Исполняющий обязанности

– А почему вы…

– Почему я из учителя стал слугой?

– Ну… – я сделал вид, что смутился.

– Слугой, ничего плохого в этом слове нет. Служить Родине – почётная обязанность, почему бы не служить и человеку?

Я не нашёл, что сказать. Да и не искал. Собственно, я ведь и сам официант в свободное от учёбы время. Не исключаю, что Войкович об этом знает.

– Усадьба построена в начале восемнадцатого века графом Карагаевым, героем Бородинского сражения. Но в Эрмитаже, в зале славы войны двенадцатого года, портрета Карагаева нет: генерал оказался в числе заговорщиков, принадлежал к Южному обществу. Однако в Сибирь не попал. То ли не хватило доказательств, то ли Карагаев искренне раскаялся, неизвестно, в документах следственной комиссии отмечено, что соответствующие листы изъяты по приказанию императора. Опальный генерал не был лишен званий и наград, ему лишь предписали не покидать имения, что было несомненной милостью. Он и занялся виноградарством, в лучшие годы имение продавало до ста тысяч бутылок игристого вина. Потомки графа тоже придерживались либеральных взглядов, переписывались с Некрасовым, но главное – с декабря шестнадцатого года вплоть до февральской революции здесь восстанавливал здоровье Иосиф Сталин, бежавший из туруханской ссылки.

По этой, или по какой другой причине имение уцелело. В доме завели коммуну для беспризорников, но коммуну очень строгую. А в тридцать седьмом году, к двадцатилетию Октября, решили устроить здесь музей революционного движения. Директором назначили молодого даже по революционным меркам Владимира Тукмаркова, сына местной крестьянки. Молва считала, что отцом был Сталин. Вернули уцелевшую мебель, провели ремонт, но дальше случилась война, восстановление, борьба с космополитами. Не до процветания. После смерти Сталина музей жил ни шатко, ни валко – слишком далеко оказался от магистральных путей. В начале девяностых его лишили жалкого финансирования и статуса “памятника истории”, выставили на продажу за совсем небольшие деньги, под конкретного покупателя. Им был местный крёстный отец, депутат и губернатор, но прежде, чем оформить сделку, он отлучился по неотложной надобности в столицу, где его и застрелили прямо у входа в бордель. Нашёлся другой покупатель, тоже из миллионеров во власти, но внезапно исчез. Выехал из дому и исчез. Автомобиль нашли, коллекционный “Роллс-Ройс”, а хозяина – нет. Вот тогда ваш дядя и стал владельцем и дома, и прилегающих гектаров. Никто покупку не перебил, всем было интересно, что из этого получится.

Мы шли неторопливо, и Войкович, убедясь, что его слушают, продолжил:

– Усадьба стоит на меловой породе. На глубине в сорок метров мел практически сплошной, и он подступает к самой поверхности. Плодородный слой почвы тонкий, распашке не подлежит, это не метровые чернозёмы. Для огородных нужд сюда завезено пятьсот тонн чернозёма, размещенных на площади в двадцать пять соток.

Из-за особенностей породы здесь особый микроклимат: земля легко нагревается, воздух идёт вверх, разгоняя ненастье, и потому над усадьбой почти всегда ясно.

Мы подошли к ветряку.

– Ветродвигатель конструкции Прянишникова, изготовлен в тысяча девятьсот пятьдесят втором году. Предназначался для отдалённых гарнизонов. Фёдор Фёдорович его в таком гарнизоне и отыскал, в Туркмении. Максимальная мощность пятнадцать киловатт, практическая – семь-восемь.

– Работает?

– Электронику мы обновили, аккумуляторы, инвертор. А механика – ту на страх делали. Плюс комплект запасных частей – подшипники, лопасти. Думаю, механика сто лет отработает. Или двести.

– Я что-то не заметил в доме ни розеток, ни лампочек.

– А их нет. Чтобы не нарушать дух времени. Фёдор Фёдорович предпочитал дом держать отключённым. Электричество мешает эффективно мыслить.

– Что, впотьмах жил?

– У него отличное… было отличное ночное зрение. А для бытовых нужд обходился свечами и керосиновыми лампами.

– Керосиновыми? А фонарики хотя бы есть?

– Найдем. Я принесу их к вечеру.

Мы зашли в небольшую пристройку рядом с ветряком.

– Вот здесь аккумуляторы, вот распределительный щиток, затем кабели идут в курятник, крольчатник, гараж, на кухню, во флигель… Опять же культиваторы электрические, на аккумуляторах. Мы потихоньку огородничаем,. Чуть-чуть, чтобы своё есть.

– Натуральное? – подсказал я.

– Скорее, местное. Человек состоит из того, что он ест. А если в Чернозёмске питаться, к примеру, аргентинским мясом и египетским картофелем, получится дисгармония.

Мы вышли из распределительной и пошли дальше.

– А вода? Как тут с водой?

