Василий Тёмный

На того подействовали эти слова. Он затих и послышался глухой удар. Окровавленная голова покатилась на пол.

Вот очередь дошла и до молодого. Он резким поворотом туловища оторвал руки воинов.

– Я сам! – сказал он, легко поднимаясь по лестнице.

Толпа… заглохла: такое они видели впервые. Тот подошел к батюшке:

– Вели развязать руки, помолиться хочу перед дальней дорогой! – И посмотрел на купола кремлевских церквей.

Дьячок взглянул на сотского, стоявшего внизу. Тот отрицательно покачал головой.

– Люди добрые! – обратился парень к толпе. – Куды ето годится! Перед смертушкой помолиться дажить не дають.

– Пущай помолится! – завопила толпа.

Парень упал на колени и посмотрел на батюшку. Тот не выдержал его взгляда и сказал:

– Да развяжите! Куды он денется!

Он, видать, имел в виду, что с десяток воинов, охранявших бандитов, да и густая толпа любопытных не позволят преступнику бежать. Сотский посмотрел на одного воина, находившегося на помосте, и согласно кивнул головой. Тот развязал ему руки. Парень потер их и начал, кладя поклоны, свою молитву.

Вдруг он, точно стрела, сорвавшаяся с тетивы, вскочил и, схватив за волосы охранников, так сдвинул их головами, что те, как мешки, повалились на пол. А преступник одним прыжком пересек помост и оказался на лошади охранника. Сбросив его в сторону, он поднял коня на дыбы. И тут раздался такой свист, что толпа отпряла в ужасе. А парень, ударив пятками лошадь, бросил ее на толпу. Та бросилась в разные стороны, открывая ему путь.

Пока стража разворачивала своих коней, тот успел доскакать до реки. Не раздумывая, он бросился с конем в реку. И они поплыли. Парень впереди, гребя одной рукой, другой он держал узду. Сотский, матерно вопя, подскочив к берегу, приказал стрелять в беглеца из луков. Но стрелы, не долетая, падали в воду. Толпа, шарахнувшая вслед за охраной, видела, как беглец, достигнув противоположного берега, оседлал лошадь. Та, напрягаясь, поднялась по крутому откосу. Беглец, прежде чем скрыться, помахал рукой и, крутнув в воздухе уздечкой, быстро исчез из виду.

Эта весть, что прямо от палача бежал какой-то кат, а народ всех, подвергающихся казни, считал их таковыми, быстро долетела и до ушей самого великого князя. Василий Дмитриевич со своим семейством шел в трапезную, когда навстречу ему попался молодой боярин Селиван Кутузов. Князь понял, что что-то стряслось, и, сказав своим, чтобы они шли без него, вопросительно посмотрел на Селивана.

– Да, великий князь… э…

– Не тяни! – прикрикнул князь.

– Да убег… казненный.

– Че? – удивленно произнес князь. – Как казненный мог бежать? Да я… того…

– Прямо с помосту, – ответил Кутузов.

– Так, так! – Князь бросил суровый взгляд на боярина. – Хто бежал-то? – спросил он.

Кутузов пожал плечами. Князь понял, что, кроме этого сообщения, он ничего не знает.

– Ты в следующий раз все разузнай, потом сообщай, – назидательно проговорил Василий Дмитриевич, – а щас пришли дьяка ко мне, – приказал он.

Во время еды великий князь вдруг захотел воды на клюквенном соке с добавкой меда. Когда слуга выходил, чтобы принести этой воды, князь увидел в открытую дверь худенького человечка и понял, что это и был званный им дьяк. Князю не терпелось узнать имя беглеца, кто он такой и что совершил. Слуга вернулся, поставил на стол воду и хотел было удалиться, да князь придержал его:

– Там, – он кивнул на дверь, – дьяк дожидается, пущай войдет. – Сказав, князь посмотрел на Софью.

Жена сделала нечитаемое выражение лица.

Вошедший дьячок озирался по сторонам, точно в ожидании нападения.

– Садись. – Князь показал на кресло, стоявшее у стенки.

Дьячок послушно сел и было видно, как он весь трясется.

– Расскажи-ка, хто он, откель и че натворил, – поинтересовался князь, смягчив голос.

– Да… ето Улеб Палуза, сын посельского Ивана Палуза из Нивныя.

– Таак, – протянул князь, – а че он сделал?

– Да… етот убивец лишил жизни боярыча Хомута.

– За че? – раздался резкий голос с другого конца стола.

Дьячок, машинально накидывая остатки волос на голый череп, повернул голову. Там сидела княгиня. Она с любопытством смотрела на дьячка.

– Да… ето… – часто моргая глазами, заговорил дьячок, – у Улеба-то была… э… невеста. Ну… на Покров Святой Богородицы они… ну…свадьба должна быть. Ну… а молодой Хомут… тово, как приехал в Нивну… ну…

– Да не тяни ты! – рявкнул князь.

Дьячок вздрогнул, съежился и еще сильнее заморгал своими белесыми глазками, приглаживая волосенки.

– Ты, князь, не кричи на него, – произнесла княгиня, – вишь, в дрожь человека вогнал.

Князь посмотрел на Софию, налил в свободный кубок клюквенной воды и преподнес дьячку.

– Глотни-ка холодненького, – сказал он, подавая бокал.

Дьячок, стуча зубами, сделал несколько глотков и забегал глазенками, куда поставить бокал. Княжич Василий, девятилетний ребенок, понял затруднение дьячка, быстро соскочил с кресла и подбежал к нему.

– Дай, – коротко сказал он.

Дьячок с облегчением подал его. Мальчик вернулся к столу, поставил кубок. За что получил благодарственный взгляд матери.

– Ну, – ласково попросила Софья, – продолжай.

– Ну, – вырвалось у дьячка.

И все улыбнулись.

– Ну, – повторил он, – боярыч заприметил невесту Улеба и приказал своим людям привести ее к нему.

Надо было видеть княгиню. Она вся взъерошилась, и ее лицо, только что излучающее доброту и участие, вдруг сделалось каменным. А дьячок, приободренный, продолжал:

– Ну, ее, подкараулив, схватили и притащили, как она ни упиралась, к боярычу. Но кто-то ето все жить видал и сказал Улебу. Говорят, он превратился в тигра.

Княгиня перебила: