Пособие по укрощению маленьких вредин. Агрессия. Упрямство. Озорство

Литературное творчество позволяет увидеть детство глазами самого ребёнка, потому что основа детского сознания и основа творчества – образное, метафорическое представление мира. А метафора обладает огромными познавательными возможностями, описательными ресурсами и объяснительным потенциалом. Она позволяет видеть происходящее одновременно изнутри (взгляд ребёнка) и со стороны (позиция взрослого). Замечательно определил метафору писатель Юрий Олеша: «Всё похоже на всё».

«Мама похожа на куклу, а кошка на папину шубу, только у шубы нет глаз и хвоста».

(А. П. Чехов «Гриша»)

«Помню бревенчатые свежие стены с сучками и разводами смолистых слоёв, похожими на сказочных птиц и рыб…»

(И. С. Соколов-Микитов «Детство»)

«Метафоры понимаю я точно: упал в обморок – значит, упал, куда падают; а ведь падают – вниз; внизу – пол; под полом доктор Пфеффер проказникам дёргает зубы; и – попадают к нему».

(Андрей Белый «Котик. Летаев»)

Уподобление одних предметов другим, поиск аналогий и ассоциаций превращает художественный образ в изобразительный инструмент и объяснительный механизм, а самого писателя – в серьёзного исследователя, вдумчивого философа и практикующего педагога.

Мир агрессора похож на поле боя, разбойничье логово, пиратский корабль. Мир упрямца смахивает на театр, в котором разыгрываются уморительные комедии, слезливые трагедии и душераздирающие драмы. Мир озорника предстаёт как волшебная страна, terra incognita, парк аттракционов, опасное Зазеркалье.

Примечательно, что в литературе конца XVIII – начала XIX века ещё не было слов «озорник» и «вредина» – вместо них фигурировало понятие «преступное дитя» и близкое ему французское enfant terrible («несносный ребёнок»). Литература той эпохи не ставила перед собой задачу объяснять природу детского непослушания – она служила лишь воспитательным целям, показывая разнообразные детские пороки и противоположные им общечеловеческие добродетели.

Популярными в то время авторами произведений о непослушных детях были немецкий педагог и филантроп Иоахим Кампе (основал знаменитую серию «Детская библиотека»), его французский последователь Арнольд Беркень (выпустил сборник рассказов и комедий «Друг детей»), английская писательница Мария Эджворт (сочиняла «Нравоучительные сказки»). Русские переводчики – в основном преподаватели и ученики Московского благородного пансиона – составляли на основе этих изданий сборники для душеспасительного чтения российских ребятишек.

XIX столетие выстреливает целой обоймой книжек про озорников: Юлия Андреева «Много детей – много затей», Людмила Агафонова «Дети-малютки, их забавы и шутки», Сергей Васильев «Шалуны и шалуньи», Константин Льдов «Двенадцать проказников и десять шалунов», Пётр Невежин «Милые шалуны», Александр Панов-Верунин «Царство шалостей», Мария Ростовская «Дети», Валентин Князев и Пётр Потёмкин «Боба Сквозняков»…

Уже по заголовкам видно, что отношение писателей к маленьким врединам становится более гибким и терпимым. Авторы доискиваются до причин и мотивов непослушания, а иногда даже пытаются оправдывать поведение неслухов их благими порывами, издержками возраста, стечением обстоятельств[8 - См. об этом подробнее: Детский сборник: статьи по детской литературе и антропологии детства. М.: ОГИ, 2003; Казакова С. А. История Шалуна в детской литературе // Славяне и Сибирь. Сохранение культурного наследия. Томск: ТГУ, 2002; Костюхина М. С. История шалуна в детской литературе // Детская литература. 1997. № 1; Шапошников В. Н. Хулиганы и хулиганство в России. Аспект истории и литературы ХХ века. М.: Московский лицей, 2000.]. Грозное понятие «преступное дитя» сменяется игривыми определениями «шалун», «проказник», «озорник».

С этого времени одним из классических образов русской литературы становится подвижный любознательный ребёнок, то и дело нарушающий родительские запреты и требования наставников. Но это не злостный вредина, а скорее просто баловник, большой выдумщик и искатель приключений. В том числе – и на свою голову, и на свою попу, которая частенько подвергается порке…

XX век вносит в литературу и появившийся кинематограф новые образы ребёнка и иные сюжеты, связанные с непослушанием. Очень популярным мотивом становится иррациональность детского поведения, изображаются разнообразные отклонения и перверсии, подчёркивается «инаковость» и «иноприродность» ребёнка. Вспомнить хотя бы такие знаменитые произведения, как «Повелитель мух» Уильяма Голдинга, «Дети кукурузы» Стивена Кинга, «Осиная фабрика» Йена Бэнкса, «Вельд» и «Маленький убийца» Рэя Брэдбери, «Кук ушата Мидвича» Джона Уиндема и многие-многие другие.

