Захват печати капиталом и его последствия

III

Итак, типическая современная газета есть прежде всего коммерческое предприятие, торгующее своим изделием – печатным словом, – как торгует фабрикант ситцем или велосипедами.

О беспринципности и продажности современных капиталистических газет имеются многочисленные сообщения русских и иностранных наблюдателей и исследователей заграничной жизни.

«В Вене существует можно сказать только два типа изданий, – говорится в местной газете «Die Zeit», – богатые газеты, живущие подкупом, и честные, умирающие от истощения». Почти то же самое выражает русский экономический журнал, говоря, что «вся политическая пресса Австрии, за весьма небольшими исключениями, находится в руках бойких журналистов и талантливых мастеров делать шум вокруг того, чего совсем не было. Эти господа находятся в полном вассальном подчинении правящей бюрократии». Более детальную характеристику австрийской печати мы находим у г. Звездича. Эта печать фальсифицирует общественное мнение ради партийных или своекорыстных целей; при оценке общественных явлений руководствуется не желанием разъяснить их, а сторонними соображениями; она подкупна, продажна, «готова за деньги замалчивать то, о чем обязана говорить, как выразительница общественных интересов, и способна погубить хорошее дело если ее не расположили в его пользу теми или иными средствами». Новейшей иллюстрацией беспринципности австрийской периодической печати служит её поведение во время последней балканской войны, когда, в угоду сильным шовинистическим элементам, эта печать писала воинственные статьи, измышляя то один, то другой предлог (дело Прохаски, «предательство» Эссад-Паши, и т. д.), чтобы расположить общественное мнение Австрии к военным выступлениям. И хотя активную роль в этом разжигании воинственных чувств играла не вся печать, но «во всей Вене, – говорит г. Звездич, – не находилось, кроме «Arbeiter Zeitung», ни одной газеты, которая разоблачила бы эту пагубную деятельность официозов».

Парижский корреспондент журнала «Zeitschrift» сообщает как мы видели, что все большие парижские газеты, кроме четырех, помещают на своих страницах статьи, взимая с авторов, от одной до четырех тысяч франков, за статью. Новейший французский писатель, Lysis, утверждает, что, за исключением некоторых органов рабочей печати, почти вся французская пресса «куплена, продалась и поработилась владычеству денег. Подкуп прессы представляет организованную и даже централизованную промышленность». А бытописатель французской печати, Фонсгрив, указывает на подкуп французских газет, как на самое обыкновенное явление.

«Жонглирование убеждениями является самой характерной чертой американского журнализма», – говорит корреспондент, «Русск. Ведомостей», – и такое мнение подтверждается самими американцами. Большинство американских крупных газет, по утверждению одного американского критико-библиографического издания, «ищет лишь сокровенной тропы к карманам публики». «Их основатели и руководители готовы на что угодно, лишь бы удовлетворить тому, в чем они видят вкус или безвкусие публики… Способные люди готовы проституировать свои таланты; люди, по-видимому почтенные, продают свою совесть и убеждения, чтобы найти эту извилистую тропу». «Напрасно было бы думать, – говорит г. Диеренталь, – что испанская пресса играет роль воспитательницы широких масс. Цель её двояка: обслуживать чисто личные интересы издателя (в этой роли часто фигурируют политические деятели) и приобретать, как можно больше подписчиков». Ежедневная печать в Болгарии, по характеристике г. Богучарского, «типа почти поголовно желтой прессы»… «крикливой, рекламной, безыдейной, гоняющейся исключительно за сенсациями, обвиняющей друг друга в подкупности… в сущности никакого общественного мнения не отражающей, никого не уважающей и в свою очередь решительно ничьим уважением не пользующейся». «Некогда газета связана была с тем или другим политическим учением, с той или другой партией – говорит новейший исследователь газетного дела во Франции; теперь она принадлежит синдикату, пускает в ход или сама делает различные дела». Многие акционерные газеты и теперь выкидывают знамя той или другой партии, но в этом они руководствуются не принципиальными соображениями, а коммерческим расчетом. Одна из лучших немецких газет «Berliner Tageblatt» умудряется примирять свободомыслящую политику с коммерческими интересами своего хозяина, говорит г. Гроссман. «Если в передовице печаталась резкая оппозиционная статья, то в местном отделе того-же номера наверняка можно прочитать трогательную историю про какую-нибудь принцессу или призыв к теплой поддержке евангелического союза. Немножко оппозиции и немножко подхалимства идут рука об руку»[4 - «Периодическая печать на Западе» (изд. журнала «Образование»), стр. 102; 303, 316. «Новый Экономист» 1913 г. № 1–2. «Речь» 1910, № 385. «Современный Мир», 1910, № 11, стр. 7 «Вестник Европы», 1911 г. NoNo, 4 и 7. «Русские Ведомости», 1912 г., 23 августа; 1913 г. № 101, 104.].

