Но хозяин берет лист бумаги и пишет чек на своих банкиров «Памп, Олдгет и Кь».
– А теперь давайте сочтемся с вами, милый Докинс, – говорит хозяин. Если бы вам везло, как вначале, я был бы сейчас немало вам должен. Voyons, тринадцать очков по фунту, это легко счесть.
Достает кошелек, бросает на стол тринадцать золотых соверенов; и так они засверкали, что я только глазами заморгал.
Бедный Докинс – тоже. Протягивает за деньгами руку, а рука дрожит.
– И должен сказать, – добавляет хозяин, – а у меня есть кое-какой опыт, что вы – лучший игрок в экарте, с каким мне доводилось садиться за стол.
Докинс так и сияет. Прячет деньги и говорит:
– Вы мне льстите, Дьюсэйс.
Еще бы не льстил! Хозяин только это и делал.
– Но знаете ли, Докинс, – продолжает он, – я требую реванша; ведь вы меня прямо-таки разорили.
– Что ж, – говорит Томас Смит Докинс, довольный, точно выиграл целый миллион. – Хоть завтра. А ты что скажешь, Блюит?
Мистер Блюит, ясное дело, согласен. Хозяин, немного поломавшись, тоже соглашается.
– Встретимся у вас, – говорит он, – только прошу, мой милый, поменьше вина. Я и вообще-то не пью, а тем более перед тем, как сесть за экарте, да еще с вами.
Бедный Докинс ушел от нас счастливый, как король. «А это тебе, Чарльз», – и бросил мне целый соверен. Бедняга! Я-то знал, что его ждет.
Самая потеха, что эти тринадцать соверенов, выигрыш Докинса, хозяин занял у мистера Блюита. Я их принес еще утром, а с ними еще семь. После разговора с моим хозяином Блюит ни в чем не мог ему отказать.
Надо ли продолжать мой рассказ? Будь Докинс хоть немного поумнее, понадобилось бы полгода, чтобы выманить у него деньги; но он был такой простак, что расстался с ними очень быстро.
На следующий день (в четверг, а знакомство хозяина с Докинсом состоялось всего лишь во вторник) мистер Докинс дал обед – в семь часов. Обедал Блюит и оба мистера Д. В одиннадцать сели играть. На сей раз всерьез, потому что слуг уже в два часа услали спать. Прихожу в пятницу утром к нам – хозяина еще нет. Около полудня является на минуту, умывается, велит подать ветчины и содовой – и опять к Докинсу.
В семь часов они обедают, но, как видно, без аппетиту – все достается нам; зато вина требуют еще, и за тридцать шесть часов выпивают не меньше двух дюжин бутылок.
В пятницу вечером хозяин наконец возвращается. Таким я его до тех пор еще не видел – пьян в доску. Качается, пляшет, икает, ругается, швыряет мне горсть серебра и валится на кровать; я стаскиваю с него сапоги и одежу и укладываю поудобней.
А снявши с него платье, делаю то, что и всякий слуга должен сделать, выворачиваю карманы, заглядываю в бумажник и в письма; немало несчастий удалось через это отвратить.
И нахожу среди прочего следующий документик:
«Долговое обязательство
на 4700 ф. Подписано:
Томас Смит Докинс.
Пятница, 16 января».
Была и другая подобная же бумажка: долговое обязательство на четыреста фунтов. Подписано: «Ричард Блюит». Но это, конечно, только так, для видимости.
* * *
Наутро, в девять, хозяин уж был на ногах и трезвый как стеклышко. Оделся – и к Докинсу. В десять послал за кебом, и оба собрались ехать.
– Куда прикажете кебмену везти, сэр? – спрашиваю я.
– Вели ехать в БАНК.
У бедняги Докинса глаза были красны от раскаяния, вина и бессонницы. Он задрожал, заплакал и откинулся на сиденье. Так и поехали.
В тот день он потерял все свое состояние, кроме пятисот фунтов.
* * *
К двенадцати хозяин вернулся, и тут к нему торжественно поднялся мистер Дик Блюит.
– Дома барин? – спрашивает.
– Да, сэр, – говорю; ну, он и входит. А я, понятное дело, – к замочной скважине и слушаю.
– Ну-с, – говорит Блюит. – Сработано чисто, а, Дьюсэйс? Что наш Докинс? Уже расплатился?
– А? Да, да, – говорит хозяин.
– Четыре тысячи семьсот?
– Да, около того.
– На мою долю, стало быть, приходится две тысячи триста пятьдесят. Будьте так любезны.
– Честное слово, мистер Блюит, – говорит мой хозяин, – я вас что-то не понимаю.
– Не понимаете? – говорит Блюит страшным голосом. – Не понимаете? Ведь вы же обещали поделиться. Еще я вам на первый вечер одолжил двадцать соверенов – уплатить Докинсу проигрыш. А вы дали слово чести, как джентльмен, что поделите поровну все, что удастся выиграть.
– Правильно, сэр, – говорит Дьюсэйс, – все правильно.
– А как же теперь?
– А так, что я не намерен сдержать слово. Эх ты, болван! Ради тебя я старался, что ли? Ради твоей, что ли, выгоды истратился на обед для того идиота? Пошел отсюда! Нет, постой. Вот тебе четыреста фунтов – а вернее, собственную твою расписку на эту сумму, и забудь все, что было, и что ты когда-нибудь знал Элджернона Дьюсэйса.
Видел я разъяренных людей, но таких, как Блюит, – никогда. Уж он бранился, уж он орал! А потом заплакал; то ругается и зубами скрежещет, то просит у Дьюсэйса пощады.
Наконец хозяин распахнул дверь. (Батюшки мои! Я при этом чуть было не влетел в комнату вверх тормашками.) Распахнул и говорит:
– Эй, Чарльз! Проводи-ка джентльмена вниз.
А сам смотрит на него и не сморгнет. Блюит весь съежился и поплелся прочь как побитый. Ну, а Докинс – бог его знает, что с ним сталось.
* * *