Живущие среди нас (сборник)

– Три «скотча».

Силуэт кивнул, и спустя несколько мгновений на стойке появились три порции лучшего для меня снотворного. Аккуратно взяв их двумя руками, я вернулся к своему столику, и к большому удивлению обнаружил сидящего за ним незнакомца в чёрном костюме и перчатках из тонкой кожи. Я хотел было выбрать другой свободный столик, но незнакомец жестом попросил меня сесть.

– Мистер Джеймс Тернер, верно? – спросил он, когда я расположился на жутко скрипучем стуле, пережившим, держу пари, не одно десятилетие.

– Откуда вам это известно? – удивился я, достав из кармана плаща, не нашедшего своего места на покосившейся вешалке, портсигар.

– В Соулберри приезжает не так много людей, если не считать рыбаков, что возвращаются из большого города. Вы здесь как на ладони, мой дорогой Джеймс, – с улыбкой ответил незнакомец.

– Так… чем могу быть вам полезен, мистер… ? – я чиркнул длинной спичкой и с наслаждением закурил.

– Грант. Томас Грант. Я прошу вас лишь о нескольких минутах беседы, с другими здешними посетителями её у меня не получается, – Грант кивнул на явно выпивших больше, чем следовало, мужчин в потрёпанной одежде.

– Должен вас разочаровать, – сказал я. – Из меня тоже неважный собеседник.

– Но ведь слушать вы умеете? Умеете, по роду своих занятий, почти наверняка. Вы ведь слушаете мертвецов? – мой собеседник внезапно перешёл на какой-то зловещий шёпот.

– Не мертвецов, а умирающих, – поправил я с некоторым недовольством в голосе. – Да, я в основном занимаюсь тем, что, говоря образно, выслушиваю волю отходящих в мир иной, а затем озвучиваю её родственникам усопшего. Вы заинтересованы в моих услугах?

– В некотором роде, – кивнул Грант и продолжил все тем же зловещим шёпотом. – Если хотите, я сам в скором времени мертвец, и я хочу, чтобы вы выполнили мою последнюю волю. О том, что ваши услуги будут оплачены надлежащим образом, можете не сомневаться. Передайте это агенту Клаусу Рихтеру из Бюро Расследований в Аркхэме, – он протянул мне небольшой блокнот с обложкой из тёмно-коричневой кожи. – Вы ведь оттуда?

– Я не буду спрашивать, как Вы узнали об этом, но Вы правы, – ответил я, взяв блокнот. – Что здесь?

– Записи, которые я делал в ходе моего расследования трагической смерти Эдварда Мостоу. Грант встал из-за столика и тихо, едва шевеля губами, произнёс:

– За сим я должен вас покинуть, мистер Тернер. Ни в коем случае не следуйте за мной, никто кроме этих несчастных рабов Диониса не должен видеть нас вместе, – и он спешным шагом направился к стойке, что было несколько неожиданно, ибо выход был в другой стороне. Но тотчас я понял смысл сего действия. Грант что-то сказал расплывчатому силуэту хозяина спикизи, после чего тот жестом попросил пройти его за стойку, и, когда мой собеседник скрылся в едва различимом проёме, последовал за ним. Очевидно, Грант боялся выходить через главный вход, думая, что его могут поджидать там его преследователи, вполне возможно выдуманные им самим. Он решил воспользоваться чёрным ходом, что был непременным атрибутом любого подпольного заведения. Я мог лишь гадать, насколько чёрным может быть такой ход в подвале, но вскоре оставил эти мысли, вознамерившись хотя бы поверхностно ознакомиться с содержимым переданного мне блокнота.

«Расследование трагической гибели Эдварда Мостоу». Кажется, так сказал этот чудной человек. На самом деле, я не знал ничего о том, как мистер Мостоу покинул сей бренный мир, ибо никогда не испытывал интереса к подобным вещам. Но то, что на смерть отца Ричарда обратило внимание Бюро Расследований, меня подкупало, и я не мог не заглянуть в записи Гранта. Написанные неровным почерком двадцать страниц текста, перемежавшегося с редкими рисунками, по непонятной причине вселявшими ужас, заставили мою спину похолодеть на добрые тридцать Фаренгейтов. Сначала от того, что мне страшен был больной непонятной чумой разум автора этих строк. А позже, когда я лишь на мгновение представил, что Грант может оказаться прав, моё горло словно сжала огромная ледяная лапа незримого чудовища.

