Россия и современный мир №4 / 2015

В современной политической науке господствует элитистская концепция: элиты определяют политику. Можно как угодно относиться к этому выводу, но, безусловно, некое зерно рациональности в нем есть. О чем говорит опыт последних ста пятидесяти лет? Кто затеял войны, разрушившие мировой порядок, установленный Венским конгрессом 1814–1815 гг.? Речь идет о войнах, приведших к образованию современных Германии, Италии и …даже Франции.

Франции – в том смысле, что была разрушена (и, видимо, навсегда) ее континентальная гегемония, которая существовала со времен Людовика XIV. В России значение крушения европейского господства Франции – недооценивается. Когда-то Франция «развелась» с Англией… (Несколько столетий это было одно государство, та же династия правила в Париже и в Лондоне, лондонская знать говорила по-английски и по-французски. Все изменилось во времена Генриха VIII в начале XVI в. Будущие Франция и Англия расстались. Англия, победив испанскую Армаду, стала владычицей морей: «правь Британия морями». Франция занялась континентом.) Так вот, франко-прусская война 1870 г. подвела черту под всей этой историей. Британия создала свой мир за пределами Европы – будущие США, Австралия, Новая Зеландия. Лишь в Канаде две части одного бывшего государства спорили за гегемонию. В целом, как известно, победила Англия.

Итак, франко-прусская война стала рубежом в истории человечества. В мировой политике появился новый игрок – Германия. Европа и, следовательно, весь мир потеряли относительную устойчивость венских договоренностей. Бурный рост мировых техники и технологий конца XIX – начала XX в. привел к созданию оружия массового уничтожения (ОМУ). И многим казалось, что это как раз противовес родившейся тогда опасной «многополярности» мира. Не может быть войны при наличии газа, пулемета, разрывных пуль. То есть парадоксальным образом ОМУ и были тем барьером, который стоял на пути тех, кто хотел переделать мир. Почему же началась война?

Выскажу странное предположение. К 1914 г. миром правили люди, которые не знали, что такое война. У них не было страха перед мщением, кровью, смертью. И столетний венский порядок был окончательно взорван. Вторая мировая война стала «лишь» заключительным актом Первой. Ее главные действовавшие лица – недовоевавшие или проигравшие в 1918 г. Затем последовал период примерно семидесятилетнего мира, который не был разрушен даже развалом СССР и подъемом Китая. Но к 2014–2015 гг. лидерами ключевых стран мира оказались люди, родившиеся через десять–двадцать лет после окончания Второй мировой. У них тоже нет опыта военного времени. Единственным ограничителем (барьером) нового глобального столкновения является наличие ядерного оружия. Сегодня кажется, что его применение абсолютно невозможно. Это приведет к концу жизни на Земле. Но ведь сто лет назад, как мы знаем, тогдашнее ОМУ тоже считалось чем-то вроде красного света на дороге к войне.

Какой вывод из всего этого? История последних ста пятидесяти лет показывает, что поколения лидеров, не переживших лично ужас войны, могут развязать ее даже при наличии ОМУ и ядерного оружия. Это делает современную ситуацию предельно опасной. В российских СМИ стали появляться материалы, невозможные даже при господстве коммунистов – о допустимости нанесения ядерных ударов по Западу. Во вроде бы солидных политических журналах можно встретить такие «мэссиджи»: «Конфликт между Россией и Западом имеет глубинный, сущностный характер. США и его сателлитам важно не перейти “красную черту”, чтобы не началась Третья мировая война. Вызывающее поведение, бряцание оружием около наших границ в конечном итоге может привести к тому, что начнется ядерная война. Мы бьем Европу в среднем где-то раз в столетие. Видимо, наступает момент напомнить ей о приличном поведении в международных отношениях. Европейцы после распада СССР немного подзабыли о том, что их когда-то били. Не исключено, сейчас приближается время, когда они рискуют нарваться на хорошую порку»[27 - Стратегия России. – М., 2015. – № 7. – С. 28. – Автор этих строк ведущий эксперт Центра военно-политических исследований МГИМО Михаил Александров.].

