Лейтенант из будущего. Спецназ ГРУ против бандеровцев

Ночью Грабчака подняли – приказано было идти в 30-й полк, там готовились контратаковать прорвавшуюся пехоту Советов и требовали обеспечить надежную связь с артиллерией. Чуяло сердце – дурной день будет. Микола командиру насчет ноги напомнил – ведь подвернул давеча, все же видели. Камрад штурмфюрер, может, толком и не понял по немецко-галицийски, но под зад врезал так, что Гробчак аж язык прикусил.

…Светало. Многочисленная русская артиллерия настойчиво кидала снаряды куда-то левее, дивизионные батареи им отвечали. Связисты, нагруженные катушками и аппаратами, рысили по лесу – вокруг копошились окапывающиеся дивизионники, но штаб батальона все не находился. Наконец, отыскались. Было около шести утра, от росы все отсырело, разгоралась пулеметная перестрелка, старший вистун озабоченно сказал, что где-то пробой замыкает, и двинулся по «нитке» в тыл. Микола не успел подивиться хитроумию старшего по команде, как его самого послали с штурмфюрером-подхорунжим в качестве связного…

…Грабчак полз, перебегал, стараясь не отставать. В ветвях деревьев свистело, стучало, стрельба все ширилась, и Микола догадался, что это уже настоящий бой…

…Подхорунжий скатился в неглубокую траншею, Микола свалился следом, пытался поправить шлем – тот все время норовил съехать и закрыть обзор. Рядом длинными очередями, почти непрерывно, строчил пулемет.

– Идут! Идут! – как оглашенный орал второй номер, дергая из коробки хвост ленты. Подхорунжий, приподнявшись, смотрел в бинокль, у Миколы выглядывать из-за бруствера не имелось никакого желания – посвистывало густо. Подхорунжий толкнул ногой – по траншее вперед!

Все вокруг вели огонь: треск винтовок был почти не слышен за захлебывающимися пулеметными трелями, разрывами снарядов и мин. Громыхало, с жалобным треском валились расщепленные деревья в глубине гая. Микола споткнулся, неловко перепрыгнул через сидящего в траншее эсэсовца – шея у стрильца почернела, на пятнистой куртке расплывалось слишком большое для камуфляжа пятно. Господи ты боже, спаси и сохрани, – его ж прямо здесь и убило!

…Бойцы ожесточенно стреляли. Микола с ужасом увидел, как немец-ротенфюрер готовит гранаты. Проверил свои – нет, не потерял – на поясе оба «яйца»[47 - Eihandgranate M39 – ручная граната образца 1939 года.]. Неужто большевики так близко?!

…Врага Грабчак увидел, когда переползали вдоль рухнувшего ясеня. Еще левее, за кустами, открывался дымный простор неширокого поля, и Микола абсолютно ясно увидел, как вскакивают двое советских – согнувшись, метнулись чуть наискось, вновь упали-залегли, мелькнул и пропал горб «сидора»…

Больше всего молодого шутце Грабчака потрясло спокойствие советских – они ж почти на открытом, по ним из стольких стволов бьют, а они как дома шныряют…

…Ротный командный пункт был засыпан свежими комьями земли – близкая воронка еще дымилась. Оберштурмфюрера зацепило лишь слегка – санитар бинтовал ему плечо. Двоих убитых втолкнули за бруствер.

– …panzer! – кричал немец, указывая в сторону русских позиций. Оберштурмфюрер-поручник огрызался – показывая на телефониста, возящегося с аппаратом – связи с артиллерией не было, а рацию разбило в начале боя. Немец закричал на телефониста – потом командиры вновь принялись смотреть в бинокли на опушку далекой рощи. Микола, наконец, разглядел танки – приземистые, почти не различимые на фоне зелени. Временами там блекло сверкало – русские танки поддерживали атаку пехоты огнем с места…

Подхорунжий торопливо дописал записку.

– Бегом. Пусть срочно огонь переносят. И рацию сюда. Немедленно! Рацию не жди, бегом сюда возвращайся.

– Слухаюсь, – Микола спрятал записку.

Выбраться из траншеи показалось спасением. Грабчак прополз мимо воронок, поваленных деревьев – на одном стволе, обняв иссеченную осколками кору, лежал стрилец-шутце. Выглядело это до безумия странно – будто солдат пытался дерево поднять, на место поставить.