Тело Эдварда Мостоу было найдено в лодке. Его обнаружили его во время романтической прогулки по залитой серебряным светом луны морской глади Тревор Шекли и его возлюбленная Шэрон. Шэрон не пережила увиденного, ибо получила в наследство от своей матери слабое сердце. Шекли оказался в психиатрической лечебнице – его разум не смог вынести ужаса, что вонзился в него острыми когтями при виде того, что стало с мистером Мостоу. Из тела несчастного были каким-то образом извлечены все кости, притом, что в момент встречи с Тревором и Шэрон, он был ещё жив и скончался лишь по пути в клинику. Я находил это крайне сомнительным, так как, даже будучи исключительно далёким от медицины человеком, понимал, что извлечь у человека, скажем, череп, не переведя его через реку мёртвых, невозможно. Впрочем, Грант тоже не мог объяснить, кто и как мог сотворить такое.

Далее мой таинственный собеседник приводил историю печально известного города Инсмут, «зачищенного» не так давно силами Федерального Правительства. По официальной версии причиной столь решительных мер была эпидемия чумы, поразившая вены Инсмута. Грант писал, что да, чума имела место, но она была много страшнее той, что описывали официальные источники, и никто до сих пор не может с уверенностью сказать, что её удалось победить.

Записи говорили о том, что в давние времена в попытке спасти Инсмут от голода Обед Марш заключил нечестивый союз с Глубоководными, жутким племенем полулюдей-полурыб, поклонявшихся своим ужасным богам, Отцу Дагону и Матери Гидре. Потомки этого союза приняли новых богов и создали в Инсмуте Орден Дагона, время от времени приносивший своему повелителю человеческие жертвы, получив взамен невероятно богатые уловы. По какой-то непонятной прихоти Дагон требовал лишь «чистой» крови. Здесь следует немного пояснить – Глубоководные наградили своих союзников жутким проклятием, изменившим их облик и передававшимся по наследству от отца к сыну. Грант говорил о перепонках между пальцами (тут я с ужасом подумал о портье гостиницы), постепенно превращающиеся в плавники конечности, из-за которых служители Ордена странно ковыляли (я вспомнил о виденных мной прохожих и покрылся холодным потом). Грант в своих записях называл их «хромоногими». Они говорили совершенно неестественными голосами, словно их рты были наполнены водой. Те же немногие, кому удалось избежать сей незавидной участи, жили в постоянном страхе оказаться следующей жертвой кровожадному божеству. Многие уезжали из города. И тогда Орден решил кормить Дагона случайными гостями Инсмута.

Далее упоминалось о том, что жертву Дагону подготавливали особенным образом. С помощью неких тёмных ритуалов из её тела вытаскивали кости, ибо, по некоторым поверьям, Дагон не имел зубов, но оставляли при этом живой (я понял, к чему клонит Грант, но просто отказывался верить в это). Затем укладывали в лодку и направляли её в море. Мой разум, шокированный столь жуткими строками, потребовал «скотча», и я с удовольствием удовлетворил его требование.

Я всё понял. Мой собеседник хотел сказать, что Орден, уничтоженный, как думало правительство, в ходе «зачистки» Инсмута, обрёл последователей здесь, в Соулберри. И эти проклятые последователи принесли Эдварда Мостоу в жертву тому, кого изображала жуткая статуя напротив спикизи. Грант умолял со страниц блокнота передать эту информацию тому, чьих сил и чьей храбрости хватит на то, чтобы ей воспользоваться. Он заклинал читающего быть осторожным и назначать встречи лишь в питейных заведениях, где вероятность встретить служителей Ордена крайне мала, ибо алкоголь иссушал и разрушал их обожавшие влагу тела.

Я закрыл блокнот и почувствовал, как страх наполняет меня, превращая в жалкое подобие живого существа, одержимое желанием оказаться как можно дальше от Соулберри и его мрачных тайн. К моему великому стыду, меня более не интересовала судьба Ричарда, и менее всего я желал искать его в этом нелепом кошмаре для того, чтобы огласить волю его растерзанного чудовищами, в пока ещё человеческом обличье, отца. Я бросился наутёк, словно трус.