Или вот, к примеру, Вячеслав Алексеевич Никонов констатирует: «У России появились неприятности. Слабый рубль, падение цен на нефть, санкции. Что России в этой ситуации делать? Конечно, ответ на этот вопрос у нас всегда был один. Главные союзники России – это ее армия и флот. И в последнее время Россия предприняла резкий рывок в усилении своей обороноспособности …У России по совокупной мощи – вторая военная машина на планете после США. А по многим параметрам – первая. У нас появились новые системы вооружений, которые принципиально меняют баланс военной силы …У нас есть новейшие межконтинентальные баллистические ракеты, способные достичь территории США не только через Северный полюс, но и через Южный… Наша ракета может прилететь совсем не оттуда, откуда ее ждут»[28 - Там же. – С. 11–12.].

Вроде бы и ничего особенно воинственного, но как-то страшновато. Особенно из уст председателя думского комитета по образованию.

«И те же выписки из книг, И тех же эр сопоставленье»

Зимой тринадцатого–четырнадцатого я принялся писать дневник. Но Крым как-то выбил из колеи. А затем – Донбасс и общее одичание, ожесточение, ужесточение. В начале пятнадцатого государство подарило нам десять дней отдыха (впрочем, это уже обычное дело), и все это время я читал книги по русской истории[29 - Разумеется, тогда я не мог знать, как круто повернется моя жизнь. Как пожар в ИНИОНе разрушит устоявшейся ее уклад, отнимет то, чему я служил десятилетиями… Впрочем, это другая история.]. Хотелось остановиться, оглянуться, задуматься… Не на бегу, как почти всегда. При этом понимал: после того, что произошло в стране и мире в Четырнадцатом, следует еще раз обратиться к нашему прошлому – с вопросами и за советом.

Получилось ли? Не знаю, не уверен. Правда, по мере углубления в тексты сегодняшняя боль, боль о современном как-то притуплялась. Шестого января, в сочельник (и двадцать пять лет со дня смерти моего учителя, профессора Николая Никаноровича Разумовича), я записал: «Как сладко утонуть в русской истории (особенно, по Ключевскому, – острой, умной, элегантной, пессимистичной… в общем “своей”), чтобы не видеть, забыть, не сопротивляться». Действительно, если всегда так было, что уж…

Вот, к примеру, Василий Осипович о тридцатых годах XVIII в., о бироновщине, об ограблении властью народа: «Под стать невзгодам, какими тогда посетила Россию природа, неурожаям, голоду, повальным болезням, пожарам устроена была доимочная облава на народ (выделено мною. – Ю. П.): снаряжались вымогательные экспедиции (выделено мною. – Ю. П.); неисправных областных правителей ковали в цепи, помещиков и старост в тюрьмах морили голодом до смерти, крестьян били на правеже и продавали у них всё, что попадалось под руку. Повторялись татарские нашествия, только из отечественной столицы[30 - А через многие десятки лет А. Галич скажет: «И это уже не татары. / Похуже Мамая – свои».] (выделено мною. – Ю. П.). Стон и вопль пошел по стране»[31 - Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций: В 3 т. – М.: Мысль, 1993. – Т. 3. – С. 139.].

Так это просто коллективизация и «большой террор»! В те же тридцатые, но двести лет назад. – И еще о бироновщине: «…сколько-нибудь размышлявшие люди сделали важное открытие: они почувствовали при чересчур обильном законодательстве полное отсутствие закона»[32 - Ключевский В.О. Русская история: Полный курс лекций: В 3 т. – М.: Мысль, 1993. – Т. 3. – С. 144.]. – Разве это не о наших днях?!

