Революционные дни. Воспоминания русской княгини, внучки президента США. 1876-1918

После первого придворного обеда и дневного официального приема в немецком посольстве кронпринц, к несчастью, тяжело заболел инфлюэнцей. По этому случаю отменили придворный бал. Бал в немецком посольстве состоялся без него. Старый великий князь Михаил[41 - Михаил Николаевич (1832—1909) – великий князь, двоюродный дед Николая II.] тоже не отменил своих приглашений, и кронпринц, к счастью для себя, смог прийти.

Помимо членов императорской семьи и их придворных, присутствовали веселые сверхмодные молодые замужние дамы с лучшими из великолепных офицеров-холостяков гвардейского полка в качестве партнеров в танцах. Члены германского посольства пришли в полном составе и были единственными приглашенными дипломатами. Женатыми были только посол и граф Люттвиц, военный атташе. Про графиню Альфенслебен говорили, будто она была интимной подругой немецкого кайзера. Она выглядела старой и некрасивой, одевалась ужасно, отличалась неприятными манерами и делала все по установленным правилам. Волосы ее были зачесаны наверх и закреплялись с помощью какой-то зеленой конструкции, которую мы, непочтительная молодежь, называли теннисной сеткой. Она легко раздражалась и пыталась нам указывать.

Маленькая жена Люттвица, американка по происхождению, настолько «онемечилась», что разговаривала на языке своей матери, строя фразы по немецким конструкциям, и по-английски называла своего мужа «my man»! Люттвиц не пользовался у нас любовью, и мы всегда сочувствовали его жене, но ее привязанность ко всему немецкому стала действовать на нервы даже тем из нас, кто, как и я, пытался проявлять любезность по отношению к ней поначалу.

Когда я вошла в большой бальный зал, графиня Люттвиц подошла ко мне и обратилась по-английски:

– Мы как раз собираем женщин, чтобы представить их кронпринцу, когда он приедет с их величествами. Не хотите ли присоединиться? Вы очень хорошо танцуете и, я уверена, захотите быть представленной его высочеству.

Я тотчас же решительно ответила, что, если кронпринц действительно хорошо танцует, я буду рада, если мне его представят, но не намерена быть представленной ему:

– Меня никогда не представляли ни одному из мужчин. Нашего кронпринца всегда представляют дамам, как любого иного джентльмена.

– Но при немецком дворе другие правила этикета, кронпринц удивится, если мы поступим по-иному. Он не станет танцевать с вами, если вас должным образом не представит ему графиня Альфенслебен, – настаивала маленькая графиня, начиная раздражаться.

Меня ужасно позабавило, как эта американка могла рассуждать подобным образом, и я со смехом отозвалась:

– Дорогая графиня, это не Берлин, это Санкт-Петербург, и нага этикет предполагает, что русский джентльмен просит представить его даме. Муж говорил мне, что ваш кронпринц в высшей степени вежливый; поэтому, полагаю, он будет следовать нашим обычаям во время своего визита. Если же нет и если для того, чтобы потанцевать с ним, мне придется стоять в очереди, чтобы быть представленной ему, то я лучше буду довольствоваться русскими партнерами на этом балу. Так что, пожалуйста, забудьте обо мне.

Некоторые дамы присоединились ко мне, и мы встали как можно дальше от входной двери. Мы все еще стояли там, когда заиграла музыка и в дверях показались члены царской семьи, и среди них брат императора Михаил, превосходный танцор и один из моих любимых партнеров. Он пересек зал и пригласил меня на открывающий бал вальс. По окончании его он пригласил меня быть его партнершей в мазурке. Затем сказал:

– Я хочу представить вам нашего кузена. Он вам понравится, и танцует он чрезвычайно хорошо.

Он отошел, вызвал из стоявшей у двери толпы Вильгельма, привел его в нашу сторону зала и вполне непринужденно представил его мне, а затем всем стоявшим рядом дамам. Кронпринц ничуть не был шокирован подобным нарушением этикета и, оказавшись впервые по прибытии в таком молодом и веселом обществе, тотчас же с энтузиазмом проявил свои великолепные качества танцора. Он пригласил меня на вальс, я приняла приглашение и ощутила злорадную радость, когда мы проносились мимо того угла, где стояли немецкие дамы, с каменным выражением глядя на меня и моего блистательного партнера. Все шло гладко. Я танцевала без перерыва до ужина, а за ужином должна была сидеть за маленьким столиком со своим партнером князем Оболенским. Кронпринцу предназначалось место справа от императрицы-матери за ее столом, поскольку он был почетным гостем. Какая-то важная пожилая дама должна была сидеть с другой стороны от него. Князь Долгорукий подошел к нам, объяснил план и сказал, что, поскольку императрица-мать сядет рядом с хозяином, Вильгельм должен присоединиться к другой даме и сопроводить ее на ужин. Тут высокомерие и капризность молодого немца проявились в первый раз.