Дети – неотъемлемые персонажи мистических триллеров, психологических драм и фильмов ужасов, наравне с магами, маньяками и мутантами всех мастей. Вот весьма внушительный, но далеко не полный перечень художественных кинолент, в которых так или иначе действуют дети-монстры, малолетние преступники и изуверы, ребятишки с паранормальными способностями, юные посланцы «потусторонья» или инопланетных цивилизаций, начинающие колдуны, отродья дьявола и даже – о ужас! – дрессировщики взрослых.

«Астрал» (Insidious), «Белая лента» (Das weisse Band), «Голова-Ластик» (Eraserhead), «Девушка напротив» (The Girl Next Door), «Дело № 39» (Case 39), «Деннис-мучитель» (Dennis the Menace), «Детишки» (The Children), «Джошуа» (Joshua), «Дитя тьмы» (Orphan), «Дитя 666 / Наследник дьявола» (The child), «Добрый сынок» (The Good Son), «Другой» (Godsend), «Звонок» (The Ring), «Майки» (Mikey), «Мальчик-оборотень и волшебный автобус» (The Horror Bus), «Нерождённый» (The Unborn), «Один дома» (Home Alone), «Омен» (The Omen), «Проклятие деревни Мидвич / Деревня проклятых» (Village of the Damned), «Райское озеро» (Eden Lake), «Ребёнок Розмари» (Rosemary’s Baby), «Сайлент хилл» (Silent Hill), «Тёмная вода» (Dark Water), «Что-то не так с Кевином» (We Need to Talk about Kevin), «Шестое чувство» (The Sixth Sense), «Шёпот» (Whisper), «Яма» (The Pit); «Чизкейк», «Юленька».

Невероятные легенды о природе детства и фантасмагорические образы ребёнка в искусстве новейшего времени имеют вполне рациональное объяснение: современные взрослые окончательно осознали невозможность адекватного отображения детства. Проблема в том, что в этом возрасте мы не можем отстранённо воспринимать и объективно оценивать свои мысли, чувства, впечатления, переживания, поступки. Не можем «застукать» самих себя за проказами и капризами. О собственном детстве мы узнаём преимущественно от родителей и воспитателей.

Недаром Райнер Мария Рильке писал о «пополудне детства невозвратном, куда заказан путь», Владимир Набоков размышлял об «отсутствии взрослых слов для детских впечатлений», а Иван Соколов-Микитов вопрошал: «Что, какая черта отделяет меня – нынешнего – от мальчика с перекрещенными пальчиками маленьких рук?»

Выдающийся французский философ Эмманюэль Левинас рассматривал путь от детства к взрослости как самоовнешнение человека – переход внутреннего опыта во внешний, своего рода личностное «выворачивание наизнанку». И, как следствие, невозможность вернуться к себе прежнему, бывшему, раннему. Ребёнок – это «Другой, каким я стану»[9 - Левинас Э. Время и Другой. Гуманизм другого человека. СПб.: Алетейя, 1999.].

Чем старше мы становимся, тем плотнее закрывается дверь в детскую. И не столько потому, что забываются фантазии, игры, проделки, сколько потому, что меняется наша картина мира и меняются формы речи. Иначе говоря, забывается не обстановка детской комнаты, а теряются ключи от неё. Исчезают из памяти коды, пароли, шифры, «волшебные слова».

«Мало-помалу ученье, служба, житейские происшествия отдалили от меня даже воспоминание о том полусонном состоянии моей младенческой души, где игра воображения так чудно сливалась с действительностью; этот психологический процесс сделался для меня недоступным; те условия, при которых он совершался, уничтожились рассудком…»

(Владимир Одоевский «Игоша»)

Даже учёные могут лишь описать мир детства, но не могут в него проникнуть. Ну разве что на три пальца или на полплеча. Исключение составляют, опять же, талантливые писатели и кинематографисты. Владеющие сразу двумя словесными кодами, они своего рода билингвы – люди, хорошо знающие оба языка. Для них детство не столько возраст, сколько состояние души. Так, по свидетельству жены Ф. М. Достоевского, Анны Григорьевны, она «не видела человека, который бы так умел, как её муж, войти в миросозерцание детей и так их заинтересовать своею беседою».

Популярный литературный мотив и особый сюжет – возврат в детство и превращение взрослого в ребёнка. Из современных произведений вспомним, например, повести Владислава Крапивина «В ночь большого прилива» (герой возвращается в детство и переживает всё былое и несбывшееся); Льва Кузьмина «Капитан Коко и зелёное стёклышко» (любимая бабушка превращает взрослого внука в маленького мальчика, который путешествует в Страну своего детства); Льва Давыдычева «Генерал-лейтенант Самойлов возвращается в детство» (старый военный обращается мальчиком Лапой).