Кстати, по поводу «татарских нашествий… из отечественной столицы». Это не просто литературный оборот, но – точная констатация. Все мы, конечно, помним зацитированные (что не отменяет верности) слова Г.В. Федотова относительно прекращения в конце XV в. татаро-монгольского ига: «Ставка хана была перенесена в Москву». Отныне «белый царь» (так именовали на Руси кочевнических ханов в XIII–XV вв.), покинув дворец Алтын Ордон в Сарае, поселяется в московском Кремле. Его как будто специально к этому моменту строят итальянские мастера. Понятно, «перенос ставки», «переселение» носят символический характер. Первым русским «белым царем» (ханом) становится рюрикович (данилович) Иван Васильевич, Иван III, Иван Грозный (впоследствии младший внук отберет у него это именование; мол, погрознее бывают). Надо сказать: московские князья долго шли к этому положению. Старт был дан еще в середине XIII столетия их пращуром – Александром Невским. Случались, правда, и среди даниловичей уклонисты и отщепенцы (Дмитрий Донской, скажем), но в целом линия была последовательной и увенчалась успехом. Говоря научно, Орда была русскими интериоризирована. Внешнее рабство сменилось внутренним. Монополия на ограбление русского народа перешла от Сарая к Москве. Вскорости появятся и собственные ордынцы (не только хан) – опричники, гвардейцы Петра, военно-служилое дворянство.

Здесь – невозможно удержаться – хочется сказать несколько слов о роли Орды в нашей истории. И одновременно поспособствовать прекращению спора приверженцев и противников «норманнской» теории.

Кто создал не абстрактную русскую государственность (этот глупый спор «норманны–славяне»), а Русское государство? Орда. Всех пересчитали, устроили коммуникации, обложили данью («выход»). То есть обрисовали и определили «Рус Улус» (РУ). Покончили – в целом – с «феодальной раздробленностью». Хотели-не-хотели подвязали Земщину (Общину) к Военщине (в Орде так и было). Научили, что прав нет ни у кого, только – обязанности. У Одного – все права (так не было до монгольской власти и ордынизации всей страны). «Помогали» Церкови любить Власть, служить ей, обслуживать.

Кстати, можно даже назвать эпоху, когда родилась Русь–Московия. В 1368 г. Золотая орда становится независимой от Монгольской империи. В 1386 г. Дмитрий сражается и побеждает нелегитимного, узурпатора, выскочку – Мамая (в этом контексте слова В.О. Ключевского, что Русское государство начинается на Куликовом поле, звучат иначе). Заметим: в этой великой битве не было ратей Новгорода, Пскова, Твери, Суздаля, Рязани. В 1385 г. Ольгерд принимает католичество. Вот в эти двадцать лет Московская Русь в рамках Орды претендует на лидерство в ней. Через двести лет на царский престол сядет чингизид Симеон, а вскорости потомок выходцев из Орды – Годунов.

Со временем московиты русифицировали Рус Улус. И это стало опасно для последнего. Пойди РУ по пути В. Голицына – Федора–Софьи, по пути мягкой полонизации, литвинизации, (страшно сказать) мадьяризации, быть бы великороссам чем-то типа западных мало- и белороссов. Свою роль в разложении РУ играла левобережная Украйна с Киевом на правом берегу (все эти могилянцы), пришельцы из Белой Руси (все эти полоцкие), да и Немецкая слобода.

Было два варианта: этот разложенческий и другой – подморозить РУ с помощью продвинутых европейских технологий. Со временем самим научиться их производить и применять. Так сказать, импортозамещение.

Явился Металлический Всадник и, спасая эссенцию Рус Улус, превратил его в Ru?land (РЛ). Тридцать лет назад я написал: скрестил ордынца с пруссаком.

Вернемся к опричникам. Они ведь далеко не «случайны». Без них новое государство – во многом по монгольскому образцу – не состоялось бы. «Дворцовое государство» – говорит Ключевский (сегодня эта метафора великого историка развернута в убедительную концепцию, помогающую многое понять в современной русской политике; см. работы И.И. Глебовой). Итак, «государство замкнулось во дворце. Правительства, охранявшие власть даже не как династическое достояние, а просто как захват, которого не умели оправдать перед народом, нуждались не в народной, а в военно-полицейской опоре»[33 - Ключевский В.О. Русская история. – С. 195.]. – И хотя это о наследниках Петра Великого, несомненно, такой тип государственности складывается со времен (как минимум) Ивана III и в ходе того самого «переноса» и усвоения, о котором мы уже писали.