Вылетев из спикизи, я сшиб с ног двух «хромоногих», по всей видимости, поджидавших меня у входа. Меня спас мой собственный страх, подаривший мне крылья, на которых я стремительно мчался прочь. Та часть моего разума, что ещё могла принимать решения, намеревалась воспользоваться лодочной станцией мистера Мостоу, взять его личную моторную лодку и, выйдя в море, достичь порта Лайонхарта, соседнего города, откуда я мог добраться до Аркхэма, уже не опасаясь за свою жизнь. Другого пути я просто не видел, ибо поезд уходил из Сойлберри лишь утром, а возвращаться в гостиницу, зная о жуткой перепончатой лапе портье, мне не хотелось.

Я не помню, как нашёл лодку Эдварда Мостоу, как сумел завести её и оказаться один на один с покрывшимся рябью морем. Помню лишь адский хор похожих на бульканье голосов «хромоногих», следовавших за мной по пятам. Ужас от того, что они сделают со мной, как только поймают, придавал мне сил, и оттого я преуспел в своём замысле.

Когда я решил, что более моей жизни ничего не угрожает, о борт лодки что-то с силой ударилось, и мотор, который, судя по всему, был не намного моложе меня, заглох. Я посмотрел за борт и едва не лишился рассудка от того, что увидел. В нескольких футах от меня, в маленькой шлюпке, дрейфовало то, что осталось от Томаса Гранта. Яркий лунный свет сыграл со мной злейшую шутку, позволив разглядеть это в подробностях. Язык мой присох к нёбу, а в горле, казалось, навеки застрял немой крик.

У Томаса Гранта не было костей. Похожее на омерзительное желе, его тело слегка подрагивало, а глаза… Святые угодники, его глаза двигались! Они смотрели на меня, о чём-то беззвучно умоляя. Я не смог вытерпеть этого леденящего душу зрелища и бросился заводить мотор своей лодки. Это и позволило мне дожить до сегодняшнего дня, пусть даже далее него для меня всё слишком туманно и жутко.

Едва я отплыл от шлюпки на дюжину ярдов, вода возле неё вспенилась, и я увидел его. То самое чудовище, чьё каменное изваяние не так давно привело меня в заведение, что я в глубине души проклинал теперь, когда всего три порции «скотча» и минутный разговор решили мою судьбу. Отец Дагон. Его размеры были таковы, что сердце моё на миг перестало биться. Чудовище схватило шлюпку своими руками, точно миску с кормом, и, раскрыв бездонную пасть, в один момент проглотило Гранта. Я смотрел на это, скованный ржавыми цепями ужаса, не в силах пошевелиться. Я был готов к тому, что теперь Дагон примется за меня, но чудовище выпустило шлюпку из рук и, даже не взглянув в мою сторону, скрылось в морской пучине.

Некая высшая сила, коей я безмерно благодарен, позволила мне проделать остаток пути до Аркхэма. И сейчас, когда я пишу эти строки, я начинаю понимать, зачем я остался жить, пусть и ненадолго. Я должен рассказать об Ордене тем, кто найдёт в себе силы и смелости выступить против него. Я должен найти агента Рихтера и отдать ему блокнот Гранта, ставший его зловещим завещанием.

Мне нужно торопиться. Вчера, на седьмой день после бегства из Соулберри, я услышал голоса «хромоногих» под окном дома. Они меня выследили уже здесь, в Аркхэме. И они не оставят меня в покое. И лишь об одном я молю небеса – прожить достаточно долго, чтобы сделать то, что должен.

Но если всё же вы читаете эти строки, молитвы не помогли.

Месть из пустоты

Моё имя Клаус Рихтер. Я – агент Аркхэмского Бюро Расследований. В рассказе своём я попытаюсь изложить всё, что случилось со мной в городке под названием Соулберри, где без вести пропал мой напарник Томас Грант, с теми остатками хладнокровия, которые не смогло поглотить знание, к счастью до сей поры недоступное добродушному обывателю. И прежде всего я хочу попросить Руководство бюро, которое, в случае моей смерти, прочтёт оный первым, предоставить сей материал тому, кто продолжит моё дело в разоблачении и уничтожении Ордена Дагона, отравившего своей ядовитой кровью вот уже несколько портовых городков. Я говорю «моё» потому, что Томас никогда до конца не верил в существование, как он изволил выразиться, «детей межвидового разврата». Для него участие в этом ожившем ночном кошмаре было не более чем способом побороть скуку.

