Сесиль. Стина (сборник)

Между тем ее спутник принялся изучать испещренную жирными штрихами карту железнодорожных путей в окрестностях Берлина. Но не слишком продвинулся в своей ориентации и обрел уверенность, только узнав ограду Зоосада.

– Смотри, Сесиль, вон там вольеры для слонов, – сказал он.

– А-а, – протянула его спутница, пытаясь изобразить интерес, но продолжая вжиматься в спинку своего углового сиденья. Она распрямилась, только когда поезд прибыл в Потсдам. Здесь по перрону прогуливалось много военных, и среди них один старый генерал. При виде Сесиль в окне вагона, он с подчеркнутой любезностью приветствовал ее, но тут же постарался отойти подальше. Она заметила это, как заметил и полковник.

Но вот раздался звонок, и поезд двинулся дальше, по мостам через Хафель, сначала по Потсдамскому, а потом по Вердерскому. Оба пассажира молчали, только занавеска с вышитыми на ней буквами MHE[1 - MHE (Mageburg-Halberst?dter-Eisenbahngesellschaft) – Магдебург-Хальберштадтская железная дорога.] весело трепетала на ветру. Сесиль, не отрываясь, смотрела на нее, словно хотела разгадать глубокий смысл этих литер. Однако же ей это не удалось, разве что бледность ее лица стала еще заметнее.

– Располагайся удобнее, – сказал полковник. – И приляг, вместо того, чтобы жаться в углу.

Она согласно кивнула, а он принялся хлопотать вокруг нее с пледами и одеялами.

– Спасибо, Пьер. Спасибо. Подай мне только вон ту подушку.

И она, закутавшись в плед, закрыла глаза, а полковник погрузился в чтение какого-то путеводителя, делая пометки на полях. Лишь время от времени он отрывал глаза от книги и наблюдал за якобы спящей спутницей с выражением внимания и участия, которые непременно стоило бы поставить ему в заслугу, если бы не примесь суровости, упрямства и своеволия, весьма ослаблявшая производимое им впечатление надежности. Судя по всему, за всем этим скрывалась некая история, и красивая женщина (на что указывала и разница в возрасте) была добыта им ценой разного рода борьбы и жертв.

Через некоторое время она открыла глаза и принялась смотреть на пейзаж за окном, который беспрестанно менялся: мимо проносились пахотные поля и фруктовые сады, а потом снова широкие полосы лугов. Она не произнесла ни слова. Казалось, даму, едва-едва пришедшую в себя, вполне устраивает эта апатичная дрема.

– Ты ничего не скажешь, Сесиль?

– Нет.

– Но мне-то позволено говорить?

– Разумеется. Говори, я слушаю.

– Ты заметила Сальдерна?

– Он поздоровался с особой любезностью.

– Да, с особой. А потом избегал тебя и меня. Как мало самостоятельности у этих господ.

– Боюсь, ты прав. Но что с того? Почему мы должны мучить и казнить себя? Расскажи мне что-нибудь веселое. Что-нибудь о счастье и радости. Разве нет никакой истории о путешествии за счастьем? Или это всего лишь сказка?

– Наверное, сказка.

Она печально кивнула. Непроизвольный, хотя, конечно, лишь мимолетный жест не остался незамеченным. Он увидел, что глаза ее затуманились, взял ее за руку и сказал:

– Перестань, Сесиль. Может быть, счастье ближе, чем ты думаешь, и висит где-нибудь в Гарце на какой-нибудь скале. Я сниму его оттуда для тебя, или мы сорвем его вместе. Представь, отель, где мы будем жить, называется «Десять фунтов»[2 - «Десять фунтов» – известная гостиница в г. Тале, что в Гарце.]. Ну, разве не напоминает это доброе старое время? Я прямо вижу те весы, на которых ты будешь взвешиваться, ежедневно становясь здоровее. Ведь прибавлять в весе означает выздоравливать. А еще мы будем ездить в коляске по окрестностям и пересчитывать оленей, которых завел у себя в парке граф Вернигероде. Надеюсь, он не будет иметь ничего против. И повсюду, где есть эхо, я буду давать салют в твою честь.

Казалось, эти слова пришлись ей по душе, но, в общем-то, не много для нее значили.

– Надеюсь, мы подолгу будем одни.

– Почему всегда одни? Зачем? Как раз тебе нужно бывать на людях.

– Может быть. Только никаких табльдотов. Обещай.

– Обещаю. Но думаю, что ты скоро изменишь свое мнение.

И тут разговор снова угас, а поезд мчался все быстрее сначала мимо Бранденбурга и его Церкви Святого Годехарда, потом мимо Магдебурга и его собора. В Ошерслебене прицепили состав, идущий до Лейпцига, скорость немного замедлилась, потому что давал о себе знать подъем, вот подъехали к Кведлинбургу, за которым высилась церковь Брокенского аббатства. Пейзаж все больше напоминал цветущий сад, и если прежде за окном виднелись пшеничные поля, то здешние угодья напоминали сплошные клумбы.