Ну, а «военно-полицейская опора» рождается в славной опричнине Грозного-царя («славной», и потому что ее возрождения взыскуют славные изборцы, идеологи и подстрекатели нового погрома на Руси[34 - Знаете, все более реалистичным представляется сорокинское предчувствие «День опричника». И, кажется, вот-вот оживет стихотворная картинка Б. Слуцкого: «Снова опричник на сытом коне / по мостовой пролетает с метлою. / Вижу лицо его подлое, злое, / нагло подмигивающее мне. / Рядом! Не на чужой стороне – / в милой Москве на дебелом коне / рыжий опричник, а небо в огне: / молча горят небеса надо мною».]). В ней «этот класс получил яркую политическую окраску как полицейский охранный корпус…». А в елизаветинские времена «помещичьи усадьбы… – стали центрами крепостных судебно-полицейских участков»[35 - Ключевский В.О. Русская история. – С. 176.].

И еще к теме переноса «ханских ставок» (или «дворцового государства»). Каждая из них знаменовала переход страны в новое состояние (об этом достаточно ясно сказано в работе «Русская Система»). Среди прочих «переносчиков» особо выделяется Петр Алексеевич. Поначалу он убегает из Москвы (не города, а комплекса малоподвижной старозаветной жизни; так казалось поверхностному, вздорному, самонадеянному юноше; он почему-то соизволил не заметить тех глубоких перемен, которые происходили при деде, отце, старшем брате и старшей сестре) в Немецкую слободу. Здесь он располагает свою ставку. «Это был уголок Западной Европы, приютившейся на восточной окраине Москвы»[36 - Там же.]. Следующий ход – ставка отправляется в Петербург, который становится уголком Западной Европы, приютившейся на западной окраине Московии. Его тоже строят итальянцы (в основном). И в нем, как в Слободе, прямые широкие улицы.

Символично, что и в Слободе, и в новой столице у него были социально схожие любимые женщины – Анна Монс и Марта Скавронская. Тянуло герра Питера к простонародно-гулящей Европе. Апофеозом этого влечения стало утверждение на российском троне «походной жены-солдатки» (Ключевский о будущей Екатерине I). Это воцарение, помимо прочего, означало отмену черты оседлости для европейцев (Немецкая слобода). И тут же они «захватили» Россию (не всю, конечно, но значительную ее часть). Типологически это схоже с тем, что произошло через двести лет с чертой оседлости для евреев. Надеюсь меня не заподозрят в антисемитизме… Бывают странные сближения.

ВОЗМОЖНОСТЬ ЯВЛЕНИЯ АФАНАСЬЕВА: IN MEMORIAM

Гражданская панихида по Юрию Николаевичу Афанасьеву[37 - Ю.Н. Афанасьев умер 14 сентября 2015 г. в возрасте восьмидесяти одного года.] состоялась 17 сентября в Центре Сахарова. Зал был набит, на улице еще человек сто слушали радиотрансляцию прощания. Я опаздывал, привычно-немыслимые пробки, неужели придется долго стоять в очереди, дела, дела… Нет, не пришла к нему прощаться Москва (Россия). Интеллигентное старичье (сам такой), забыто-узнаваемые лица, пронзительные речи. Непохожий уже на себя Юрий Николаевич. Мне тоже хотелось сказать. Но череда записавшихся у Владимира Рыжкова (он вел «службу») была непомерной. И вот поскольку тогда не сказал, можно сейчас?

И еще одно. Мелькнуло: а почему не в РГГУ, его детище? Нет, все правильно – в сахаровском Центре.

Мы никогда не дружили. Да это было и невозможно. Разница лет, положений, биографий. Наши жизни протекали в непересекающихся измерениях. Но с некоторого времени он стал важным для меня человеком. Черненковский год был чуть ли не самым удушливым «эоном». Стыдно, безнадежно, тоскливо. А ведь к весне восемьдесят пятого – «земную жизнь пройдя до половины…» И только что ушел год Оруэлла, Амальрика… Год интеллигентской апокалиптики (кстати, ретроспективно и поныне; просто сроки перенесены – сначала Москва 2042 (В. Войнович), затем Москва 2039 (В. Сорокин), т.е. всё приближается).