Коммерческому расчету приносится в жертву все то, что мы «читали важнейшей задачей печати, как руководителя общественного мнения в духе истины, справедливости и общей пользы. Капиталистическая печать стремится упразднить те блага, какие приобретены обществом вследствие освобождения литературы от юридических пут. Она ограничивает свободу широкого распространения идей и сведений и опровержение тех идей, какие соответствуют интересам власти или сильных плутократических организаций.

Бельгийская пресса, говорит один русский корреспондент, «в виде общего правила не выносит сора из избы. Здесь вы не найдете газеты, которая стала бы обличать кого-либо из власть имущих или занимающих хотя бы самое скромное положение, и тем более богатых буржуа. Бюрократия и буржуазия в Бельгии фактически безответственны перед обществом. Ни одна бельгийская газета не примет частной жалобы, хотя бы представляющей общественный интерес. Это не значит, конечно, что она не возьмет с вашего противника «за молчание». Что касается специальной сферы русско-бельгийских дел, то ни одна бельгийская газета никогда и ни при каких условиях не напечатает чего-либо, могущего повредить бельгийским интересам. Бельгийские гешефтмахеры могут спать совершенно спокойно за спиной своей прессы». «Долго убивали армян в Турции, а французское общественное мнение ровно ничего не знало об этом, и не потому, что решительно вся пресса была подкуплена, а главным образом потому, что агентствам (телеграфным и информационным, организованным частными предпринимателями с субсидией от правительства) было «рекомендовано» молчать; «Temps» не печатал статей своего константинопольского корреспондента; «Journal des Dеbats» известен своими «симпатиями» к Турции; «Matin», орган банкиров, заинтересованных в финансах Порты, старательно замалчивал турецкия зверства; некоторые другие газеты имели тоже свои резоны молчать; остальная пресса или часть её, не располагающая иностранными газетами или не имеющая собственных корреспондентов, находилась в полном неведении относительно того, что происходило в Армении». «В провинции (Франции) могут происходить очень важные события, но если правительство или господствующие классы заинтересованы в том, чтобы они не дошли до сведения общества – им нужно лишь постараться, чтобы о них не заговорили ни информационные агентства, ни несколько крупных газет, а остальная пресса, пользующаяся лишь известиями этих агентств и газет, и»? будет говорить о них просто потому, что они ей неизвестны».

В Сев. Американских Соединенных Штатах телеграф находится в частных руках, и образовался трест новостей для печати, «пользующийся своим положением вполне тиранически». Стоит только войти в соглашение с этим трестом промышленным синдикатам, говорит г. Озеров, «и новости для них неприятные, не будут передаваться, печать будет молчать о том, о чем хотят промышленные тресты, и будет сообщать сведения, какие предпишут эти последние».

Всем известны приемы, помощью которых общественное мнение Англии было подготовлено к войне с бурами. Потерпев неудачу в попытке захвата южно-африканской республики силой (нашествие Джексона в 1895 г.) частным, так сказать, путем, английские плутократы «приступили к медленной систематической работе, чтобы подготовить общественное мнение к войне. Они постарались захватить большие газеты. Одно и то же лицо писало передовые статьи в иоганнесбургской газете, основанной с специальной целью, и передавало потом по телеграфу эти статьи, как выражение мнения британских колонистов» в крупные лондонские газеты; а для подготовления нижне-средних классов была основана газета «Daily Mail». Такими приемами кучка плутократов заставила культурную и свободную нацию затеять воину для подавления свободы зависимого от неё народца и на долго покрыть себя в глазах мира неувядаемым позором. Трудно идти далее в порабощении печатного слова. Но ведь порабощение прессы означает интеллектуальное рабство юридически свободного гражданина Франции, Англии, Америки!

IV

Величайшим злом капиталистической газеты кажется нам, однако, не открытие её столбцов для статей, оплаченных дельцами, спекулянтами, писателями, художниками и т. п., а то влияние, какое она оказывает на духовный склад читателя, статьями, за которые сама платит.

