Гипсовый трубач, или Конец фильма

– Да, бедный Геннадий промаялся всю ночь, с дрожью вспоминая страшное слово «хорошенько» и горько оплакивая свою порушенную карьеру. У него даже мелькала сюрреалистическая мысль выйти из партии. Впрочем, понять моего друга можно. Ну что такое был в ту пору отраслевой банк? Тр и десятка толстозадых бухгалтерш с арифмометрами, при помощи которых они гоняли туда-сюда казенные рубли! Никакой перспективы, тем более что Геннадий был по образованию историк-международник и готовил себя к серьезной работе за рубежом! Да и зарплата в банке маленькая… Но дисциплина есть дисциплина. Утром он встал, побрился, выпил склянку валокордина и, строевым шагом войдя в кабинет первого, доложил, что счастлив выполнить любое задание партии! Полгода он тупо подписывал отчеты, поздравлял с днями рождения своих бухгалтерш, пил горькую и приучал далеко не юную секретаршу к импортному белью. А через полгода Горбачеву в его расписную голову пришла идея создать акционерные и частные банки…

Теперь у Гены личный самолет, вилла на Кипре, дом в Париже, дача на Рублевке, а жена звенит бриллиантами, как люстра в Большом театре. После девяносто первого, повинуясь странному порыву, он решил разыскать строгого первого секретаря, сославшего его в банк, и нашел – в полном ничтожестве: изгнанный отовсюду, старик страшно опустился и продавал матрешки в Измайлове. Тогда Геннадий из чувства благодарности, столь редкого в наше прагматическое время, взял его к себе в банк гардеробщиком. Всякий раз после того, как бывший грозный шеф поможет ему надеть кашемировое пальто, Гена дает старику стодолларовую купюру и говорит очень тихо, чтобы слышно было лишь им двоим: «Слава КПСС!»

Вот такая история!

– Замечательная история! – согласился Кокотов.

– А как вам концовка с первым секретарем, работающим гардеробщиком?

– Неожиданно. Прямо сейчас придумали?

– Верно! Прямо сейчас… – захохотал Жарынин и мутно глянул на Андрея Львовича. – У вас есть чутье! Это хорошо… На чем я прокололся?

– На матрешках. Грубовато. Может быть, вы и всю историю придумали?

– Нет, только концовку. История – чистейшая правда. Могу фамилию банкира назвать. Вы его наверняка знаете: он недавно за полмиллиарда купил яхту с вертолетной площадкой, оранжереей и бассейном, в котором можно проводить чемпионаты по водному поло. Об этом много писали! А вот настоящая концовка мне не нравится. Банально. Грозный первый секретарь ни в какое нищенство не впадал, ни на каком рынке не торговал, а служит заместителем председателя правительственной комиссии по расследованию преступлений коммунистического режима… Вы его знаете!

– Ну, кто ж его не знает! Серьезный старичок… – кивнул Кокотов. – Но концовку, сознайтесь, Дмитрий Антонович, вы снова подсочинили?

– Нет, не подсочинил, просто позаимствовал из судьбы другого первого секретаря. Потому что мой первый секретарь, когда все обрушилось, от переживаний заболел раком и застрелился на даче из охотничьего ружья, чтоб не быть в тягость близким… А это, видите ли, как-то нехудожественно!

– Раком? – невольно переспросил Кокотов и пощупал шею: он где-то читал, что у онкологических больных увеличиваются лимфатические узлы.

– Ах, извините! – вдруг спохватился Жарынин.

Он резко перестроился, освобождая крайний левый ряд. И вовремя: через мгновенье две серебряные автомобильные тени с пронзительным воем мелькнули и пропали за взлобком дороги, точно упали с края земли.

– Может, это как раз Гена и поехал. У него в этих местах охотхозяйство, – раздумчиво сообщил режиссер. – Извините, Андрей Львович, я вас перебил! Та к чем закончился ваш визит в бомбоубежище?