Почему в марте–85 попал мне в руки журнал «Коммунист» № 14? Откуда взялся этот свеженький номер «теоретического органа» («террористического», «органа») ЦК КПСС в прокуренной и «пропитой» (если так можно сказать) комнате отдела государства и права ИНИОН АН СССР на улице Георгия Димитрова (в девичестве Большая Якиманка; впрочем, пора вернуть ей мужскую фамилию: какая это Якиманка! – Иоаким и Анна)? Пишу все это по памяти. Ни одного другого журнала так не помню. «Коммуниста» же не читал никогда. Ибо не ходите в собрание нечестивых. Иначе – личная гигиена «?ber alles».

Галич, Галич, который для меня тогда был тем, чем для многих была водка, Галич, несравненный русский гений, чеканил: «как будто пахнуло озоном». Именно так просквозило меня. Статья какого-то Афанасьева про понимание истории. Да что такое? Я же давно все знаю! Научившись читать, прочел все возможное. Уже писал о Чаадаеве, Самарине, Данилевском, немцах. Бердяев, Булгаков, Струве, Франк были «спутниками жизни». Карамзин, Сперанский, Хомяков, Ив. Киреевский, Катков, Победоносцев… И Герцен, Кавелин, В. Соловьёв.

Герцен о первом «Философическом письме» Чаадаева – «как выстрел в ночи». Я не сравниваю. О различии масштабов и говорить нечего (мы с Юрием Николаевичем в одной лиге, а Петр Яковлевич и Александр Иванович – в другой). Но, видимо, дело не только в этом. Для современников важнее попадание в цель. Афанасьев попал.

У меня как будто легкие прочистились, как будто стал меняться состав воздуха. Преувеличиваю? Конечно. Но так хочется сказать ему: спасибо. И сразу же: так можно? Что происходит? – Сейчас отвечу: началась антикоммунистическая революция, которая через несколько лет победоносно закончится. И вместе с ней шла антисоветская революция, которую мы напрочь проиграли. Понимаю: говорю «загадками». Ничего, дальше объяснимся. «Ничего», потому что этот текст об Афанасьеве, мировая история здесь фон.

Начал узнавать, кто такой. Комсомолец, пионер, партиец. Звучало уныло. Докторская по школе «Анналов». Это ничего. Достойно. В общем, не то чтобы забылось, напротив. Я эту статью из «Коммуниста» зацитировал, защищаясь ею как охранной грамотой. Но шок от нее прошел. Да и времена были бурные, неслись галопом.

Фамилия Афанасьев все чаще мелькала, как сказали бы ныне, в бумажных СМИ. Постепенно превращаясь в имя. Но ведь тогда не только он так рос. И прислушиваться приходилось ко многим. – Весна восемьдесят девятого, Первый съезд народных депутатов СССР. А у меня еще одна «встреча» с Юрием Николаевичем. И не только его бессмертное об агрессивно-послушном. Даже не столько. После многодесятилетнего господства (за редким исключением) на TV свинских рыл я увидел красивое, умное, сдержанно-нахмуренное лицо. Я увидел высокого, статного человека, я увидел русского европейца (ну, в смысле Версилова). Даже через экран, сквозь экран пробило ощущение достоинства, мужества, убежденности. И сразу стало понятно: все всерьез. На этот раз наша возьмет. Такие не испугаются. Это – выношенное. (Иное, но не менее радостное ощущение – Анатолий Александрович Собчак. С ним знаком не был, несколько раз видел вблизи, слышал. И откуда тогда в русской политике появились такие лица? – Знайте: это и есть лицо русской политики. До перестройки и с начала нулевых ее у нас не было и нет. Поэтому до и после – физиономии, а в те времена – лица.)

Прошло еще несколько лет. Афанасьев изредка появлялся на экране TV. Недовольный, мрачный, гордый. Уход из политики, но – РГГУ, слава и значение которого в те годы были неоспоримыми. С осени девяносто шестого я стал там преподавать (оставаясь в Академии наук). – В середине января следующего года звонок. Низкий, немного хриплый голос: «Это Афанасьев. Хочу Вам предложить создать в РГГУ Институт русской истории. Приезжайте». Вот так, запросто. Конечно, я помчался. Афанасьев. Почему звонил незнакомому человеку? Ему кто-то показал тексты, которые в середине девяностых писались (и печатались) моим тогдашним ближайшим другом и мною. Я приехал, поблагодарил, сказал, что есть другие неотменимые планы, что могу рекомендовать друга-соавтора, буду соучаствовать и т.д.