…Микола бежал, придерживая ремень винтовки, прыгал на заду гонца цилиндр противогаза, лупила по бедру лопатка. Свистел в вышине большевистский снаряд, и валился в траву Грабчак, вжимался изо всех сил, разрыв пережидая. Воняла лесная земля раздавленным чистотелом, прелью грибной, могилами… Микола взял, видать, в сторону, выскочил к позициям минометчиков – заряжающий механически совал в ствол мину – хлопало, улетало, ходили пьяно-оглушенные солдаты, несли, роняя, лотки с минами. Из трех минометов работал один – поляна была испятнана мелкими воронками – чем ее засыпали москали, Грабчак так и не понял, но минометы были разбиты, валялись пробитые каски и амуниция…

…На тропке встретились раненые – брели в тыл. Хромающий солдат махнул рукой, показывая, где штаб батальона.

…Командира батальона на месте не было. Начальник штаба выхватил из рук связного записку. Бормоча кацапские ругательства, сел к телефону…

Микола послушал его крики, попил воды из фляги и признался, что возвращаться приказано.

– Сиди, дурень! Там уже гранаты в деле, все равно не пройдешь.

Микола замер, сжался и даже зажмурился, чтобы прилившего облегчения никто не заметил…

…Кричали, что русские обходят командный пункт. Сначала с той стороны побежали группки дивизионников, потом застрочила пара пулеметов, прикрывавших штаб батальона. И все начали стрелять. Грабчак разряжал винтовку куда-то между деревьев, вталкивал в магазин обойму за обоймой. В ухо заорал, потом затряс за ремни унтер – Микола с перепугу не мог понять ни слова по-немецки. Ах, да, взять раненого…

…Тащили немца – тот, не открывая глаз, кашлял пробитой грудью.

– Свезло нам, – пропыхтел напарник – пожилой, видать опытный, вистун. – Ты послухай – сбили батальон.

Микола, ничего, кроме непрерывной стрекотни и разрывов, различить не мог. Разве что русских автоматов прибавилось – стрекот приметный…

К ночи все роты 30-го полка СС оказались выбиты с позиций. Собственно, нескольких рот практически уже не существовало: полк потерял половину личного состава и всех ротных командиров.

Остатки разгромленного 30-го были выведены в тыл. К ночи Советы вроде бы поубавили напор. По всему выходило – начали выдыхаться. Грохотало севернее – там немцы вели ожесточенный бой с русской пехотой. Микола сидел с артиллерийскими связистами, ел остывший кулеш. Так и не доел – усталость сморила…

С рассветом снова началось: советские самолеты почти беспрерывно бомбили и штурмовали позиции и тылы дивизии, но, к счастью, узел связи и батарею пока не нащупали. Дивизионные гаубицы продолжали поддерживать оборону огнем, радисты пытались наладить связь с полками, там вроде бы держались, но к вечеру прошел слух, что Куты уже отданы москалям. В селе остался дивизионный медпункт со всеми ранеными – четыреста хлопцев. Говорили, что немцы вывезли своих раненых на штурмовых орудиях. Галичан они на броню не брали…

Мучительный был день, бесконечный.

…Подзатихло к утру. Микола уже спины от тяжелых катушек не чувствовал. Заснул мигом, но тут же растолкали – уже рассвело, снова начиналось…

…Днем Грабчак оказался в запасном батальоне – было велено заехать, забрать провод и возвращаться к артиллеристам. Возвращаться не очень хотелось – здесь было спокойно. Микола с ездовым Зарембой аккуратно загрузили кабель, сели пообедать – в запасном батальоне кухня уцелела, горячим кормили. Но тут появился гад Кляйнов[48 - Командир запасного батальона гауптштурмфюрер СС Иоханнес Кляйнов.], приказал всем строиться. Связисты попытались живо на повозку сесть да кабель срочно доставить, но оказались в общем строю…

Стояли немногочисленные шеренги – с сотню солдат из запасного, да такие приблудные стрильцы, как Грабчак. Гауптштурмфюрер кратко пояснил обстановку: батальон связи внезапно атакован, ведет бой, нужны добровольцы для «удара взаимопомощи». Выручить камрадов и не допустить выхода врага в тыл дивизии есть благородный долг и обязанность каждого честного солдата рейха.

…Гул боя, рокот вездесущих советских штурмовиков, едва слышный топот сапог выходящих из строя добровольцев… Только немцы из строя и выходили. Бледнел от злобы гауптштурмфюрер, брезгливо смотрели на неподвижных галичан самонадеянные германцы.

Микола стоял как положено – смотрел строго перед собой, мимо командира батальона. Нема дурных. Чем тому батальону связи теперь поможешь? Що он там, на старых позициях, сидел и ждал? На все божья воля. И вообще во всем немецкое командование само виновато – откуда Советы в тылу взялись, а? Куда разведка и господа начальники смотрели? Непобедимый германский порядок, стойкость и предусмотрительность… Теперь вот погибнут хлопцы ни за що…

…Катили связисты обратно к дивизиону. Рассудительный Заремба вздыхал:

– Вот оно как – не сдержали москалей на фланге. Прорыв вышел. Пропадут хлопцы. Ни за что пропадут. Там, говорят, кавалерия у Советов. Лютуют, все сплошь башкиры. Эх, беда, ведь не пробьются наши.

– Я ж там, в батальоне, каждого стрельца знаю, – хмуро сказал Микола. – Золото, а не хлопцы. До последнего стоять будут. Немцы могли бы танками помочь. Так ведь не дадут брони, суки.

– Бросят, как пить дать бросят. Слышь, Микола, а ведь хлопцы могут в лес пробиться. Сообразят, точно говорю. Там свои люди…

– Ты помалкивай. Еще неизвестно, как дело обернется…

Вечером появились точные сведения, что батальон связи полностью полег, со всей техникой и машинами. Говорили, что в плен советские гвардейцы никого не брали. Вроде бы подошел после боя чекистский батальон из СМЕРШа и всех пленных шашками порубал. Микола вместе с камрадами-связистами выпил шнапса за помин душ, геройски загыблых, но в шашки не очень поверил – небось просто постреляли хлопцев из пулемета. Не, сдаваться в плен никак нельзя. Жестоки краснюки к СС. Плохо дело. И заначку потерянную было до слез жалко – десятник хозяйственного взвода клялся, что ранец как свой сохранит, да разве теперь с мертвяка спросишь? Эх, портсигар нужно было с собой носить – ведь чистое серебро. Да и шоколад жалко. Девять плиток… Москали клятые, чтоб вас…

Ночью куда-то перешли, окопались, Грабчак успел подремать, потом сдернули с криком и пинками…

…Неслись упряжки противотанковой батареи, трясся ошалевший Микола, цеплялся за неудобный поручень передка, придерживал коленом катушку, пристроившийся рядом кривоносый шарфюрер сопел, норовил заехать в лоб стволом прыгающей винтовки. Ездовой гнал с гиком, свистом – батарея неслась, не разбирая дороги. Как попал на безумный артиллерийский передок шутце Грабчак, за что судьба так наказала – не понять. Противотанковую батарею с позиций сняли одним мигом, бросили навстречу прорвавшимся советским танкам. Но Грабчака-то за что?! У протипанцерников свои связисты имеются, раз не их всех разбомбило, так пусть догоняют и сами…

…Поздно. Летел молодой шутце, кинутый безжалостным приказом, навстречу своей гибели, старался катушки довезти. Ой, за що, за що так?!

…Село осталось правее, батарея на рысях вынеслась к полю. Русских пока видно не было, словно вымерло все кругом, лишь темнела цепочка неглубоких пустых окопчиков вдоль проселка. И качалось поле, на которое вот-вот танки Советов выйдут… плоское, с нечастыми копнами и скирдами, да одиноким, видать, брошенным из-за неисправности грузовиком. Слетела с дороги быстроногая батарея, гарцевал на гнедом скакуне пидхорунжий, взмахивал плетью, указывая позиции:

– Разворачивайся, не медли! Минуты по счету…

…Ржали кони, расчеты снимали с передков приземистые панцертовки[49 - Имеются в виду нем. «Panzerj?gerkanone» – противотанковое орудие.]. Артиллеристы спешили – и последнему дурню ясно, что выйдет, если «тридцатьчетверки» застигнут батарею неразвернутой. Хоть слегка окопаться бы успеть…

– Та разве здесь позиция?! – стонал ездовой-вистун, пытаясь успокоить разгоряченных лошадей. – Зарыться не успеем, упряжки девать некуда. За скирдой прятать, что ли?

Миколе было не до лошадей: сгреб три катушки, а куда бежать, где командир батареи, разве разберешь?

– Вон они, по леву руку. На те две скирды смотри, – крикнул грузный усач – командир орудия. – Та не топчись, как столб фонарный…

Расчет успел развернуть орудие стволом к пологому подъему, развели станины…