Россия и современный мир №02/2011

Стратегии преобразований включали решение вопроса о привлечении общества к реформам. В истории России мы видим ряд основных моделей модернизации. Одна из них – авторитарная модель, которая была представлена Петровскими реформами и сталинской «революцией сверху», хотя я и не стал бы ставить знак равенства между ними, поскольку Петровские реформы определялись западным вектором развития и открывали страну мировым процессам, а сталинские реформы, напротив, были в существенной мере ретрадиционализацией общества и вели к полной его информационной изоляции от внешнего мира (18). Тем не менее авторитарная составляющая присутствовала в обоих случаях как основной инструмент модернизации. Другой тип модернизации – это спонтанная модернизация снизу, то что называется аграрной революцией. Конечно, – это модернизация также в относительном смысле, поскольку, как мы видели, она ведет к ретрадиционализации, отказу от гражданского общества и правового государства, заканчиваясь в конечном счете движением вспять – к восстановлению принудительных форм труда и деспотической государственности. И, наконец, существует третий тип, когда реформы производятся при активном участии государственной власти, администрации, с опорой на активную часть общества, – не на все общество, которое стабильно пребывает в апатии, а именно на мыслящую часть общества в виде интеллигенции, дальновидной части правящего класса и просвещенной бюрократии.

Все три модели модернизации, которые представлены в истории страны, имеют, конечно, свои преимущества и недостатки. Преимущество авторитарной модели в том, что реформы можно осуществить быстро и радикально, не считаясь с оппозицией и ценой преобразований. Преимущество спонтанного развития событий состоит в том, что реализуются, как ранее принято было говорить, «чаяния народных масс», – наивные коллективистские представления о справедливости. Однако оба этих крайних вектора – авторитарный и революционный – имеют существенные недостатки. Недостаток авторитарного вектора состоит в том, что реформы оказываются неустойчивыми и быстро блокируются последующими контрреформами, что ведет к росту инерционности системы – стагнации или «застою». Что касается спонтанного аграрного взрыва, то он ведет к популизму, непрофессионализму, а в конечном счете содержит угрозу утраты тех целей преобразований, которые изначально декларировались революционными вождями. В этом смысле предпочтительнее именно идея Великой реформы, которая заключались в том, чтобы, отказавшись от крайностей авторитаризма и популизма, – принять модель умеренных либеральных преобразований. Они оказываются более успешными в длительной перспективе и соответствуют концепции устойчивого социально-экономического развития страны.

Важный самостоятельный момент – это планомерность реформ, их научная обоснованность, которая выражалась в определении соотношения целей и средств. Причем эти средства, эти ресурсы калькулировались на уровне бюджета, в него закладывались трудности, которые необходимо преодолеть, например, при осуществлении выкупной операции. Фактически была представлена «дорожная карта» проведения реформ. Это и является основой легитимности, предсказуемости и устойчивости процесса преобразования. Обращает на себя внимание, насколько противоречивыми, непоследовательными и неэффективными кажутся на фоне Великой реформы попытки преобразований советского и даже постсоветского периода.

Следует специально подчеркнуть важность технологий, которые были использованы в ходе Великих реформ. Эти технологии, по-моему, сохраняют значение до настоящего времени и, может быть, даже становятся более актуальными на современном этапе (24). Прежде всего, – введение в общественное сознание новых основ легитимности земельного права, десакрализация земли и полноценное включение ее в коммерческий оборот, что до сих пор не достигнуто в полной мере (21). Данная проблема получила глубокое осмысление в период Великой реформы, с возникновением так называемого правового дуализма – конфликта государственного права и крестьянского, или обычного права. В основе этого конфликта было и остается фундаментальное противоречие между позитивным правом и представлениями основной массы населения о справедливости. Конфликт этот сохраняется и сейчас. Как мы знаем, с принятием Земельного кодекса 2001 г. процессы коммерциализации земельного ресурса получили правовое обеспечение, но значительная часть населения по-прежнему отторгает представление о земле как о коммерческой ценности.

Далее, разделение формально-правовой и реальной характеристик традиционных институтов очень важно для успешного проведения реформ, потому что правовая форма институтов является более консервативной, чем социальная практика. Реальность часто опережает норму. Можно осуществлять важные социальные изменения при сохранении традиционных правовых форм. Это именно и было продемонстрировано в ходе Великой реформы в интерпретации такого института, как крепостное право. Ученые того времени показали, что крепостное право в силу неопределенности его исторического возникновения можно было интерпретировать двояким образом. С одной стороны, как крепость крестьянина помещику, – и тогда это, по существу, основа рабства (близкого к его древнеримской интерпретации). С другой – как крепость крестьянина земле, – и тогда это основа превращения крестьян в полноценных земельных собственников (10). Принятие второй модели открывало путь освобождению крестьян с землей и осуществлению этого с сохранением правовой преемственности. Таким образом, различная этимологическая и историческая трактовка одного института – крепостного права – вела к противоположным векторам реформы.