– Смотри, Сесиль, – сказал полковник. – К твоим ногам брошен цветочный ковер, и Гарц принимает тебя как принцессу. Чего тебе надобно еще?

И она выпрямилась и улыбнулась.

Через несколько минут поезд остановился в Тале, где купе тотчас облепил рой кучеров и всякого рода зазывал и гостиничных слуг: «Хубертусбад»! «Лесной кот»! «Десять фунтов»!

– «Десять фунтов», – повторил полковник, вручая услужливо подскочившему носильщику багажную квитанцию. Он предложил руку Сесиль и зашагал к отелю, расположенному прямо у вокзала.

Глава вторая

Утром большой балкон гостиницы «Десять фунтов» был занят лишь наполовину, и только десяток постояльцев любовались раскинувшимся перед ними пейзажем, почти не утратившим свою прелесть из-за труб соседней фабрики, поскольку легкий ветерок с равнины отгонял густые клубы дыма к горам. Кругом царила тишина, нарушаемая лишь журчаньем Боде, далеким фабричным грохотом и совсем близким щебетом нескольких ласточек, слетавшихся к лугу в парке перед балконом. Луг был самой прелестной частью пейзажа, чуть ли не более красивой, чем склон горы вкупе с его фантастическими зубцами, но еще более, чем сочная зелень, ласкала взор масса деревьев, инкрустированная в эту зелень весьма умелой рукой. Между перемежавшимися кленами и платанами теснились разного рода декоративные кусты: пестрели яркими цветами лириодендрон и ракитник, калина и акация.

Зрелище это не могло не вызвать восхищения, и красивая дама, которую мы видели вчера в поезде, не сводила глаз с лежащей у ее ног картины, не слишком внимательно прислушиваясь к тому, что говорил ее супруг, полковник.

Стол, за которым они оба завтракали, был отделен от балкона стеклянной стеной и отличался не только необычайно изящной сервировкой, но в еще большей степени огромным роскошным букетом сирени. Видимо, его поставили сюда в знак почтения к высокому положению и внешности знатной дамы. Отломив несколько цветущих веток, Сесиль переводила взгляд с горы на луг, полностью погрузившись в мечтательное настроение и явно не желая, чтобы его нарушали, в то время как полковник, руководимый наилучшими побуждениями, с увлечением разыгрывал роль гида.

– С тех пор, – начал он, – как я служил в здешних местах в чине прапорщика, многое изменилось. Но я еще хорошо все помню. Вон то плато в горах, с большой гостиницей, похожей на игральную кость, называется Лысой горой. Говорят, теперь туда можно попасть по удобной дороге.

– Конечно, можно, – отвечала она, отнюдь не проявляя живого интереса к этому сообщению и окидывая взглядом балкон, где щелкали кольца жалюзи и раздувались на ветру красно-белые скатерти. Она теребила волосы у виска, повернув голову так, чтобы с другой стороны балкона был виден ее красивый профиль.

– Лысая гора, – сказала она, возобновляя прерванную беседу. – Место, куда слетаются ведьмы на шабаш. Вероятно, с ним связана легенда, не так ли? У нас в Силезии таких много, и все они так наивны. Сплошь принцессы и игрушки великанов. Я думаю, эта скала, вон там, называется Конское копыто.

– Конечно, Сесиль. Только не эта, а другая, ближайшая к нам.

– Нам нужно туда наверх?

– Нет, не нужно. Но я полагал, тебе захочется. Оттуда открывается прекрасный вид.

– На Берлин? Не может быть. Берлин должен быть милях в пятнадцати, даже дальше. А ты видел вон там две ласточки? Они гоняются друг за другом, играют. Может, это брат с сестрой или влюбленная парочка.

– Или и то, и другое. Ласточки не слишком щепетильны в этих делах.

Какая-то горечь прозвучала в его голосе, но эта горечь, видимо, не имела отношения к даме, потому что взор ее оставался спокойным, и на щеках не выступил румянец. Она только снова накинула на плечи соскользнувшую шаль и сказала:

– Меня знобит, Пьер.

– Знобит, потому что ты мало двигаешься.

– И потому, что я дурно спала. Идем, я хочу прилечь и полчасика отдохнуть.

С этими словами она встала и направилась через соседнюю комнату в коридор, слегка кивнув тем, кто сидел за соседним столом и ответил ей таким же легким кивком. Полковник последовал за ней. Лишь один из гостей (укрывшись за развернутой газетой, он с другой стороны балкона уже давно наблюдал за изысканной парой), встал, отложил газету и поклонился с подчеркнутой учтивостью, что произвело впечатление на красивую даму. Она оживилась, взбодрилась и, взяв под руку своего спутника, сказала:

– Ты прав, Пьер. Меня знобит, потому что я не двигаюсь. Давай сходим в парк, поищем то место, где гнездятся ласточки. Я заметила это дерево.

Молодой человек, поднявшийся с места и с особой учтивостью поклонившийся даме, подозвал кельнера.

– Вы знаете этих господ?