Так начались очные отношения. В его университете, за пределами, на конференциях. Не более того. Мне было лестно, что он заметил меня. Иногда цитировал. Даже выделял. Но ничего похожего на шоки восемьдесят пятого и восемьдесят девятого и рядом не было. В 2003 г. я ушел из РГГУ, крайне редко он звонил мне. Прошло девять лет. 8 ноября 2012 г. Юрий Николаевич выступал с докладом «Закат России» на семинаре в Центре россиеведения ИНИОН РАН. И вновь потрясение. Такой горечи, такого разочарования не видел никогда. Всё. Финита. Untergang des Ru?lands. Но другого и ожидать было нельзя. «Мы», реформаторы, не знали, как и что надо делать. «Мы» виновны в нынешней ситуации. И т.д.

Я слушал все это, это покаяние, эту исповедь, это самобичевание со страхом и трепетом. Сначала мне стало стыдно. Зачем он все это? И откуда они, Ельцин, Попов (Юрий Николаевич называл эти имена) могли знать, что делать. Никто не знал. – Постепенно, неожиданно для самого себя, так сказать, немотивированно стыд уходил, и его место победоносно заняла гордость. Где и когда ты увидишь вживую (не прочитаешь) такую интенсивность переживания и самоотречения. Мне почему-то подумалось: так уходили лучшие русские люди.

Да, надо объяснить: почему антикоммунистическую революцию выиграли, а антисоветскую проиграли. Коммунизм оказался во многом наносен, ситуативен, вымышлен, несерьезен, функционален. Советское – шире, глубже, значительнее, органичнее, устойчивее, опаснее. Коммунизм и у нас, и на Западе (возможно, со временем и в Китае) заканчивается одним – «пролетарии всех стран маршируют в ресторан» (И. Бродский). Советское же это то, во что вылилось русское в ХХ столетии. Не все русское, но в большинстве своем. Это – форма русского массового общества, продукт весьма своеобразной урбанизации, «красное черносотенство» (П. Струве), результат выбора 1917 г., долговременного террора и продолжительной самоизоляции и пр., пр., пр.

Советское – это внерелигиозная цивилизация, мир, жизнь только посюсторонняя, полностью исключена идея личного греха, греховность вменяется другому, торжествует презумпция виновности. Ведь если «я» освобождено от первородного греха и все последующие грехи не имеют, к примеру, христианского толкования, то логично все зло, всю несправедливость приписать «другому». Кто-то же должен отвечать. Советское – это насилие по преимуществу, это мир и жизнь как борьба. Борись со «злом», борись с «другим» (врагом народа, вредителем, космополитом, диссидентом…). Советское есть отрицание диалога, чужого мнения, оппозиции, разно- и многообразия…

Юрий Николаевич и все мы пока не сумели преодолеть это. В новых (и старых) формах оно господствует, блокируя иные пути движения. Более того, объявляется русской нормой, нашим «Sonderweg». Советское насквозь пронизывает социальную и ментальную ткань России, въелось в нашу психику, определяет инстинкты, отравляет совесть. Но торжество его временное.

Откуда такая уверенность? В возможности явления Афанасьева (и близких ему по типу людей). Выходец из рабочей семьи, комсомольский и партийный функционер сумел стать одним из героев и вождей великого эмансипационного движения конца ХХ столетия.

До свидания, Юрий Николаевич.

«НЕ БУДЕМ ТЕРЯТЬ ОТЧАЯНИЯ»[38 - Слова Анны Ахматовой.]

В начале этой небольшой работы я написал, что не знаю, куда движется Россия. Действительно, не знаю. И тут же поймал себя на мысли: а что раньше понимал, куда? Наверное, тоже нет. Однако сейчас это в какой-то очень острой форме и сопровождается болезненной тревогой.

