Париж на три часа

– Прости, Мале… я сплоховал, – покаялся Лагори. – Но я никогда не изменял делу, которому мы служим. Прости…

– Ладно. А что Гидаль?

– По-прежнему в Марселе. Там все готово…

По таинственным каналам в камеру Мале притекали самые новейшие сведения о делах в империи; о многом он узнавал даже раньше парижан. Свидания он имел (правда, частые) только с женою. Префект полиции заподозрил было мадам Мале и намекнул об этом майору, но де Бюгонь сразу вспылил:

– Обыскивать ее не стану! Лучше уж в отставку.

– Да, – согласился Паскье, поразмыслив. – Пожалуй, вы правы, майор: обыскивать женщину – верх безнравственности…

Комендант снова, в который уже раз, отметил в рапортах «ненормальную веселость» генерала Мале. А что он знал о нем? Да ничего… Три заговора прошли через жизнь генерала – три неудачи. Первый еще в Дижоне, на самом срезе веков, когда «шагал Наполеон вослед Бонапарту», второй заговор, когда Цезарь разбойничал в Байоне, не удался и третий, когда Наполеон сражался на полях Австрии… Но Мале не унывал.

– Будем считать, – говорил он Лагори, – что репетиций было уже достаточно и в финале этого грандиозного спектакля Наполеон лишится своего нескромного седалища – престола…

* * *

Возле фонтана Виражу на улице Паве иногда появлялась женщина с мальчиком. Печальным взором она скользила по окнам страшного тюремного замка, отыскивая в них лицо любимого человека. Это была мадам Софи Гюго, влюбленная в Лагори, а мальчик – ее сын, будущий писатель Франции, который почти не знал своего отца, зато обожал того самого человека, которого любила его несчастная мать.

Итак, три заговора – три трагические неудачи.

Никто не знал, что здесь, в каменном застенке Ла-Форса, вызревает еще один – четвертый, и самый решительный!

Мадам Гюго с сыном уходила в даль тихой улицы Паве.

В один из пасмурных дней Мале сказал Лагори:

– Слушай, а не пора ли мне сойти с ума?

4. Диагноз: острое помешательство

В тюрьме появился новый узник – неистовый корсиканец Боккеямпе, имевший несчастие быть земляком самого императора. В семействе его, очевидно, сохранились какие-то предания о молодых годах Бонапарта, который, став владыкой Франции, категорически пожелал, чтобы люди имели короткую память. К сожалению, память у Боккеямпе была превосходной, и он никак не мог забыть того, что Наполеон предал свою маленькую родину.

Угодив в застенок, Боккеямпе создал для себя железный режим: с утра пораньше хватал в руки что попало, начиная высаживать двери камеры. Короткий перерыв на обед и прогулку, после чего Ла-Форс снова наполнялся чудовищным грохотом.

– Оставь. Что ты хочешь доказать этим? – говорил ему Мишо де Бюгонь. – Успокойся, сынок.