Ребекка и Ровена

Ты тоже едешь не один.

– Очень возможно, – сказал Айвенго, оглянувшись через плечо, а шут продолжал свою песню:

Куда б ты ни направил ход,
Влеком воинственной судьбой,
Забота сядет за тобой
И сердце смелое сожмет.
Покуда конь не кончит бег,
Вы не расстанетесь вовек.
Не рыцарь я, не знаю сеч,
Не обнажаю грозный меч,
Заботе не подсесть ко мне
На длинноногом скакуне:
Дурак я, горю я смеюсь
И на осле вперед стремлюсь.[5 - Перевод В. Рогова.]

Тут он пришпорил мула, и бубенцы его зазвенели.

– Молчи, шут! – сказал сэр Уилфрид Айвенго величественно и гневно. Если тебе неведомы тоска и забота, это потому, что ты не знаешь любви, которой они всегда сопутствуют. Кто может любить, не тоскуя? И возможна ли радость встречи, когда бы не было слез разлуки? («Что – то я не приметил, чтобы его светлость или миледи много их сегодня пролили», – подумал шут Вамба, но ведь он был дурак и не в своем уме). – Я не променяю своей тоски на твое равнодушие, – продолжал рыцарь. – Где солнце, там и тени. Если мне не по душе тени, неужели надо выколоть себе глаза и жить во мраке? Нет! Я доволен своей судьбой, какая она есть. Забота, о которой ты поешь, может, и гнетет, но честного человека ей не согнуть. Я могу взвалить ее на плечи и все – таки идти своей дорогой, ибо рука моя сильна, меч – остер, а щит – не запятнан; на сердце, может, и печаль, но совесть чиста. – Тут он вынул из жилетного кармана (жилет был из стальных колец) медальон, поцеловал этот залог любви, снова спрятал его, глубоко вздохнул и пришпорил коня.

Во время речи сэра Уилфрида (свидетельствующей о некой тайной печали, совершенно непонятной шуту) Вамба жевал кровяную колбасу и ничего не слыхал из этих возвышенных слов. Они не спеша проехали все королевство, пока не добрались до Дувра, откуда переправились в Кале. Во время переезда наш славный рыцарь, жестоко страдая от морской болезни и к тому же радуясь предстоящему свиданию со своим повелителем, стряхнул с себя глубокое уныние, которое сопутствовало ему на суше.

Глава II

Последние дни Льва

Из Кау сэр Уилфрид Айвенго направился дилижансом в Лимож, оставив на Гурта коней и всю свиту, за исключением Вамбы, который состоял при нем не только шутом, но и камердинером и теперь, сидя на крыше дилижанса, развлекался игрой на французском рожке кондуктора.

Добрый король Ричард, как узнал Айвенго, находился в Лимузене и осаждал там замок Шалю, владелец которого, хоть и был вассалом Ричарда, защищал замок от своего сюзерена с решимостью и отвагой, вызывавшими величайшую ярость монарха с львиным сердцем. Ибо, при всей своей храбрости и великодушии, Львиное Сердце так же не терпел противодействия, как любой другой; и подобно царственному животному, с которым его сравнивали, обычно сперва разрывал противника на куски, а уж потом задумывался над доблестями покойного. Говорили, будто граф Шалю нашел горшок с монетами; царственный Ричард пожелал их заполучить. Граф отрицал факт находки; но в таком случае отчего он немедленно не отворил ворота своего замка? Это явно свидетельствовало о его виновности; поэтому король решил покарать непокорного и заодно с деньгами отнять у него и жизнь.

Разумеется, король не привез с собой осадных орудий, ибо они еще не были изобретены; он уже раз десять яростно бросался на штурм замка, но атаку всякий раз отбивали, и британский Лев до того рассвирепел, что к нему страшно было подойти. Даже жена Льва, прекрасная Беренгария, едва решалась к нему приблизиться. Он швырял в штабных офицеров походными стульями, а адъютантов награждал пинками, от которых те кубарем летали по королевскому шатру; как раз навстречу Айвенго оттуда мячиком вылетела фрейлина, посланная королевой, чтобы после очередной атаки поднести Его Величеству кубок вина с пряностями.

– Прислать сюда моего тамбурмажора – пусть высечет эту бабу! – рычал разъяренный король. – Клянусь мощами святого Варравы, вино пригорело! Клянусь святым Виттикиндом, я сдеру с нее шкуру! Га! Клянусь святым Георгом и святым Ричардом! А это еще кто там? – И он уже схватил свою полукулеврину, весившую около тридцати центнеров, готовясь запустить ею в пришельца, но последний, грациозно преклонив колено, спокойно произнес:

– Это я, мой повелитель, – Уилфрид Айвенго.

– Как? Уилфрид из Темплстоу? Тот, что женился и угодил жене под башмак? – воскликнул король, сразу развеселясь, и точно тростинку отбросил прочь полукулеврину (пролетев триста ярдов, она упала на ногу Гуго де Бэньяну, курившему сигару возле своей палатки, отчего сей славный воин хромал потом несколько дней).