При нарождении дешевой газеты, вносившей свет некоторого просвещения в массы трудящегося населения, никто не ожидал, что она выродится современем в средство развращения и затемнения народного сознания. В тридцатых годах истекшего века моралист В. Чаннинг выражал свое удовольствие по случаю появления копеечных газет, содержавших много полезного для народа материала; и его неприятно поражало лишь обилие в них реклам о патентованных средствах и характер судебных отчетов, обращающих факты проявления пороков и несчастий бедняков в средство развлечения читателей. Он выражал тогда уверенность в том, что такой характер отчетов в газетах для зажиточного населения возбудил бы негодование читателей[5 - В. Чаннинг. «О самовоспитании, самоотречении и духовной свободе», стр. 47–48.]. Но если бы Чаннинг дожил до наших дней, он бы с ужасом отнесся к тому, во что обратилась газета предназначенная для современного среднего читателя.

Обилие доходного для газет матерьяла в виде статей, реклам и т. п., равно, как и цена, какую за него можно требовать, зависит от распространения газеты. Это обстоятельство побуждает предпринимателя по возможности популяризировать свое издание путем понижения продажной цены номера и, главное, наполнения последнего наиболее привлекательным для невзыскательного читателя содержанием.

Для этого нужно играть на легко возбуждаемых струнках человеческой души; и так как чувственные и более низменные стороны человеческой природы легче поддаются воздействию, то стремящаяся к наживе газета культивирует именно эти её черты. Сенсационные известия, сплетни (американские газеты подкупают даже английскую прислугу доставлять им сведения о своих и чужих господах, так как опубликование таких сведений в английской печати, по закону, грозит газете большими неприятностями), смакование кровавых преступлений и возвеличение их героев, порнографические и бульварные романы составляют необходимую принадлежность ходкой газеты на Западе и в Севиеро-Американских Соединенных Штатах.

«Когда большинство английских газет подпало влиянию небольшой группы беспринципных людей, говорит г. Сатурин, добросовестность и серьезность, бывшие отличительными чертами английской прессы, начали подвергаться остракизму и вытесняться ложью и клеветами, диктуемыми корыстными вожделениями. Лица, дорожащие своими убеждениями и свободой критики, стали изгоняться из редакций». Воскресные приложения к американской газете суть «настоящие магазины взрывчатых веществ, имеющих весьма смутное сродство с искусством и литературой, но обладающие некоторыми неприятными свойствами лиддита, если позволительно сравнение зловония невещественного с вещественным». Чем лучше расходится американская газета, тем меньше внимания уделяет она политике и руководящим статьям, и тем больше места отводит хронике преступлений, скандалам и иллюстрациям. В течение первых пяти лет существования газеты «New Iork Journal», поставившей себе целью завоевать большое число читателей и успешно выполнившей эту задачу, газета «самым беззастенчивым образом развращала литературные и художественные вкусы толпы и пичкала ее всякой скандальной дрянью», потому что для победы над соперниками газете нужно было «еще больше влезать в частную жизнь всякого нью-иоркца, еще более беззастенчиво преувеличивать и извращать факты, еще более разжигать всякие низменные страсти малокультурных классов».

«Лучшие газеты в Германии с трудом борятся за свое существование, говорит г. Коварский. Бульварная пресса, спекулирующая преимущественно на сенсации, порнографии и уголовщину, – это распространеннейшая. живая, повседневная, дешевая та же Пик Картонова литература, которой питается колоссальное количество людей, и которая воспитывает население в самом разнузданном духе, ожесточает, убивает этику, разрушает способность понимать и наслаждаться истинной изящной литературой, губит лучшие духовные интересы человека». И более приличная газета, вроде «Berliner Tageblatt», привлекающая к себе внимание образованного читателя «за бойкость и быструю осведомленность», окрашена в свою очередь таким «налетом пошлости», который «не позволяет никому из более серьезных читателей признавать подобную газету своею». Австрийская газета потворствует нездоровым инстинктам массы, «вечно гонится за сенсацией и подносит ее в пикантном виде, чтобы разжечь нездоровое любопытство читателя».

