Россия и современный мир №3 / 2015

«Сейчас идет закрытое заседание Гос. Думы, – сообщал Д. Щепкин в письме из Петрограда от 28 июля к А.И. Щепкиной в Москву. – Критикуют весьма жестко, открылись уже глаза у правых, которые горячо аплодировали Милюкову. Но все это меня мало радует, единение и единодушие только в военных делах, а как только вопрос коснется политики, так опять полное расхождение. Военный министр заявил, что последовало Высочайшее повеление о назначении особой следственной комиссии по делу о положении снабжения».

…«Народ городской зачитывается газетами и речами депутатов и участников съездов, – сообщал неизвестный корреспондент из Ельца 5 августа члену Гос. Думы Н.А. Ростовцеву в Петроград. – Одни разделяют резолюции и меры, предпринимаемые Думой, другие разделяют мнение думской оппозиции, третьи же, менее культурные, которых наши неудачи заставляют думать, ошеломлены и растеряны. Эта часть народа, пожалуй, самая большая, теперь задумалась, к какой партии ляжет их душа – я не знаю. Делайте все возможное, чтобы привлечь к делу строительства земли русской более широкие круги народа. Думе надо искать опоры в толще народа, а не в его искусственных верхах…»

«Несчастная Россия, – восклицал один из членов Гос. Думы в письме из Петрограда от 7 августа к Е.Ф. Эккерту в Херсон. – От низа до верха предательство и продажность. Вы не можете себе представить ужаса слышать то, что предъявляется в Думе правительству. Факты сказочны по своему цинизму и предательству. Какая-то растерянность, потеря надежды на что-либо лучшее. Теперь Министерство, силой вещей, стало ответственным, да что в том толку, когда во главе министров человек хотя и достойный, но старый и немощный[13 - Горемыкин И.Л. (1839–1917), Председатель Совета министров (апрель–июль 1906 и 1914–1916).]. Была надежда, что его сменят, но теперь узнали, что он остается и в этом многие видят залог революции».

Один из членов Гос. Думы отмечал в письме из Петрограда от 12 августа к А.Л. Купернику на ст. Хава, Юго-Восточных ж.д., что «…пока Дума не распущена, представители правительства несколько стесняются, а в момент, когда правительство совершенно потеряется, возможность чего не исключена, быть может, в этом собрании все-таки найдутся люди, которые не растеряются. Нельзя отрицать хорошего влияния Думы на повышение производства всего необходимого для армии. Но ни у кого нет необходимого подъема и действительного сознания важности момента. Никакой нет надежды на создание Министерства Народной Обороны. Правительство не понимает момента, интеллигенция смотрит на все как-то безучастно, словно дело не касается ее. Не видно здоровых созидательных элементов в стране. Зато изобилие кандидатов то в Минины, то в Пожарские. Я сердцем знаю, что не может погибнуть Россия, но, как ни оглядываюсь, не вижу, откуда придет спасение…»

По мнению Я. Ростовцева, изложенному в письме из Лутошкина Тамбовской губ. от 11 августа к члену Гос. думы Н.А. Ростовцеву в Петроград, «…необходимо, чтобы лица, виновные в недостатке боевого снаряжения армии были отданы под суд и прогнаны со службы; чтобы был введен возможно скорее подоходный налог; введена теперь же мелкая земская единица; потребовать ответственности министров. Дума забывает, что страна левее ее. Будь выборы произведены более свободно от давления администрации, страна послала бы в Думу, в огромном большинстве случаев, более прогрессивных людей».

«Последняя надежда на вас, тлеющая в душе сотен тысяч людей не партийных, а обыкновенных обывателей, рассыпалась как пепел, – писал Н.В. Кривцов 11 августа из Житомира члену Гос. Думы Милюкову в Петроград. – На кого теперь надеяться, если вы являетесь изменниками, предателями и трусами. Война проиграна и дальше вести ее немыслимо. Раздавить немцев – глупая затея при таких правителях, которые, потеряв Польшу, обещают ей автономию. Ничего не давая, ничего не обещая, вы жертвуете нами, нашим имуществом. Если теперь вы бессильны вырвать виселицу для Сухомлинова[14 - Сухомлинов В.А (1847–1926) – генерал от кавалерии Русской армии. До 1915 г. военный министр. После революции эмигрировал в Финляндию, затем в Германию.] и ответственного министерства, то на что вы нам. Мы хотим жертвовать, но желаем знать, что наши жертвы были не бесплодны. В ваших руках спасение России. Заявите в Думе, что вы уходите, если не будет дано ответственное министерство. Это подействует, это испугает, ибо теперь правительство сознает, что оно попало в тупик. Народ начинает роптать, слышатся угрозы. Вы, живущие в городах, не понимаете, что зреет в душе народно. Будет хуже, будет нечто кошмарное. Зачем вы поддерживаете обман правительства. Сложите с себя полномочия. Пусть лучше Россия погибнет без вашего участия».