Мне бы следовало сказать несколько слов об обстоятельствах, при которых произошло моё знакомство с напарником. У меня была сокращавшая мой век, но притом весьма помогавшая в обогащении информацией о жизни Аркхэма привычка проводить свои вечера в спикизи в подвале небольшого магазинчика, стоявшего неподалёку от обветшалого пятиэтажного дома, в котором я снимал квартиру, отдавая за неё практически половину скудного жалованья агента-стажёра. В один из таких вечеров я и встретил Томаса Гранта. Он пришёл в заведение около десяти, принеся вместе с собой аромат дождя, поливавшего город вот уже несколько часов. Мне всегда нравился дождь, ибо его капли разбавляли собой плотную завесу мрака, постепенно окутывавшего мою жизнь с тех самых пор, как мой отец однажды не вернулся из Инсмута, где бывал по торговым делам. Уведомление о смерти родителя пришло мне в виде короткой телеграммы в четыре слова от инсмутской полиции. Бернд Рихтер сгорел вместе с отелем, где имел неосторожность остановиться. Как утверждал следователь, причиной пожара была страсть управляющего к керосиновым лапам, которые он никак не желал заменить плодами гениальной мысли Эдисона. Так это или нет, мне теперь не узнать. Но тела отца я так и не видел. В Инсмуте мне отвечали, что от тех, кто тогда был в отеле, осталось лишь по горсти праха. Моё неверие и желание докопаться до правды встретило мощный отпор, и меня силой выдворили из города. А после 1928 года поиски стали бессмысленны, ибо Федеральное Правительство основательно поработало в Инсмуте в вопросе очистке его от чужеродной крови.

– Не жизнь, а одна сплошная тоска, – сказал Томас, сев за столик, который я вполне мог назвать «своим», потому что выбирал его каждый раз, когда посещал спикизи. Никто более не смел трогать этот столик, что стало негласным правилом заведения с тех пор, как я сломал руку одному джентльмену, совершенно не ведавшему предела упрямству. Грант заказал себе виски с содовой, что было слишком заурядным и совсем не подходило некой загадочности в его облике. Я справился с замешательством, овладевшим мной в тот момент, когда Томас бесцеремонно ворвался в маленький замкнутый мирок «моего» столика, и спросил:

– Отчего же тоска?

– Оттого, что некоторые агенты Бюро Расследований, вроде нас с тобой, (я невольно вздрогнул, ибо не привык к тому, что кто-то незнакомый показывал свою осведомлённость касательно моей скромной персоны), – вынуждены заниматься чёрт знает чем в этой дыре. А ведь наши скромные коллеги из Чикаго представили Всевышнему самого Диллинджера. Не удивляйся, добавил Томас, прочитав моё лицо, как открытую книгу, – я изучал картотеку агентов не так давно, когда искал волка в овечьей шкуре. К твоей чести, тебя уже успели туда занести, Клаус. Позволишь называть тебя так?

– Не вижу причины отказать вам в этом, мистер…

– Грант. Томас Грант, – представился мой неожиданный знакомец. – Знаешь, Клаус, у меня вызывает неудовольствие, когда коллеги обращаются друг к другу с неуместной учтивостью, поэтому давай немедленно перейдём на «ты».

– Хорошо, – кивнул я и достал из кармана своего плаща, мокрого до последней нитки, чёрный портсигар с замысловатой гравировкой. – Значит, ты считаешь, что наша работа здесь – чёрт знает что? Позволь же не согласиться с тобой. По крайней мере, мы не поступили в услужение Бюро Запрета.

– Я не думаю, что здешнее управление безумно настолько, чтобы позволить это, – улыбнулся Грант и угостился сигаретой из моего портсигара. – Ни один агент в Аркхэме до сих пор не смог порвать с Дионисом, и виной тому не пресловутая человеческая слабость, а сама жизнь, более похожая здесь на медленное погребение, – в этом самый миг грязный официант в каких-то лохмотьях поставил перед Томасом его заказ. – Выпьем же за скорейшее избавление от её бремени, мой друг! – мой знакомец поднял свой бокал и загадочно подмигнул мне.

– Твоё здоровье, Том, – кивнул я, закурив. Стаканчик с бренди стоял на моей половине столика около часа, ибо для меня он был скорее неким подобием пропуска в пугающий мир ночного Аркхэма, нежели способом утолить желание выжечь боль, снедающую меня изнутри. Эта боль и привела меня в Бюро четыре года назад, но до сих пор я не имел возможности затушить её пламень правдой о том, что случилось с моим отцом, ибо с той поры, как в Инсмуте взорвалась последняя бомба, наши мудрейшие руководители охладели к Ордену. Впрочем, смею предположить, что это произошло не без вмешательства некоторых должностных лиц.