Основной признак большой парижской газеты, говорит г. Белорусов, безыдейность и беспринципность. «Она стоит на почве существующего порядка вещей и слегка кокетничает с порядком завтрашнего дня, насколько он выясняется из тумана будущего. Вне этих соображений ей глубоко безразличны роялисты и радикалы, социалисты и анархисты, католики и франкмасоны, кабинеты разных направлений и всяческие общественные движения. Или иначе – все они одинаково для неё интересны, насколько сенсационны их выступления, и тем она посвящает больше внимания, вокруг кого можно больше наделать шума, и кем можно больше заинтересовать улицу. И так как улица морально и умственно невзыскательна, то моральный и интеллектуальный уровень большой прессы упорно низмен». «Газета набивается телеграммами и отчетами об убийствах и других преступлениях, о трагических любовных историях и т. п. Если где-нибудь в стране происходит выходящий из ряда скандал – он вздувается газетой до чудовищных размеров». «Каждый репортер, раскопавший в интересном деле интересную подробность, получает немедленно премию. Репортеры, поэтому, стараются изо всех сил и проявляют чудеса сыскной или розыскной догадливости».

Особым вниманием популярной капиталистической газеты пользуются из ряда вон выходящие преступления, которые они разукрашивают такими подробностями и смакуют с таким вкусом, что невольно внушают читателю сочувствие к преступнику и даже к преступлению. Английская уличная пресса, по словам Гобсона, служит для публики средством «досыта насладиться резней, убийствами, человеческими страданиями и разрушениями». Неудивительно, если рост специфической преступности в Западной Европе, учащающиеся револьверные расправы, подвиги апашей, убийства на романической почве и т. п. связываются общественным мнением с деятельностью печати, дающей «занимательные повествования о каждом новом преступнике, помещающей его портреты, смакующей пикантные детали из прошлого и настоящего своих героев, а многочисленная публика в свою очередь смакует бойкия изложения репортеров». Дело дошло до того, что выдающиеся французские писатели взывают к представителям печати об отрешении от того, чтобы преподносить публике портреты преступников, с симпатией их описывать, и напоминают им о «громадной общественной опасности, вытекающей из существующих газетных нравов»[6 - Периодическая печать на Западе, с. 211, 353, 355, 161. «Русские Ведомости», 1900, № 303; 1912 г., № 120; 1913 г., № 104. «Вестник Европы», 1911 г. № 7 «Большая Пресса» Белорусова.].

Необходимой принадлежностью большой популярной газеты служить роман, разрабатывающий те же темы, что и сенсационный репортаж. Невероятные события, невероятные преступления, порнография – составляют обычное его содержание. Наряду с большими романами, для массового читателя неизвестных, иногда талантливых авторов, французские газеты для более взыскательной публики печатают мелкие рассказы крупных известных писателей. И хотя, платя громадные гонорары, они привлекают к себе звезды разного цвета, но на страницах бульварной газеты они все более или менее равняются под одно, и очень редко в такой газете, говорит г. Белорусов, попадается рассказ, кем бы он ни был написан, без порнографии.

Заполняя свои страницы отчетами о мелких сенсационных событиях дня и всячески разукрашивая последние, популярная капиталистическая газета уже мало заботится о том, чтобы держать своих читателей в курсе более важных, но не так занимательных для праздного любопытства событий внутренней и иностранной жизни. Ни одна парижская газета, говорит г. Смирнов, не интересуется жизнью провинции и повествует лишь о таких событиях внутренней жизни, которые почему-либо остановили на себе всеобщее внимание. По этим газетам, говорит г. Смирнов, нельзя получить сколько-нибудь правильного понятия не только о том, что происходит в Германии, «которую они, однако, как врага, должны были бы знать», в Англии, «на которую некоторые правящие сферы и патриоты-шовинисты очень долго направляли общественное мнение, и с которою в настоящее время происходит сближение», или в России, «которою, как союзницей, они, казалось бы, должны особенно интересоваться», – вы ничего не найдете в французских газетах даже об отторгнутых у Франции провинциях – Эльзасе и Лотарингии, – с потерей которых французы никак не могут примириться и мечтают об их возвращении, хотя бы силою оружия, «Вы можете несколько лет сряду читать парижские газеты и не иметь никакого представления о том, чем живет, болеет и радуется французская провинция».

