Зубы настежь

– Как хорошо, что с нами… уф-уф… этого… не случается…

– Да-да, – подтвердил младший с облегчением, – мы ж из старой школы строгой логики… А в логике умелые логические построения, слово за слово, всегда приводят к истине… Пусть даже весьма тернистой…

Старший скромно улыбнулся, в его руках уже оказалось куриное крылышко, и он его деликатно обкусывал по краям, оттопырив мизинцы и демонстрируя безукоризненные манеры. Возраст, а с ним и явная толстокожесть в поисках истины сказались в том, что пальцы не дрожали, а смаковали умело зажаренное крыло с явным удовольствием.

ГЛАВА 6

Мои глаза упрямо поворачивались влево. Чтобы не окосеть окончательно, я наконец развернулся, бросил взгляд на дальний столик, где сидели две женщины. Молодые, красивые, с развитыми фигурами. Одеждой им служило нечто очень похожее на доспехи хоккеистов, одетые на голое, очень женственное тело.

Бородач Витим гыгыкнул, я с неудовольствием повернулся. Его черные глаза насмешливо щурились:

– Ну как, герой?.. Птицы твоей стаи.

– Герои стаями не ходят, – ответил я с достоинством. – Они… тоже здесь… э-э… оттягиваются?

Он задумался, покатые плечи сдвинулись с неспешностью движения звезд.

– Пока непонятно. То ли в самом деле, то ли поглазеть на здешних… Здесь у нас разные! Даже очень разные. Не все ворье, не все… Колдуны, маги и принцы косяками ходят. Но сам Творец не различит, кто из них кто.

Большеног грубо пробасил:

– Да и не всегда пришедший принцем уходит… энтим же принцем.

– Как это? – спросил я невольно.

– Да так… Смотришь, явились разбойники, пьют ну совсем как славяне… ну, понятно, как пьют!.. А после пьянки расходятся либо совсем трезвыми магами, либо принцами. А то и вовсе черт-те чем. Как и эти женщины…

Он внезапно умолк, голова его втянулась в плечи, а спина чуть сгорбилась. Первый пил тоже молча. Я повернулся, взглянул на женщин. Мне почудилось или нет, но на кратчайший миг сквозь облик одной из них словно бы проглянул мужчина со злым лицом и глубоко запавшими глазами. Видение тут же исчезло, женщина зазывно смеялась, показывая белые мелкие зубки и алый зовущий рот. Ее доспехи, не крупнее моего кулака, неведомыми путями держались на сочном нежном теле, скрепленные тонкими ремешками из сыромятной кожи, что только подчеркивало шелковистость кожи и ее уязвимость.

Я зябко повел плечами, начиная чувствовать, что в этой атмосфере безудержной пьянки, веселья, песен, ора идет и своя тайная жизнь, а жаркий воздух пропитан не только зовущим запахом жареного мяса и печеной рыбы, но и магией, у пола струятся потоки черной злобы и коварства, под невидимыми в клубах пара и дыма балками плавают возвышенные мечты суфиев, иногда по корчме проносится энергетический заряд вспыхнувшего спора.

Слегка насытившись, я уже начал ощущать некое шевеление не только внизу, но и в голове, крови теперь хватает на все с избытком, даже думать можно, довольно взрыгнул, поинтересовался:

– Слышь ты, лохматый… Как вообще-то я сюда попал?

Бородатый посмотрел искоса, он беседовал с другим, тоже бородатым, но степенным, пожившим, неспешным и благодушным, как бывает благодушен человек, много повидавший, разочарованный в человечестве, но не в отдельных людях.

– Вообще-то, меня зовут Большая Чаша, – напомнил он. – Если хочешь поссориться, только скажи. Даже мигни. Сразу получишь в лоб так, что твои эльфячьи ухи отпадут.

Я пощупал уши, вроде бы все те же, ответил мирно:

– Да нет, я не хочу ссориться. Я варвар среди тех, кто встречал у ворот города, но среди этого… гм… люда я беленькая овечка. И пушистая. А логик из меня, как вижу, вовсе ни в дугу, ни в феодальную армию. Просто мне в самом деле хочется знать…

Его панцирный собеседник, похожий не то на кистеперую рыбу, не то на динозавра, сказал мирным ангельским голосочком:

– Витим, ты ж видишь, ему хочется знать! Уже почти человек. Скажи ему. Он же сюда пришел, а не в замок.

– В замок еще пойду, – предупредил я. – Я им дал время, так сказать, ковры постелить. Да и показалось, что в корчме всегда больше знают, что на свете творится.