– Не хочу; я уже пригласил партнершу, вот эту княгиню, и она должна пойти со мной к столу ее величества! – воскликнул он.

Тогда я отважилась принять участие в разговоре:

– В самом деле, сэр, я не могу ужинать с вами; во-первых, потому, что я ни за что на свете не стану вторгаться за стол императрицы-матери, а во-вторых, я не могу покинуть своего партнера, вот и князь Оболенский пришел за мной. Так что спасибо и au revoir.

Я стала вытаскивать руку из-под его руки и повернулась к ждущему меня партнеру по ужину. Но кронпринц, сжав мою руку так, что я не могла освободить ее, повернулся к старому князю Долгорукому и довольно грубо заявил:

– Я же вам сказал, не пойду; или княгиня сядет за тот же стол, где сижу я, или я не пойду. Устройте все по возможности.

Я решительно запротестовала:

– Право, сэр, невозможно изменить планы нашего хозяина, вы уедете и не испытаете на себе последствий, в то время как меня, живущую здесь, обвинят в стремлении выделиться. Я не могу на это согласиться, извините меня.

Кронпринц пришел в ярость и так сердито запротестовал, что князь Долгорукий, совершенный придворный, обратился ко мне со словами:

– Будьте любезны, оставайтесь с его императорским высочеством, пока я разузнаю, что можно предпринять.

Я была по-настоящему раздражена сложившейся ситуацией, но никак не могла справиться со своим надменным спутником.

Вскоре вернулся князь Долгорукий и сказал:

– Не пройдете ли вы за стол, где сидит ее величество? Одна из великих княгинь уступает вам свое место.

Кронпринц наконец отпустил мою руку, а когда мы приблизились к императрице-матери, она подняла глаза и улыбнулась. Вильгельм низко склонился над ее рукой, а я присела в реверансе; она протянула мне руку, и я ее поцеловала. Ситуация, похоже, ее забавляла, она спросила кронпринца:

– Вы сядете здесь? – и обратилась ко мне: – Садитесь с другой стороны.

Я отошла от нее, обошла место принца и приблизилась к спинке того стула, на который указала мне императрица, как откуда ни возьмись, ко всеобщему изумлению, появилась старая графиня Альфенслебен, шагнула к моему стулу и плюхнулась на него со словами:

– Nun also! Dass ist jetzt mein Platz![42 - Ну, тогда это мое место! (нем.)]

Императрица-мать с трудом сдерживала смех, а кронпринц, казалось, вот-вот взорвется. Я уже готова была расплакаться, когда один из джентльменов, сидевших через два стула от жены немецкого посла, встал со словами:

– Княгиня, садитесь сюда. С позволения ее величества, я сяду за любой другой стол, а вы можете занять мое место.

– Да, садитесь туда, – согласилась императрица и одарила любезного придворного и меня лучезарной улыбкой.

Все это, конечно, породило какие-то разговоры, но вскоре они заглохли, поскольку ее величество и впоследствии относилась ко мне так же любезно, как и во время этого непредвиденного случая.

С тех пор каждый год 1 января мы получали поздравительную телеграмму или какой-нибудь сувенир от кронпринца: небольшой его портрет верхом, его фотография с невестой, три или четыре акварели с изображением старинной формы, которую носили его полки, портрет его старшего сына. Однажды, когда я оказалась проездом в Берлине, его императорское высочество, узнав об этом, позвонил мне по телефону и пригласил «пойти вместе со мной и моей женой на пьесу и поужинать». Я приняла приглашение, и они заехали за мной совершенно без церемоний, кронпринц зашел за мной в отель, а затем проводил до дверей. Мы спокойно и приятно провели вечер. Кронпринц очень любезно обращался со своей женой, и они казались подходящей парой. Примерно год спустя, когда они посетили Россию, у меня создалось такое же впечатление. Но я скорее была готова поверить в его пороки, чем в добродетели, так что, когда началась война, я без малейших колебаний выбросила те подарки, которые он присылал нам в течение десяти – двенадцати лет.