«Глубоко прав Чхеидзе[15 - Чхеидзе Н.С. (1864–1926) – депутат 3–4-й Гос. думы. Член социал-демократической партии. С 1912 г. в эмиграции.] утверждая, что всему наступает конец, когда вместо игнорируемой правительством социал-демократической партии запросы о беззакониях начнут поступать непосредственно из армии, – писал Н. Грибов из Нахичевани н/Д. 11 августа члену Гос. Думы М.С. Воронкову в Петроград. – На днях мы уже пережили моменты ужаса, когда призванная на службу молодежь и ее родители в трезвом виде выкрикивали на улице слова: “кровопийцы, изменники, предатели” и т.д. Провалили вопрос об ответственности министров, а в умах публики он занимает главное место как логическое следствие создавшегося положения».

«Здесь возбуждение и подъем растут, – сообщал член Гос. Думы С. Волконский 11 августа из Петрограда А.Н. Губареву в Москву. – Общее положение таково: значительный подъем значения кадетов и сильный упадок правых, с которыми уже не считаются, тем более что фактически истинными патриотами оказались, по числу понесенных потерь усердию, не правые, а именно кадеты. Особенно сильно разочарование в правых крестьянах. Менее всего заметен подъем в попах. Это самое эгоистическое и бездушное из всех сословий».

«Все надежды возложены на Гос. Думу, но она едва ли оправдывает их, – писал член Гос. Думы Благонравов 14 августа из Петрограда К.И. Любимову в Пермь. – Результатов не видно, хотя работаем и по будням и по праздникам. В Петрограде жизнь идет как до войны. Только Синод взволновался и постановил всероссийский трехдневный пост. Шутники. Членам Синода лучше было бы самим понаблюсти за собою, как они соблюдают посты и во что обратили православие и Св. Таинства».

«Прения Гос. Думы приводят в уныние народ. Влияние этих споров и всяких разоблачений удручающе действуют и на солдат, находящихся в лазаретах, – жаловалась Н. Гончарова в письме из Лопасни Московской губ. 15 августа к М.В. Родзянко в Петроград. – Кончится беспорядками внутри страны, чего так желает немец. Неужели наши депутаты не видят, что становятся изменниками. Уже объявление о том, что у нас снарядов нет – было ужасно. Неужели вы бессильны что-либо сделать, чтобы распустить Думу, раз ее нельзя вразумить».

«Большинство Думы против роспуска и даже перерыва, – сообщал член Гос. Думы протоиерей П. Покровский 27 августа члену Гос. Думы Протоиерею П.М. Звереву на ст. Казаки, Юго-Восточных ж.д. – Рабочие чуть не открыто говорят, что раз Дума разъедется, то на завтра же пойдут забастовки, от которых один шаг до революции. Особенно в теперешнее время они говорят, что в Думе только находят себе защиту, а министрам не верят. За роспуск до половины октября или даже ноября стоят правые и оставшиеся националисты».

Из дальнейших писем видно, что программа прогрессивного блока поставила в затруднительное положение самих ее авторов и далеко не удовлетворяла всех ее принявших, не говоря уже о посторонних корреспондентах. Были и жалобы на отсутствие энергии у правительства, а в других письмах, наоборот, отмечалось, что оно упорно отстаивает свои позиции.

«Правительство невозможно слабо, – жаловался член Гос. Думы А.Н. Мотовилов в письме из Петрограда от 30 августа к А.А. Мотовилову в Симбирск. – Горемыкин стар и безразличен, согласия в Совете Министров нет, а кадеты, пользуясь этим, образовали блок и состряпали такую программу, гаже которой не придумаешь. Кроме того, составили списки министров из кадетов, а роспуск все еще откладывается и отпуски не разрешаются. Мне приходится разъезжать по министрам и уговаривать их по вопросам тактики».

