванович мрачно.

– До свидания.

– Я вам позвоню.

– Всего хорошего, Евгений Иванович.

Вот молодежь, подумал писатель мрачно. Ничего святого!.. Даже на рабочем месте, и то!..

– Мне на какое-то время нужно спрятаться. – Он выпустил последнюю стрелу. – Я опасаюсь мести.

– Конечно.

– Да-да, Евгений Иванович.

– До свидания, Евгений Иванович.

Писатель помолчал.

– Я решил лечь в больницу. Что-то желудок пошаливает и… О месте своего пребывания я вам сообщу.

Он пошел к двери, взяв под мышку свой экземпляр «бомбы», но остановился и спросил у Глебова:

– А почему, по-вашему, я не могу улететь в Тамбов?

Глебов обернулся, глаза у него блестели.

– А? А, в Тамбов!.. Да туда никто улететь не может, Евгений Иванович. Там просто нет аэропорта!

Таня проснулась поздно и некоторое время пыталась сообразить, отчего настроение такое гадкое. Обычно она всегда просыпалась в хорошем настроении, и предстоящий день ее радовал, и на работу хотелось, и казалось, что сегодня-то уж точно все получится.

Как правило, ничего особенного не получалось, но, ложась спать, она всегда говорила себе, что завтра-то уж точно все будет замечательно – и просыпалась в хорошем настроении.