Интересен также роман венгерского автора Фридеша Каринти «Извините, господин учитель»: главный герой видит всё происходящее то глазами обыкновенного мальчика, то глазами ребёнка, который уже был взрослым. Назовём здесь и рассказ Ксении Драгунской «Приключения папы в школе № 3076» (мужчина вживается в образ школьника), и её же пьесу «Яблочный вор», героиня которой пытается символически «реконструировать» территорию детства на загородном участке, а герой – воображает себя озорным мальчишкой, воруя оттуда яблоки[10 - Любопытен также распространённый современный личностный тип кидалт (англ. kid – ребёнок + adult – взрослый) – взрослый человек, сохранивший детские черты характера, поведения, направленность увлечений. В психологии используются также термины синдром Питера Пэна и puer aeternus (лат. «вечный мальчик») – ребёнок, который не желает взрослеть; инфантильный взрослый.]…

Если взрослые стремятся «вернуть» и осмыслить детство с помощью воспоминаний и творчества, то дети недостаток владения взрослым языком компенсируют доступом к другим ресурсам общения и каналам коммуникации.

Заперта дверь в комнату, где собрались взрослые гости, – однако есть ключик от дверцы с нарисованным на холсте очагом. Не пускают на фильмы «16+», – но есть билет в заповедник фантазий. Математическая формула представляется сущей абракадаброй, – зато магическая Абракадабра видится ясной формулой. Приходится просить почитать бабушку, – но можно запросто пообщаться с героем сказки…

«По-моему, раньше все люди были гораздо умнее. Потому что знали гораздо больше. Ну кто, например, нам с вами может сейчас сказать, какого вкуса ручка ящика письменного стола?»

(Михаил Есеновский «Пусть будет яблоко»)

«Когда ни один человек в школе не смог ответить, как кричит кенгуру, – и учительница Людмила Александровна тоже этого не знала, – и даже директор, который вообще всё на свете обо всём знает, тот тоже не смог объяснить, как кричит кенгуру, – ведь только отважный Коржиков не растерялся, и теперь вся школа умеет кричать, будто стадо перепуганных кенгуру».

(Сергей Георгиев «Коржиков»)

А ещё… Ещё существует совсем уж секретный, потайной мирок, в который вхожи даже не все дети, а лишь самые близкие друзья-подружки – обладатели индивидуальных шифров и личных паролей.

«Мы с Элли знали все чернильные кляксы на нашей парте, все царапины, все вырезанные знаки и буквы и понимали их значение. Чужому этого не объяснишь».

(Ирмгард Койн «Девочка, с которой детям не разрешали водиться»)

Взрослый не может прочитать на заиндевевшем окне послание Деда Мороза, расшифровать тайнопись узоров на обоях, поболтать с игрушечным мишкой, сочинить биографию снеговику. А ребёнок – может. И льдинки безо всякой посторонней помощи складываются у него в слово «вечность».

Взрослый может попасть в мир ребёнка, лишь будучи наделённым магическими свойствами. Вспомним телефильм «Не покидай»: «Девочка, он сейчас не папа. Он – Король при исполнении!» Но редко кому из нас выпадает такая удача и мало кто удостоивается столь высокой чести. А ведь так хочется, так любопытно…

Попробуем воспользоваться следующим рецептом. Отправимся на любую детскую площадку или подойдём к ограде детского садика и станем наблюдать за играющими детишками. Но не как родители и уж тем более не как педагоги или психологи – просто как посторонние люди, случайные прохожие. Забудем о своих профессиях, абстрагируемся от социальных ролей, снимем бытовые маски, что ставят нас «над» ребёнком. И нам откроется масса прелюбопытных вещей!

Как и о чём дети разговаривают между собой (а иногда и с самими собой). Какие движения и перемещения в пространстве они совершают. К чему проявляют повышенное внимание. Чего опасаются и боятся. От чего приходят в неописуемый восторг[11 - Очень интересно и доступно об этом написано в кн.: Осорина М. В. Указ. соч.].

Весьма ценные сведения о детском мировосприятии можно добыть также из фантазий. В них воплощаются желания и мечты, страхи и переживания, жалобы и надежды растущего человека.

«Вечером, лёжа в постелях, мы с сестрой придумываем разговоры Марьиванны [нелюбимой няни] и послушной Кати [бывшей любимой воспитанницы этой няни]:

– Доешь червяков до конца, дорогая Катюша!

– С удовольствием, ненаглядная Марьиванна!

– Скушай маринованную лягушку, деточка!

– Я уже скушала! Положите мне ещё пюре из дохлых мышей, пожалуйста!..»

(Татьяна Толстая «Любишь – не любишь»)

* * *

«Я… начал рисовать в воображении умилительные картины собственных похорон. О, это будут великолепные похороны! Под звон церковных колоколов, под рокочущие звуки органа толпа людей в трауре заполнит кладбище Верхнего Озера. Я буду лежать на ложе из цветов в стеклянном гробу, и чёрная лошадка повезёт меня в последний путь, и все вокруг меня громко зарыдают…»

(Патрик Зюскинд «Повесть о господине Зоммере»)

* * *