«Я переживаю острые тревоги и тяжелые душевные волнения, – писал В. Зверев 2 сентября из Петрограда графу С.Д. Шереметеву в Москву. – Еще тревожнее стало на душе, когда Гос. Дума начала свою вакханалию под флагом спасения России от внешнего врага… Но главный ужас в той быстроте, с которой распространяется революционная психология. Каждая провинциальная Дума, каждый военно-промышленный комитет, каждое биржевое общество превращается в какие-то законосовещательные учреждения, которые переходят уже к угрозам, намекая на самого государя императора. Рядом с законом и безвольным правительством и помимо Гос. Думы растет другая власть, на сторону которой все более переходит точка зрения масс. Обратите все свое внимание на эту страшную опасность и сделайте все от вас зависящее, чтобы спасти государя и Россию».

После роспуска Гос. думы, в письме из Орла от 4 сентября к М.А. Стаховичу в Петроград, высказывались опасения, как бы этот роспуск не вызвал нежелательных последствий: «То, что сейчас в деревне происходит, несравнимо с тем, что было десять лет тому назад. Газеты читают и за политикой следят поголовно все. Кроме того, деревня питается самыми невероятными слухами, из которых доминирующий – о немецком засилье в Петрограде».

«Правительство наше здорово спасовало, закрыв Думу, которая со всеми социал-демократами показала себя патриотичнее правительства, – находил корреспондент князя Гагарина, писавший ему 6 сентября из Петрограда на ст. Завидово, Николаевский ж.д. – Начались забастовки на Путиловском и других заводах, но пришло приказание под печатью социал-демократов продолжать работать усиленно для спасения России и опять заработали. Ничем не реагируют на роспуск Думы, чтобы не подымать страну против правительства».

Г.Д. Крепенский в письме от 12 сентября из Петрограда к Ф.Н. Шипову в Москву считал перерыв в занятиях Гос. думы «большой и опасной ошибкой». «Ужасная война, – писал он, – и страшные испытания, переживаемые Родиной, потеря близких, разорение и ужасный припев “снарядов нет” – все это довело нервы до высшей степени болезненного напряжения, с которым нельзя было не считаться. При таких условиях надо было посмотреть сквозь пальцы на болтовню, блоки и т.д., так как большинство Думы было очень умеренно и патриотично настроено, совершенно отмежевалось от крайних левых и было бы вполне удовлетворено, если бы с ним поговорили, обещали обсудить в будущем их пожелания – словом, дали бы им немного утехи. Вместо этого Думу закрыли даже до окончания обсуждения внесенных в нее законов, дали им основание обидеться, а от обиды до полного пренебрежения жизненными интересами страны и до намеренного вреда им – один шаг. Тот, кто решился на этот шаг, мог страшно отягчить царю его и без того тяжкое бремя».

Целый ряд корреспондентов придерживался противоположного мнения, радуясь роспуску Думы, который они находили необходимым.

«Слава Богу, распустили Думу, – писал Н.Н. Любавин 4 сентября из Москвы И.Н. Любавину в Петроград. – Хотя два месяца будет безмолствовать это ядовитое гнездо. По-видимому, желтый блок этого не ожидал. По всей вероятности, до думцев дошел слух, что их подозревают в форменной измене: кто-то из членов блока убедительно просил Родзянко довести до сведения государя об их лояльности.

Однако существование измены в Гос. Думе весьма возможно. Главою желтого блока является Милюков, получивший несколько лет тому назад от финляндцев 250 тыс. марок; изобличить его в подкупе, конечно, будет нелегко. То, что делалось в Думе, явно направлялось к бунту, а всякому неодураченному человеку понятно, что это увеличило бы шансы окончательно победы немцев. Разумеется, далеко не все члены желтого блока подкуплены; большинство примкнуло к затеянной интриге просто по глупости».