– В бомбоубежище? Ничем особенным. Я принял предложение и написал роман «Полынья счастья»… Перевод с английского.

– Знакомое название. А псевдоним? Какой вы псевдоним взяли?

– Аннабель Ли… – упавшим голосом ответил Андрей Львович: он как раз нащупал странное уплотнение под левой скулой.

– Достойно, очень достойно. Погодите-ка! «Полынья счастья». Ну конечно же! Эту книжку я видел у Ритки. Она страшно плевалась, хохотала, цитировала мне какие-то совершенно отмороженные куски, но до конца все-таки дочитала! Поздравляю! Моя Маргарита мало что до конца дочитывает.

– Сочиняете? – тоскливо усомнился Кокотов.

– А вот и нет! У вас там есть место, где женщина играет в смертельную сексуальную рулетку? Есть?

– Есть… – порозовел Андрей Львович.

– Ну, вот видите, прав Сен-Жон Перс: мир тесен, как новый полуботинок. А сколько вам, если не секрет, заплатили за этот роман?

– Две тысячи долларов.

– Бандиты! Меньше чем за три, такие вещи не пишут! Сколько вы уже налудили?

– Шестнадцать романов.

– И сколько времени у вас уходило на каждый?

– От двух до пяти месяцев. С перерывом на отдых.

– Когда же вы успели написать «Гипсового трубача»?

– От сна отрывал…

– Ну и как вам такая жизнь?

– Она омерзительна! – радостно воскликнул Кокотов, ибо нащупал под правой скулой точно такое же уплотнение, как и под левой, а это значило, что он имеет дело не с увеличенными лимфатическими узлами, а с исконной анатомической пустяковиной…

– А вот я вас, дорогой Андрей Львович, везу в другую жизнь! И кстати, попутно дарю еще один сюжет для нового романа из цикла «Лабиринты страсти». Так, на всякий случай, если мы с вами не сработаемся! Вы можете стать родоначальником нового жанра – эротической фантастики. Не пробовали?

– Не-ет…

– Тогда слушайте! Двадцать первый век. Человечество достигло невиданных, невообразимых научных успехов! На Марсе колония землян…

– Минуточку Дмитрий Антонович, а сейчас-то какой век?

– Ах, ну да… Все никак не могу привыкнуть. Итак, двадцать второй век. Нью-социализм. Марс. Конец нудного рабочего дня в одном из многочисленных марсианских НИИ. Завтра – трехдневный уикенд.

– Выходные у них целых три дня?

– Конечно. Но раз в месяц. А какой уикенд на Марсе? Тоска! Ну посидеть у телевизора, ну поваляться на искусственном пляже под искусственным солнцем или для экстрима, напялив скафандр, на саундцикле поноситься по дну высохшего марсианского моря. Скукота! И только одна сотрудница не может скрыть радостного нетерпения. Назовем ее, допустим, Пат Сэлендж… Фантасты почему-то очень любят давать героям такие вот сокращенные англообразные имена. Странно, что никому из наших не пришло в голову звать персонажи по-русски. Например, Ге н Сид – Геннадий Сидоров… Или – Ал Пуг. Алла Пугачева. Разве хуже? Нет, лучше! А все проклятое западничество!

– Вы, значит, славянофил? – едко поинтересовался Кокотов.

– А вас это, Андрей Львович, смущает? – спросил Жарынин, нажимая на отчество соавтора.

– Нет, но хотелось бы знать…

– А если я скажу вам, что я зоологический ксенофоб и потомственный антисемит, вы потребуете остановить машину?

– Возможно и так…

– Лучше вернемся на Марс. И вот эта наша Пат Сэлендж, чтобы спрятать туманную загадочную улыбку, низко склоняется над кульманом…

– Дмитрий Антонович, какой кульман на Марсе в двадцать втором веке?

– Да черт его знает, какой… Не важно! Над клавиатурой она склоняется. Не перебивайте! К ней в этот миг подходит ее интимный друг, обнимает…

– Ив Дор.

– Кто-о?

– Иван Дорошенко.