Тогда вспоминается: обсуждаются не обстоятельства, но мы в этих обстоятельствах. Как мы должны вести себя. Вновь на помощь приходит Адам Михник. «…Когда я смотрю на сегодняшнюю Польшу, я чувствую себя немножко крестьянином после грозы, крестьянином, у которого волею судьбы уничтожило и урожай, и скот. Но что делает крестьянин, когда видит все это? Адам Мицкевич говорил, что в такой ситуации крестьянин сеет заново»[39 - Михник А. Заметки антисоветского русофила. – С. 298.]. Это очень сильная метафора. В России не только суровые природно-климатические условия, требующие огромного постоянного напряжения для выживания и развития. У нас и политико-культурная, социальная почва и «погода» предполагают интенсивную и последовательную работу. В противном случае рассчитывать на урожай не стоит.

Еще одной важной причиной не опускать руки является то, что если остатки общества (не перемолотые властью, не покинувшие отечества, не ушедшие во внутреннюю эмиграцию) не будут – даже в, казалось бы, безнадежных ситуациях – открыто и громко говорить о происходящем, защищать гонимых и предлагать иные пути движения, может произойти нечто, о чем полстолетия назад предупреждал Александр Исаевич Солженицын. «…Пока не будет в стране независимого общественного мнения – нет никакой гарантии, что все многомиллионное беспричинное уничтожение не повторится вновь, что оно не начнется любой ночью, каждой ночью – вот этой самой ночью, первой за сегодняшним днем»[40 - Солженицын А.И. Малое собрание сочинений. – Т. 7. – С. 67.]. – Этот человек знал, о чем идет речь. Он сам в шестидесятые стал общественным мнением. Нам бы сейчас не растеряться, а то – «вот этой самой ночью».

Мы потерпели историческое поражение. Результатом двадцатипятилетнего транзита стала непредсказуемо опасная ситуация, потенциально чреватая новым изданием режима тридцатых–пятидесятых годов прошлого века (разумеется, в совершенно отличных одеждах, с сохранением сути – неограниченное насилие). Но с горечью утверждая это, одновременно помню слова М.Я. Гефтера об А.Д. Сахарове. «Он не был из породы победителей. Все его человеческое существо тяготело не к победе, а к истине. А истина чаще всего – в стане побежденных. Поражения преследовали Андрея Дмитриевича до последних дней жизни. Но чем были бы мы, мы все, если бы не эти поражения?»[41 - Цит. по: Кожокин Е.М. Последний утопист? (Памяти М.Я. Гефтера) // Полис. – М., 2015. – № 4. – С. 155.]. Действительно, крестный путь Андрея Дмитриевича, особенно на фоне современной РПЦ, это – самоотверженное взыскание истины. Сахаров своею жизнью дал нам пример: как должно быть человеком. Как «поражения» преображают мир и утверждают достоинство личности. И вообще, прав Юлий Маркович Даниэль: «Когда вверх тормашками катится и бьется в падучей судьба, не надо бояться и каяться, страшиться тюрьмы и суда».

Примем всерьез и напутствие человека, прошедшего и тюрьмы, и преследования, и поражения. «Принимая участие в антитоталитарном содружестве, береги свою бездомность; сохраняя верность национальным корням, следи за тем, чтобы “не пустить корни”; вноси в мир расшатанных моральных норм ясную простоту евангельских наказов (“да–да; нет–нет”), а зеркально гладкий мир официально кодифицированных ценностей насыщай смехом шута и сомнением вольнодумца. Потому что назначением твоим является не празднование политических побед, не заискивание перед собственным народом. Ты должен сохранить верность проигрышным делом, говорить неприятные вещи, будить протест. Ты должен собирать оплеухи и от своих, и от чужих, потому что только так ты получишь добро, которого не получишь»[42 - Михник А. Указ. соч. – С. 60.].

Эти слова не абсурдны и не кокетливы, как кому-то может показаться с первого взгляда. Они, повторим, оплачены жизнью и судьбой. Они проверены на практике. И мне бы хотелось иметь право цитировать строки одного из любимых его поэтов[43 - Збигнев Герберт (1924–1998) «Послание Господина Когито».]:

«Ты выжил не затем чтоб жить
но чтобы свидетельствовать пока есть время

будь храбр когда подводит разум будь отважен