«Произошло то, что я предсказывал при первых же слухах о досрочном созыве Гос. Думы, – писал Н. Тальберг 5 сентября из Петрограда С.В. Прутченко в Б. Мурашкино Нижегородской губ. – Начнет она патриотически, затем пойдут революционные речи, и когда захотят ее распустить – подымет скандал. В течение двух месяцев страна революционировалась: левые говорили возмутительные речи, Мирабо-Родзянко им не мешал, речи печатались, и эти узаконенные прокламации разбрасывались по всей стране. Успех оказался поразительный: война была забыта и началась борьба с царским правительством. Программа прогрессивного блока могла быть составлена только в Берлине. Антидинастическая пропаганда началась в печати. Казалось, все было кончено. Но заговорила совесть у старика Горемыкина, он имел мужество сознаться в своих ошибках и упросил прервать революционную работу Думы. Связи, существующие между последней и революционными организациями, явно обнаружились. Забастовали заводы и “демобилизация” промышленности проведена успешнее, чем мобилизация. Там были резолюции и речи, тут же прямо дела. Если правительство железной рукой сможет подавить это движение и само сосредоточить все свое внимание на войне, то мы отразим врага».

Некоторые корреспонденты оправдывали Гос. думу и надеялись, как например П.П. Бронский, в письме из Твери от 5 сентября к Н.Н. Бронской в Петроград, что «левым министрам» удастся свалить Горемыкина и с помощью бюро думского блока создавать новую общественную власть… «А сейчас грабят русский народ хуже немцев. Грабит московский купец со своими приятелями банками, синдикатами и товариществами, где он хозяин и желанный гость, а вся Россия для них безмолвный батрак. Страдает только простой народ, оставляя свою хату, корову и несчастную десятину земли. Верховные правители никак не решаются издать закон ясный и решительный, как изгнать немцев из России, удалить навсегда от хозяйничанья в России. На юге землевладельцы в унынии, что делать с хлебом, а сверх и все города не знают, откуда достать хлеб. Масса лесов, каменного угля, картофеля, кукурузы, скота, соли, сахара, сибирского масла – и города в холоде и голоде, даже без керосина, бензина и нефти. Вагонов нет – ложь! С передовых позиций возвращаются тысячами пустые вагоны и можно бы по пути доставлять все для первой необходимости всюду и везде. На порядочных станциях начальники за вагоны в месяц получают взятки до 20 тыс. Где контроль власти? Как бы ни шумела Гос. Дума о ее роспуске, но ведь это – выборные от земства, кумоством, сватовством, лукулловскими обедами и попойками; и она тоже хороша, как и министры! Для Галиции куплено было на 600 тыс. рабочих лошадей и на миллион хлеба весной на помощь населению. Этим ведало земство, которое все размотало, а отчета пока никакого. Вот и выборные. Прохвосты! Нам следует помнить, что мы сами дрянь. Амбиции много, а порядочность мизерна».

…В другом письме из Москвы от 5 марта к А.М. Ворошилову в Варшаву автор горько жаловался на отсутствие «сознательной работы» в тылу. «Ее нет и не предвидится, – писал он. – Внутри идет неурядица. В Сибири мясо гниет, а столицы голодают. Требуются целые массы рабочих на такие работы, как добывание каменного угля в Донецком бассейне, а мы гоним пленных австрийцев в далекую Сибирь. Всякие производства сокращаются, разгорается спекуляция, против которой не принимается никаких мер. Нужно адское напряжение ума и воли, а “они” занимаются распространением брошюры, в которой доказывается, что Германию не нужно разрушать, так как она является оплотом строя. Иногда доходит до такого состояния, что начинаешь думать, какой же смысл имеет война? Уж не насмешка ли все это? А на войне? Разве не ужасно дело Мясоедова?»

«Если верно сообщение о фальсификации у нас аптекарских продуктов, – писал Г. Павлов 30 марта из Красноярска в редакцию “Русского слова” в Москву, – то это наводит на мысль о казенной монополии изготовления и торговли медикаментами. Предприятие это дало бы процент чисто “аптекарский”, да и народу была бы от этого большая польза. Конечно, такая идея встретит массу врагов, но через это должно перешагнуть. И странное дело: спаивание народа делалось у нас на счет казны, а вот врачевание его оставлено в руках гешефтмахеров, авантюристов и шарлатанов. Доход же от такой монополии был бы, наверное, гораздо больший, чем от винной монополии».

После отступления нашей армии из Галиции вследствие отсутствия снарядов, усилия поставить отечественную промышленность на надлежащую высоту были направлены прежде всего к оборудованию заводов, способных производить все необходимое для армии.