– Летом за месяц выпадает тридцать миллиметров осадков. Это здесь, в пределах усадьбы. Тридцать литров на квадратный метр. Площадь крыши над домом триста метров, выходит девять тонн. Собирается в особые цистерны, там фильтруется и используется для всяких нужд. Потери при сборе не превышают десяти процентов. Подобные же сборники на всех службах. Если не хватает – заказываем артезианскую воду в соседнем посёлке. И, конечно, есть запас воды в бассейне, шестьдесят кубов. На всякий пожарный.

Вот, а я плакался, что бассейна нет. Вон он, бассейн изумрудного города. Зеленым был стеклянный купол над бассейном. Сам он, бассейн, не двадцатипятиметровый, даже не десяти. Метров шесть в диаметре. И накрыт стеклянным шатром со стеклянными же стенами – чтобы пыль не попадала или, скорее, чтобы сам бассейн не испарялся. В воздухе сушь.

– Это наш, вернее, ваш бассейн. Архитектор Беркович, тысяча девятьсот девятый год. Северная половина глубиной в три с половиной метра, южная – метр двадцать пять. Мрамор, плюс дополнительная гидроизоляция. Если обойдете бассейн, увидите наш Кара-Бугаз, маленький заливчик, на пять кубов. Ничем не закрыт, потому испаряется довольно быстро.

– А зачем?

– Зачем испаряется?

– Нет, зачем он нужен?

– Птицам облегчение. Коршунам, филинам, мелочи всякой. Ближайшая речушка в шести верстах, а тут всё под крылом. Прилетай и пей. Спаиваем пернатых.

Я приоткрыл дверь шатра. Внутри было влажно и тепло. Ну да, парниковый эффект.

– Желаете поплавать?

– Возможно, потом. А сейчас покажите гараж.

В гараже стоял грузовичок-трехтонка, прицеп просто, прицепная цистерна чистая, с насосом (“тонна воды, мы из речки забираем”), прицепная цистерна грязная – (“выкачаем отходы фекального характера, тут двойная канализация, одна – душ, посуда, стирка и тому подобное, идёт после фильтрации в подземную реку, а вторая, фекальная, после биологической обработки – на поля к одному земледельцу, по договору, технические культуры удобряем”). Три легковых автомобиля – моя “шестерка” (“я взял на себя смелость загнать его под крышу”), и две “Нивы”, одна попроще (“Федор Федорович распорядился, что бы мы, я и Анна Егоровна, использовали её для всяких поездок”) другая – “Нива-Шевроле” (“пятнадцать тысяч пробега, на ней Федор Федорович ездил”)

Кроме того, в сторонке стоял мотоблок, тележка, навесные приспособления – “это для огорода”, и мотоцикл “Хонда” на сто двадцать пять кубиков (“практически необъезжен”, куплен по случаю”).

Сведения я запомнил, но усваивать не стал. Позже. После еды.

Накрыли мне в столовой. За огромным столом было неуютно. Нужно будет приказать поставить рядом столик поменьше. Или вообще подавать на террасе.

Прислуживал Войкович. Старался, но тонкостей не знал. Одно слово – учитель. Возможно, стоит ему дать два-три урока.

Еду на тележке дореволюционного вида подвозила Анна Егоровна.

Меню перечислять не буду. Простая здоровая вкусная еда. Местная.

После еды я отправился в кабинет, Войкович меня сопровождал. Я лег на диван и наказал разбудить меня ровно в восемнадцать ноль-ноль, после чего остался один.

Появилось время подумать.

Было о чём.

Начну с людей. Видно, дядя мой очень доверял этим людям, если вот так, запросто оставил в свободном доступе двадцать миллионов и сундук золота. Предположим, и Войкович, и Анна Егоровна были ему преданны, зависели от него, молились на него, но будут ли они преданны мне, будут ли зависеть от меня? С чего бы это вдруг? Или они просто кристально честные люди? Но сказано же: “не вводи во искушение”.

Второе. Нужно связаться с Коваленко, владельцем ресторана, и заявить об уходе. Глупо работать официантом, имея в своем распоряжении двадцать миллионов наличными и пять пудов золота или около того. Особых неудобств Коваленко мой уход не причинит: в ресторанном бизнесе, как и в стране в целом, растёт необходимость в оптимизации, сиречь сокращении штата. Я наверное знаю, что такое планировалось и в “Трактире на Пятницкой”, правда, сокращать собирались не меня, а начинающего официанта, некоего Куткова, парня старательного, но моего уровня пока не достигшего. Что ж, ему повезёт – сократят меня, а его оставят.

Третье – нужно забрать документы из универа. Ну, это понятно. В связи с обстоятельствами непреодолимой силы.

Четвертое – отказаться от съёмной квартиры. Зачем мне снимать убогую, в общем-то, хрущёвку, если за четыре-пять миллионов в нашем Чернозёмске можно купить вполне приличную холостяцкую квартиру? Но останусь ли я в Чернозёмске? Не факт. Ладно, за квартиру уплачено на два месяца вперед, есть время.