Разработка концепции переходного периода, сознательное поддержание социального компромисса путем создания резервированных зон для определенных территорий или частей населения. Я имею в виду сохранение таких институтов, как община, выкупная операция, сервитуты, введение моратория на куплю-продажу крестьянской земли. Некоторые современные исследователи считают, что подобные исключения из общего правила (прежде всего сохранение общины) были ошибкой. Полагаю, что это было скорее научно обоснованной стратегией, заключающейся в том, чтобы избежать социального хаоса, потери управляемости и обеспечить прогнозируемый вектор социальных преобразований на будущее. Сохранение крестьянской общины было важно в пореформенный период, что отнюдь не исключало последующей трансформации данного института. Именно так понимали эту проблему С. Витте (4) и П. Столыпин (19), усматривавшие в отмене общины логическое продолжение Великой реформы в новых условиях.

Соединение либеральных и экономических реформ с жестким подавлением революционного экстремизма в силу государственной монополии на легитимное насилие. В условиях Великих реформ решение данной проблемы осуществлялось в рамках политического курса «диктатуры сердца» М.Т. Лорис-Меликова (15). Однако сегодня, в условиях борьбы с экстремизмом, данный подход сохраняет свое значение: в ходе реформ неизбежно возникает существенная социальная дестабилизация; это ведет к популизму, которым пользуются партии экстремистской направленности – не для того, чтобы ускорить реформы, а для того, чтобы остановить их или даже повернуть развитие вспять. Следовательно, необходимы технологии борьбы с экстремизмом, применяемые параллельно с поступательным движением реформ. Соединить эти два направления очень трудно, но в этом и состоит искусство реформаторов.

Решение проблемы лидерства в расколотом обществе – является важным условием последовательности курса реформ и избежания контрреформ. К сожалению, этого не удалось сделать в полной мере в период после Великой реформы, которая сменилась контрреформами, поставившими страну на грань катастрофы. Контрреформы в условиях неустойчивого равновесия оказываются чрезвычайно деструктивным фактором не только для судьбы реформ, но и для процесса модернизации в целом (22).

И, наконец, – об актуальных задачах российской модернизации в контексте тех дискуссий, которые идут у нас сегодня. Я имею в виду, в частности, некоторые идеи, прозвучавшие в период обсуждения проекта «Сколково». Идея создания новой рационалистической модели экономики, своего рода новой Утопии, нового Города Солнца, – заставляет поставить вопрос о масштабах реформ и ряд общих вопросов, которые объединяют проблемы современной модернизации с проблемами модернизации периода Великих реформ.

Первая группа вопросов – идет ли речь о модернизации в социальном или исключительно в техническом ее понимании? Распространяется новое законодательство на всю страну или только на один анклав с особой правовой зоной, нечто вроде Немецкой слободы? Предполагается ли опора на внутренние ресурсы, т.е. эндогенная модернизация, или внешние заимствования – экзогенная модернизация? Имеется в виду долговременная стратегия или реализация очередного национального проекта с фиксированными сроками? Как будут решаться проблемы собственности – на основе внутреннего права или международного права? И как в этом случае будут разрешаться конфликты между собственниками? Должна ли стать мотором процесса вся активная часть общества или исключительно просвещенная бюрократия и привлекаемые ею спецы? И, наконец, как будет выглядеть решение вопроса соотношения права и справедливости, традиций и эффективности, и не приведет ли разрыв между ними в конечном счете к созданию нового правового дуализма и к росту революционного популизма?

Вторая важная группа вопросов – это реакция общества на реформы и избранные методы их проведения. Здесь необходимо решить следующие проблемы. Как быть с сопутствующим реформам ростом социального расслоения и даже с элементарной завистью, которая часто рядится в формы классовой борьбы? Как в таком случае обеспечить социальную стабильность в расколотом обществе – если не на 20 лет, о которых мечтал Столыпин, то хотя бы на 10 лет? Будет ли реформа осуществляться с подключением механизмов спонтанной самоорганизации, т.е. с участием гражданского общества или его представителей, или исключительно сверху, в традициях российской авторитарной модернизации? И не разделит ли в таком случае ее судьба судьбу петровской крепостной мануфактуры или «строек социализма»?

Третий и самый главный вопрос – это вектор современной модернизации. Инициируются ли процессы социальной и политической модернизации в направлении гражданского общества и правового государства, или она остановится на традиционной концепции мнимого конституционализма? (См.: 1). Найдется ли в современном государственном аппарате слой профессиональных управленцев, способных поставить интересы государства выше стремления к материальному и карьерному благополучию? Удастся ли сохранить преемственность курса реформ, или они в очередной раз станут жертвой контрреформ, осуществляемых под привычными лозунгами державности и официального патриотизма? Ответ на эти вопросы во многом определяет содержание современных политических и конституционных реформ.

Итог сопоставления дат «1861» и «2011» призван мобилизовать волю к преобразованиям. Эволюционный путь становления гражданского общества и правового государства в России, к сожалению, не реализовался в XIX–XX вв. Возможно, более успешным окажется XXI век, хотелось бы в это верить. Если России суждено совершить успешную модернизацию, то очевидно, что ее руководящие идеи будут опираться на достижения, опыт и результаты Великой реформы (6).