«Мобилизацию всех технических сил страны надо было сделать сразу (с 20 июля прошлого года), – указывал Н. Дроздовский в письме из Райволы, Финляндия, к матери О.Н. Дроздовской в Одессу. – Но для этого надо было сплотить общественные силы страны. Это было упущено, и год пропал; и все потому, что во главе нашего корабля находились одни бездарности канцелярского типа, а не лучшие люди страны. Мы создавали в течение долгих лет не слитое компактное государство, а жандармско-полицейское государство, где действительными самодержцами были: городовой, урядник и околоточный надзиратель, а настоящий-то самодержец оказался беспомощен, как ребенок. Результат этого сейчас и сказался. Несмотря на стойкость и храбрость наших солдат, все разбивается из-за недостатков нашего быта».

Мобилизация промышленности нашла отклик и в действующей армии: «Все мы с радостью прислушиваемся к тому, что делаете вы там, – писал П.К. Заремба 2 августа из действующей армии Ю.П. Зарембе в Петроград, – но опасаемся, не слишком ли много слов, комиссий и подкомиссий, не славянская ли это шумиха. Наш враг не кричит, новых министерств не создает, а тихо работает и этой тыловой работой нас давит и давит так, что мы начинаем оглядываться назад, ждать такой же работы у себя в тылу. К чести армии должно сказать, что никто не ропщет, все стойко выносят бремя и ждут облегчения с тыла. Мы мечтаем о том моменте, когда наши пушки будут в состоянии стрелять столько, чтобы не дать дохнуть немцу, как он нам не дает дохнуть теперь».

Автор письма с подписью «П.» из действующей армии от 22 декабря к председателю Московского военно-промышленного комитета П.П. Рябу-шинскому указывал на необходимость возвращения из армии лиц с техническим образованием: «Многими фабрикантами и заводчиками возбуждены ходатайства о возвращении лиц высшего персонала с техническим образованием, – писал он. – Высшей инстанцией отказано в просьбах фабрикантов и заводчиков. А между тем в действующей армии, в тыловых частях, очень много этих необходимых в такое горячее время техников-специалистов, познания которых до сего времени не сумели использовать. Теперь, как нарочно, приказали всех этих специалистов отправить в пехоту. Обидно за Россию, что в ней все идет вразрез с интересами и успехами на фронте. Ведь у нас нашлись бы прапорщики не специалисты, чтобы заменить лиц с техническим образованием».

Продовольственный вопрос

Рядом с вопросом о снабжении армии всем необходимым, злободневной темой, сильно занимавшей корреспондентов, являлся продовольственный вопрос – снабжение населения предметами первой необходимости и борьба с дороговизной. Разбираясь в причинах недостатка в тех или иных продуктах, корреспонденты не скупились на упреки в адрес правительства, банков, торговцев, Министерства Путей Сообщения, не урегулировавшего подвоза всего необходимого. Некоторые считали все это результатом тайного влияния немцев, как видно из приводимого ниже пространного письма к члену Гос. думы Н.Е. Маркову.

«Запасы имеются в громадном количестве, – писал “пермский обыватель” в письме от 24 марта Московскому Городскому Голове М.В. Челнокову. – Сотни миллионов пудов, не вывезенных за границу, ведь остались у нас, поэтому надо ходатайствовать о том, чтобы правительство лишило права г.г. губернаторов издавать обязательные постановления, воспрещающие вывозить припасы не только за пределы губернии, а иногда из одного уезда в другой. Пермская губерния не знает, что делать с хлебом, а вывоз его запрещен. Москва голодает, а в Рыбинске гниет хлеб. Благодаря губернаторским обязательным постановлениям, Москва может очутиться в положении перемышильского гарнизона и в конце концов дойдет до необходимости капитулировать, но перед кем? Если Москва добьется отмены обязательных постановлений, то ей все привезут с избытком, а цены сами собой нормируются».