Однажды кронпринц чуть не оказал мне плохую услугу, которая могла бы привести к весьма плачевным последствиям, если бы не рыцарство и смышленость русских. Это произошло в начале февраля 1915 года. Однажды меня позвал к телефону генерал Раух, наш старый испытанный друг, в то время занимавший важный пост в военном ведомстве столицы. Он умолял меня принять его незамедлительно и наедине. Я согласилась, в душе удивляясь его странной просьбе. А когда несколько минут спустя он появился, выглядел более озабоченным и мрачным, чем всегда.

Я спросила:

– Что за тайна, дорогой генерал? Я могу вам чем-нибудь помочь?

– Нет, – ответил он, – разве что ответить на несколько моих вопросов. Вы ждали каких-нибудь сообщений из-за границы?

Я принялась перечислять различных членов моей семьи, регулярно писавших мне, но Раух перебил:

– А нет ли у вас корреспондента в Германии?

– Нет, – ответила я.

– Тогда можете ли вы мне объяснить, что это такое? – спросил он, доставая из своей полевой сумки большой конверт. – Может, он адресован кому-то другому?

Я взяла конверт и прочла адрес.

– Я единственная княгиня Кантакузина, урожденная Грант. Он предназначен мне, причем адрес написан чрезвычайно своеобразно: только «С. – Петербург, через Румынию». Он запечатан большой красной печатью с буквой «В» и немецкой императорской короной. Да, я с уверенностью могу сказать вам, генерал, что вы найдете, если откроете его; это будет портрет немецкого кронпринца или какая-нибудь связанная с ним картина. Он посылает мне подобные сувениры каждый год на 1 января. В этом году я ничего не получила, но, должна признаться, надеялась, что его императорское высочество в достаточной мере обладает умом и благородством, чтобы понять, что в военное время его подарок неуместен и может даже скомпрометировать.

Возможно, мне это прислали из-за глупости какого-нибудь отвечающего за подобные дела секретаря, оставленного в Берлине; он отправлял подобные поздравления от имени кронпринца каждый год, и на этот раз взял привычный лист, не внеся в него поправок.

Раух внимательно осмотрел конверт.

– Нет, на нем стоит штамп пятой армии, той самой, которой командует сейчас молодой Вильгельм на Западном фронте, к тому же на нем подпись его гофмаршала – маршала его двора. Боюсь, он послан самим кронпринцем. Как вы думаете, что лучше с ним сделать? Большой конверт поступил сегодня утром к цензорам и произвел сенсацию. Об этом деле доложили начальнику комитета, а он позвонил в наше ведомство, поскольку понимал, что не должен необдуманно обвинять вас. Я предложил избавить его от этого дела, взяв все на себя. Я не сомневаюсь (если вы утверждаете, что не получали и не писали писем) в том, что вы говорите правду, и я заверю в том начальника цензурного комитета. На этом моя миссия заканчивается, но мне хотелось бы знать, что вы собираетесь предпринять?

Во-первых, я предложила подарить портрет ему, на что он ответил решительным отказом; во-вторых, я сказала, что тотчас же напишу обо всем мужу и попрошу проинформировать о случившемся главнокомандующего, так чтобы последний, услышав об этой истории из какого-нибудь другого источника, не подумал, будто я пыталась ее скрыть; в-третьих, я решила рассказать об этом князю Орлову[43 - Орлов Владимир Николаевич (1868—1927) – князь, потомок знаменитой семьи, профессиональный армейский офицер и член свиты Николая II.]. Я хотела, чтобы он владел всей информацией на случай, если госпожа Вырубова[44 - Вырубова Анна Александровна (урожденная Танеева) (1884—1964) – фрейлина и доверенное лицо императрицы Александры Федоровны. Было широко распространено мнение, что через Вырубову осуществлялась связь Александры Федоровны с пользовавшимся дурной славой Распутиным и что она оказывала плохое влияние на императрицу.] услышит эту историю от своих шпионов и попытается использовать ее мне во вред.

Наконец я сказала:

– Дорогой генерал, если вы не примете это в подарок, кому мне его предложить? Я не хочу иметь его в доме.