Несомненно заслуживает поддержки призыв ряда партий и общественных организаций об объявлении дня 19 февраля праздником или днем национальной памяти. Это очень важно для поддержания лучших исторических традиций, воспитания молодого поколения в духе либеральных ценностей и вообще для обретения Россией подлинной национальной идентичности в современном мире.

Литература

1. 15 лет Российской Конституции // Отечественная история, 2008, № 6.

2. Великая реформа, 1861–1911. Русское общество и крестьянский вопрос в прошлом и настоящем. – М., 1911. – Т. I–VI.

3. Великие реформы в России. 1856–1874. – М., 1992. – 334 с.

4. Витте С.Ю. Записка по крестьянскому делу. – СПб., 1905. – 106 с.

5. Государственная школа // Общественная мысль России XVIII – начала XX в. – М., 2005.

6. Гражданское общество и правовое государство как факторы модернизации российской правовой системы. – СПб., 2009.

7. Джаншиев Г.А. Эпоха великих реформ. – СПб., 1907. – 855 с.

8. Зайончковский П.А. Отмена крепостного права в России. – М., 1968. – 368 с.

9. Захарова Л.Г. Самодержавие и отмена крепостного права в России. 1856–1861. – М., 1984. – 254 с.

10. Ключевский В.О. Право и факт в истории крестьянского вопроса // Ключевский В.О. Соч. Т. 7. – М., 1989. –509 с.

11. Конституционные проекты в России XVIII – начала XX в. – М., 2000. – 816 с.

12. Крестьянская реформа в России 1861 г.: Сборник законодательных актов. – М., 1954. – 500 с.

13. Медушевский А.Н. Диалог со временем: Российские конституционалисты конца XIX – начала XX в. – М., 2010.

14. Медушевский А.Н. Проекты аграрных реформ в России XVIII–XXI вв. – М., 2005. – 639 с.

15. Проекты М.Т. Лорис-Меликова // Конституционные проекты в России. – М., 2010. – С. 455–496.

16. Собственность на землю в России. История и современность. – М., 2002. – 591 с.

17. Сталинизм как модель социального конструирования // Российская история, 2010, № 6.

18. Столыпин П.А. Нам нужна Великая Россия… Полное собрание речей в Государственной Думе и Государственном Совете, 1906–1911. – М., 1991. – 411 с.

19. Теория и методология когнитивной истории. «Круглый стол» // Российская история, 2010, № 1.

20. Трансформация и консолидация рыночного законодательства в контексте конституционного развития и судебной реформы в России. – М., 2005.

21. Управление Россией: Опыт, традиции, новации. – М., 2007.

22. Commons J.R. Legal foundations of capitalism. – Madison, 1959. – 394 p.

23. Damm K.W. The law-growth nexus. The rule of law and economic development. – Washington, 2006.

24. Lincoln W.B. The Great Reforms. – DeKalb, 1990.

ИННОВАЦИОННЫЕ ИНСТИТУТЫ ДЛЯ ИННОВАЦИОННОЙ ЭКОНОМИКИ

    А.В. Алексеев

Алексеев Алексей Вениаминович – кандидат экономических наук, ведущий научный сотрудник Института экономики и организации промышленного производства СО РАН

Основные факторы становления и развития инновационной экономики

Подходов, объясняющих природу развития современного общества, множество. Рассмотрение ситуации в Российской Федерации с использованием широко распространенного в международном научном сообществе трехфакторного подхода к становлению современной инновационной экономики позволяет добиваться большей сопоставимости в интерпретации процессов, происходящих в России и развитых странах, привносит новое качество в анализ социально-экономического развития. Действительно, в России многие процессы уже имеют неплохую динамику, но они все еще очень уступают абсолютным уровням, достигнутым в развитых экономиках.

Характер развития современного общества определяется тремя основными факторами:

• имеющейся системой технологий;

• способностью работников эффективно использовать существующую технологическую систему (качество человеческого капитала);

• системой институтов, задающей устойчивость и качество развития технологической и социальной систем.

Все они имеют важное значение. Несбалансированность, «притормаживание» в динамике развития хотя бы одного из них не только девальвирует успехи, достигнутые по другим направлениям, но и, в крайних своих проявлениях, разрушает социальную стабильность общества в целом. Справедливость данного подхода прекрасно иллюстрируется примером коллапса Советского Союза, который, казалось бы, характеризовался высоким вниманием к своей производственной системе (советские объемы инвестиций до сих пор не достигнуты во многих отраслях РФ), хорошим образовательным уровнем населения. Однако мумификация общественных институтов привела к тому, что, казалось бы, незыблемая общественно-политическая конструкция просто рассыпалась на глазах у изумленного мира.

Надо признать, что российское общество плохо усвоило урок, преподанный историей распада Советского Союза. Скорее, как сейчас принято говорить, волатильность внутри рассматриваемой триады только возросла. Так, первое десятилетие после распада СССР характеризовалось почти полной потерей внимания не только к развитию, но и к простому воспроизводству технологической базы общества. Это можно видеть на примере движения одного из результатирующих показателей развития любой технологической системы – среднего возраста ее основных элементов.