Сонеты. Перевод Юрия Лифшица

И честь моя помечена клеймом…
Утешь меня – воскреснуть мне пора!

Сонет 124

Маршак:

О, будь моя любовь – дитя удачи,
Дочь времени, рожденная без прав, —
Судьба могла бы место ей назначить
В своем венке иль в куче сорных трав.

Лифшиц:

Будь отпрыском судьбы любовь моя,
Ублюдком высших сфер, его бы мог
Наш Век, добра ли, злобы не тая,
И выполоть, и превратить в цветок.

Работа Лифшица отражает и другую современную тенденцию: убеждение в том, что жанровая структура цикла шекспировских сонетов может быть открытой, гибкой, способной к трансформациям. Так, известный поэт, филолог, философ и переводчик В. Микушевич, комментируя своеобразие шекспировских сонетов и собственные их переводы, заявляет о том, что у Шекспира происходит очевидная «трансмутация сонета», поскольку они «сочетаются в едином произведении, и это произведение не что иное, как роман в стихах» (См.: Микушевич В. Роман Шекспира // Шекспир У. Сонеты. Пер. с англ. В. Микушевича. – М.: Водолей Publishers, 2004. – С. 5—47). Другой именитый переводчик сонетов С. Степанов, вдохновившись книгой И. Гилилова, обреченной на шумный успех, какой всегда имели все антишекспировские биографии, воспринимает цикл сонетов как отражение реального «романа», завязавшегося между исторически конкретными лицами, ставшими литературными прототипами сонетов (См. Степанов С. Шекспировы сонеты, или Игра в Игре. – СПб: Амфора, 2003).

Своеобразие позиции Лифшица – переводчика сонетов – вытекает из опыта Лифшица – переводчика драматических произведений Шекспира – и состоит в том, что он воспринимает шекспировский лирический цикл «полноценной пьесой». Традиционно в композиции шекспировского цикла сонетов видели монологическую основу, поскольку выделяли в нем одного лирического героя, называемого то Шекспиром, то Поэтом, то просто Главным Героем цикла. Именно он обращался в сонетах к своему красивому Другу, к Поэту-сопернику, к Смуглой леди. В переводах Лифшица зазвучала динамическая экспрессия диалога, в который вступают герои (не герой, а именно герои!) цикла.

Это ощущение сначала реализовалось у Лифшица даже не в переводах, а в его уникальных имитативных переводческих вариациях, выполненных на основе первых 42 сонетов Шекспира. В этих версиях переводчик намеренно отказался от стихотворной формы сонета, выстраивая свои поэтические фантазии в разностопном нерифмованном ямбе – по типу монологов из шекспировских пьес. В привычном – лирически-монологичном – восприятии цикла первые 17 сонетов представали как мудрые – в духе Платона или Эразма Роттердамского – наставления Поэта Другу, который, обязательно должен жениться, чтобы повторить в сыне свои красоты. В переводах-имитациях Лифшица отчетливо зазвучал голос совсем другого героя – страстно влюбленной женщины, не желающей мириться с тем, что ее упорно отвергает этот самовлюбленный красавец.

Позднее Лифшиц выполнил – и выполнил поэтически ярко, на высоком уровне переводческой культуры – перевод всего цикла сонетов. И хотя теперь переводчик полностью выдержал строгую поэтическую форму сонета, он и здесь не отказался от принципа драматической организации. Настойчивая героиня, найденная им в имитативных переводах-монологах, оказалась вполне реальной и в сонетах, также приобретших художественные очертания драматических монологов. В подобной композиции голос главного героя цикла, переставшего быть единственным, приобрел новую выразительность. Так постепенно складывается в сонетах Лифшица особая творческая энергетика – энергетика переводческой игры художественными смыслами шекспировского цикла, игры, делающей старинные сонеты «текстом без берегов»,

    Елена Первушина.
    Первушина Елена Александровна. Род. в 1944 г. Доктор филологических наук, доцент кафедры русского языка как иностранного Дальневосточного государственного университета. В списке публикаций – 92 работы. В настоящее время работает над докторской диссертацией по проблемам сравнительного литературоведения.

Сонеты

Сонет 1

Пусть только наилучшее растёт!
И не погибнет роза красоты,
когда цветы умрут, но в свой черёд
их обессмертят юные цветы.
А ты, влюблённый в собственную стать,
горишь самоубийственным огнём,
в пиру предпочитаешь голодать,
чтоб жертвой стать себе и палачом.
В тебе – весь мир, ты – юности венец,
весны герольд, но свой богатый клад
в себе ты прячешь, милый мой скупец,
и в то же время тратишь невпопад.
Не ешь того, что всем принадлежит,
не то тебя убьёт твой аппетит.

Сонет 2

Когда твой облик зимы окружат,
изрезав поле красоты твоей,
и дней твоих весенних маскарад
окажется тряпьём в глазах людей, —
как слухи о своей пустой казне
ты пресечёшь? Бравадою о том,
что красота покоится на дне
твоих очей, изъеденных стыдом?
Будь у тебя наследник, ты бы мог
гордиться, что отца заменит сын,
что он твои счета закроет в срок
и не предаст вовек твоих седин.
Тебя, когда ты станешь стариком,
согреет кровь в наследнике твоём.

Сонет 3

Не в зеркале, а в жизни двойника
под стать себе создай, иначе ты
ограбишь этот мир исподтишка,
убьёшь святые женские мечты.
Но где та плоть, которой суждено
не под твоим пластаться лемехом?
Где тот глупец, кто дивное зерно
хоронит в себялюбии своём?
Как в зеркале, в тебе находит мать
своей весны апрельский первоцвет.
И ты, старея, мог бы увидать
в таком окне свой золотой рассвет.
Намереваясь сгинуть без следа,
ты образ свой погубишь навсегда.

Сонет 4

Напрасно, расточитель молодой,
ты не жалеешь своего добра.
Природа нас не дарит красотой, —
даёт взаймы, со щедрыми щедра.
Ты, милый скопидом, прибрал к рукам
то, что обязан был вручить другим.
Ты, бедный ростовщик, не сможешь сам
всю прибыль получить по закладным.
Тот самого себя и проведёт,
кто самому себе даёт кредит.
Тебе Природа свой предъявит счёт
и неустойку выплатить велит.
Кто красоту не пустит в оборот,
тот смерть в душеприказчики возьмёт.