– Слышал ли ты об Ордене Дагона, Клаус? – внезапно спросил меня Грант. От неожиданности я уронил сигарету себе на брюки, и, шипя проклятия, стал энергично стряхивать красные угольки пепла, прожигающие ткань, на пол. Наконец, мне удалось покончить с этими мелкими зловредными родственниками ифритов, зловещих духов огня, коими всё детство пугал меня мой безвременно почивший дядя, решивший принять веру сарацин. Забавно, но пламя, даже самое дикое и необузданное, никогда не вызывало во мне чувство страха, скорее наоборот – придавало некой необъяснимой бодрости духа. Едва ли я, как и кто-либо ещё в моей семье, мог объяснить такую странность, однако же, она совсем не мешала моей жизни, и потому воспринималась мною и теми, кто окружал меня, как нечто само собой разумеющееся.

– Я знаком с ним косвенно, к моему великому сожалению, – отвечал я, пристально глядя в светло-голубые глаза своего собеседника, пытаясь найти в них чёрный стилет смерти, подстерегающей всех, кто намеревался раскрыть тайну безумцев, едва не погубивших Инсмут. Но нет, Грант не был моим палачом. Его просто жёг изнутри совершенно естественный интерес к загадочному, необъяснимому, даже пугающему. Ибо то, что отталкивает человека, с той же силой влечёт его к себе, пусть и при помощи подводных течений подсознания.

– Сожалеть тут не о чём, мой друг, – улыбнулся Томас. – Ибо, узнай ты Орден лучше, сейчас я бы не имел удовольствия вести с тобой беседу. По крайней мере, если верить отчётам, последователи оного предпочитают сохранять своё существование в тайне, заставляя замолчать навеки тех, кто знает о них хоть что-то. Впрочем, не всегда стоит верить агентам, закончившим свои дни в психиатрической клинике, ведь так?

– Может, просто нам не дано увидеть полной картины, вот мы и поднимаем на смех тех, кто имел неосторожность получить доступ к зловещим тайнам тёмных уголков нашего мира? – предположил я. – И вообще, Том, что за интерес у тебя к этой кровожадной секте? Бюро уже давно охладело к ней.

– То, что ты обладаешь столь устаревшими сведениями, не делает тебе чести, мой дорогой Клаус, – покачал головой Грант, затушив окурок в опустевшем бокале, дав понять, что более пить не намерен. – Около недели назад Бюро вновь занялось Орденом. С тех самых пор, как число загадочных исчезновений в городке под названием Соулберри, похожих на те, что имели место в Инсмуте, достигло полусотни. И завтрашнее утро принесёт кому-то участь быть отправленным в Соулберри с тем, чтобы собрать сведения, необходимые для подтверждения неотвратимости решительных мер в отношении этого рассадника межвидового разврата. Если брать во внимание моё патологическое везение, билет на поезд завтра покупать мне.

– Счастливчик, – с завистью в голосе сказал я. – Для меня желание прекратить существование Ордена с некоторых пор стало сильнейшим в жизни. Я изучил великое множество отчётов по тому, что произошло в Инсмуте, благо мне никто не запрещал это делать в свободные минуты. Но в сам город так и не попал.

– Клаус, я знаю, что твой отец якобы стал жертвой буйства пламени, знаю и о том, что тебе так и не дали увидеть его останки, – я вновь задрожал от того, как много Том знал обо мне для случайного знакомца. – Совершенно не похоже на то, как действует Орден. Впрочем, ты ведь и сам читал, что они делают со своими жертвами?

– Верно. Вынимают кости из тел, превращая в омерзительное желе, к тому же ещё живое. Не знаю, кому принадлежит первое упоминание об этом ритуале, но я склонён всё же счесть его психически нездоровым и поставить под сомнение то, что он писал. Ибо невозможно оставить человека без черепа, не переведя его через реку мёртвых.

– Неверие, равно как и слепая вера, не помощник в этом деле, Клаус, – тихо произнёс Грант. – Лишь холодный разум, опирающийся на факты, поможет нам с тобой заставить Орден Дагона раствориться в потоке времени, как щепотка соли растворяется в стакане воды.

– Нам? – удивился я. – Ты либо говоришь лишнее, Том, либо о чём-то умалчиваешь.