«Начальники военных округов и помпадуры окопались в своих уделах, – жаловался подписчик “Русских Ведомостей” редактору этой газеты в письме из Звенигорода от 29 апреля. – Они поставили заставы и стражи, дабы не вывозили из их уделов в чужие никакой снеди и рухляди, а у себя в уделах установили таксы, ближайшим последствием которых стало исчезновение с рынка продуктов. Нудно читать все благоглупости об искусственных повышениях цены и пр., тогда как причина простая: наводнение бумажными деньгами и страшная дороговизна всех не местных продуктов. А последняя тоже имеет простую причину: доставка совершенно прекращена. Багажом высланные товары идут месяцами. Плачут торговцы, плачут потребители. А помпадуры в таксы играют. Паника, расстройство в обмене, застой, самодурство и своекорыстие властей, которые могут “пускать и держать” по своему произволу небывалые».

«Настала страшная неурядица с подвозом продуктов первой необходимости, – писал А. Малинин 14 октября из Петрограда Т.С. Наследову в Оренбург. – Тут не немцы виноваты, а наша подлая бюрократия в лице министров и Городской думы. Десятки комиссий, комитетов и разных совещаний только путают дело, противоречат друг другу и тормозят. Мы читаем все эти балаганные революции и в ужас приходим от этого хаоса. Народ доведут до скверного конца, так как царит общее недовольство».

«Торговцы говорят, что дальше нужно ждать повышение цены, а не понижения, – говорил Н. Тимофеев в письме из Петрограда от 15 октября к графу С.Д. Шереметеву в Москву. – Это в то время, когда у нас весь урожай в общем превосходный. Повинно в этом в весьма глубокой степени Министерство всяких сообщений. Накануне зимы хватились усиливать провозоспособность Мариинской системы, а раньше об этом, видимо, не подумали. Вообще, зима здесь предстоит экономически трудная, и это при обилии у нас всего и только ради хамства и умышленной безалаберщины всюду и везде».

«Прежде всего следует признать незаконной и преступной высокую наживу посредников, где их прибыль превышает 9%, – советовал князь А.Г. Щербатов в письме от 4 февраля из Варшавы к П.П. Мигулину в Петроград. – Под это определение должны быть подведены как банки, которые платят по вкладкам 3%, а выдают ссуды из 8%, так и скупщики хлеба, которые купили его по 1 руб., а продают по 1 руб. 30 коп. Относительно вывозного хлеба должна быть установлена высокая пошлина по определенной шкале в зависимости от цен на Лондонском рынке и от фрахта из русских портов. Крайняя мера – реквизиция должна осуществляться неизменно при ближайшем участии представителей земства и городских управлений. Во всяком случае, необходимо, чтобы правительство немедленно приняло бы самые решительные меры борьбы с искусственным повышением цены».

«Не в вагонах дело, – утверждал Симбирский вице-губернатор А. Арапов в письме от 9 ноября из Симбирска А.А. Римскому-Корсакову в Петроград. – …Для сахарного песку вагонов сколько хотите дают, и он доходит, а с тех же заводов для рафинада вагонов нет. И кроме того, у нас здесь все в руках двух комиссионеров, которые достают сколько хотите вагонов сахара, но лишь при условии получения ими за каждый вагон сверх нормированной цены от 1000 до 2000 руб. Эти комиссионеры делятся с самими заводчиками и от данного завода можно получать сахар только через комиссионеров. Без реквизиции на заводах и в банках дело не наладится».

«Необходимо привлечь к контролю за продавцами самих потребителей, – указывал некий Яблонский в письме из Киева от 6 ноября Н.Е. Фере в Смоленск. – Нельзя возлагать большие надежды на полицию; было бы крайне целесообразно образование участковых советов, имеющих право контролировать в своем районе все продовольственные запасы и выяснить потребность в предметах первой необходимости. Затем необходим городской комитет, которому должны быть предоставлены известные полномочия вроде временной секвестрации и права покупки принудительным путем продуктов по справедливой оценке».

«Кругом какая-то оргия взяточничества, казнокрадства и прямого предательства, – жаловался некий А. Гладкий из действующей армии 14 ноября князю А.А. Ширинскому-Шахматову в Петроград. – Всюду берут, всюду нагло просят. Это, конечно, власть имущее, – как бы мала ни была эта власть, хотя бы весовщика. Купечество, это – предатели, христопродавцы. Они нагло при всех набивают все свои подвалы и сараи мукой, сахаром, чем угодно, везут, везут, и все это для того, чтобы в свое время ограбить потребителя. Армия бьется и знает про все, что делается сзади ее. Страшно становится, чем все это кончится».