Они переглянулись, я уловил на их лицах сдержанное одобрение. Бородач, который Большая Чаша, сказал, морщась:

– Всегда найдется какой-нибудь дурак или любопытный, что играет с запрещенными заклинаниями. Ну и откроет ворота в другой мир, другие измерения… Но есть и колдуны, что нарочито вытягивают определенных людей из вашей эпохи.

– Каких людей?

– Определенных, – повторил Витим со странной ноткой в голосе, которую я не смог сразу понять. – Сперва косяком шли ветераны корейской войны. Американцы, естественно. Потом хлынули герои вьетнамской войны. Ну, те самые, которым после войны делать стало нечего. Как водится, разочарованные во всем, зато умеющие владеть всеми видами оружия, обученные выживанию… Ну, понятно. Потом что-то произошло в другом месте, как саранча хлынули так называемые «афганцы». Наконец появились и совсем новые, прямо с чеченской…

Я обвел мутным взором стол, оба жрут что-то вяло, интеллигентность не позволяет хапать как все люди, поинтересовался грозно:

– А зачем нас вызывают?

Большая Чаша удивился:

– Конечно же, для свершения подвигов!

– Каких?

– Героических, естественно. Которых здесь никто и никогда… Судьбы трех миров повиснут на лезвии твоего меча! А также королевств, царств, империй, Добра и Зла, а то и всей Вселенной. Надо будет, естественно, пройти через земли, где уже царствует Зло, потом через земли, где оно давно царствует, а потом что-то добыть и вынести из земель, где Зло вовсе родилось и где каждый камешек – Зло.

Он почесал в затылке. Большеног, у которого лба вовсе не видать, а красные вывернутые ноздри на полморды, пробормотал:

– В старых записях говорится о герое, который гораздо раньше этих… корейцев, вьетнамцев, афганцев. Он и протоптал сюда дорогу!.. Отважный был мерзавец.

– Это знаменитый Сухов? – спросил почтительно бородач. – Тьфу, Гусев?

Большеног жутко раздвинул пасть в улыбке, не приведи небо увидеть, как это чудовище смеется, так улыбаются давним и не совсем приличным воспоминаниям:

– Да. Товарищ Гусев! Это он после окончания гражданской войны… была в том мире такая, не мог найти себе дела в мирной жизни, заскучал, пытался то завоевывать королевство Афганистан, то освобождал Индию, а потом явился сюда… Переворот устроил, революцией называл, массу кровавых непотребств… э-э… побоищ учинил… Ну, он в них как рыба в воде, напереворотил и улетел, а нам после такого скучающего героя пришлось расхлебывать до-о-до-о-лго… И все же был настоящий герой! Как сейчас вижу его лицо в оспинах, слышу зовущий в бой голос… Он еще, помню, мать какую-то поминал! Видать, сильное заклятие, раз ему помогало. Знатоки говорят, что призывал Мать-сыру землю. Это потом косяком пошли стада бледных… несмотря на все их мускулы, и героями-то язык не поворачивается… не осталось ни облика, ни имени! А то был герой… Ах да, о чем мы?

Витим нахнюпился над кружкой, хмурый и ненастный, внезапно брякнул:

– А иногда сдается мне… ну вот так берет и сдается… как туз из колоды… что забрасывают их сюда с оч-ч-ч-ч-ч-ченно далекой целью.

– Какой? – спросил Большеног.

– Не знаю, – ответил Витим, бычась. – Но чую!.. Я ж не логик тебе какой, у артистических натур чуйства главнее!.. И вот эти чуйства мне подсказывают… Неспроста, неспроста…

Большеног поморщился:

– Тебе везде эти протоколы мерещатся. Герои сами прут, заманивать не надо.

Я сказал насмешливо:

– Мне показалось, что здесь героям не очень-то рады.

Бородач сидел понурый, я уже ждал горючей слезы по их угасающей сцивилизации, они все почему-то либо гниют, либо угасают и терпят катастрофы, но он пересилил себя – как же, еще один кувшин полон до половины! – ответил с пьяной обстоятельностью:

– Как вам сказать… Подвиги – это даже в чем-то и как-то прекрасно. Но количество Зла прямо пропорционально героизму. Проще говоря, чем больше героев, тем больше на наших благословенных землях нечисти. Словом, Зла. Когда однажды сюда почти перестали рушиться герои, что-то связанное у вас с новой волной, то, как ни странно, и нечисть как-то приуныла, сбляд… сблед… сбледнелась! Сбледнельничалась и почти растаяла. Все были веселы, сыты, распевали песни… Потому, как только из вашего мира к нам сваливается новый герой, мы все понимаем: где-то горят города и села, гнусная нечисть обижает людей, грабит их винные подвалы, бесчестит женщин, ворует курей… ну пусть кур, делает землю мертвой. Потому мы не столько горим жаждой очистить наш мир от нечисти с помощью героев, как заткнуть все дыры в ваш.