Иностранные известия американских газет состоят из одних телеграмм и не дают никакого понятия об иностранной жизни. «Из получаемой мною второстепенной русской газеты, говорит г. Гурвич, я узнаю больше о том, что делается в З. Европе, нежели из нескольких больших нью-иоркских и вашингтонских газет, которые я просматриваю ежедневно». И «чем лучше расходится газета, тем меньше внимания она уделяет политике и руководящим статьям, и тем больше места отводит хронике преступлений, скандалам и иллюстрациям».

Известие о всеобщей забастовке в сентябре 1911 г. в Испании, закончившейся кровавым восстанием в Валенсии, одна из распространеннейших мадридских газет поместила мелким шрифтом в отделе происшествий, а всю первую страницу посвятила дамским прическам в Париже за истекший сезон. Другая большая и очень читаемая мадридская газета «El Munde» во время знаменитой стачки английских углекопов, грозившей крахом испанской же промышленности, питающейся исключительно английским углем, печатала корреспонденции из Лондона не об этой стачке, а о флирте, английском бифштексе, преимуществе испанской кухни и испанского характера над английскими и т. д.[7 - «Периодическая печать на Западе», стр. 326-8, 355. «Русские Ведомости», 1912 г., 12 августа.].

Давая читателю пустое, несерьезное чтение, избавляющее его от всякого напряжения мысли, популярная капиталистическая газета стремится облечь этот матерьял в форму, сокращающую еще более «труд читателя, его интеллектуальное напряжение. Отсюда большие заголовки, подзаголовки, резюмирующие содержание статей, рисунки и каррикатуры, составленные так, чтобы, посмотрев на них, можно бы не читать комментирующего их текста. Цель всех этих приемов – дать читателю возможность, бросив на газетный лист взгляд, знать все, что делается на свете»[8 - «Вестник Европы», 1911, № 7. Письмо из Парижа Белорусова.]. Такая забота об экономизировании времени читателя полезна, если сохраненное время будет затрачено в умственном отношении более производительно. Но если газета составляет почти единственную духовную пищу читателя, то описанные приемы изложения статей способны развить лишь поверхностное и легкомысленное отношение к тому, что заслуживает совершенно иного приема.

Не все, конечно, газеты принадлежать к разряду открыто продажной, желтой или бульварной прессы. Есть периодические издания специально политического и даже партийного характера, газеты, посвященные преимущественно беллетристике, искусству, выражающие определенные религиозные или социальные воззрения. Но такие газеты имеют незначительное распространение; и тогда, как напр., «Figaro», «Temps» или Croix, говорит г. Белорусов, печатаются немногими десятками тысяч экземпляров, а «Radical» или «Lanterne» имеют еще меньший курс читателей – тираж бульварных газет определяется сотнями тысяч и даже миллионами экземпляров. В Германии, правда, социал-демократические газеты расходятся в совокупности в 1? миллиона экземпляров; но можно ли утверждать, что такая газета удовлетворяет не только партийным, но и прочим запросам читателя, и рабочий-социалист не обращается для развлечения к газетам, которые по вышеприведенной характеристике г. Коварского «убивают этику, разрушают способность понимать и наслаждаться истинной литературой, губят лучшие духовные интересы человека». Германия, впрочем, как молодая капиталистическая нация, не подчинилась еще в данном отношении всецело господству капитала. А новейшая история её пролетариата имеет ту особенность, что руководившая последним просвещенная социал-демократическая партия поставила себе задачей не только проповедь социализма и политическую организацию рабочего класса, но и всестороннее умственное его развитие. Несмотря на тенденциозность последнего, руководительство социал-демократии не могло не создать в известной части германского пролетариата более чистых и серьезных интеллектуальных стремлений. Этим, однако, не устраняется общепризнанный факт всеобщего распространения в массах передовых государств низкопробной уличной прессы. Заставить же капиталистическую дешевую газету служить высшим интересам культуры почти невозможно: это не приносит желательного дохода, да и воспитанный ею читатель потребует другого содержания. Если муж-социалист приносит домой «L'Humanitе», жена презрительно осматривает ее и говорит: «И что за газета! Вот на улице Botzaris нашли отрезанную голову женщины; все газеты полны этим делом, а в твоей дурацкой «Humanitе» две строчки. И фельетон о кооперативах – очень интересно! Читай, если хочешь, свою «Humanitе», а я покупаю «Matin»». И чтобы не тратить лишнего су в день, рабочий заменяет социалистическую газету бульварной.

Многие молодые, умные и образованные французы, начиная журнальную карьеру в широко-распросграненных газетах, пробовали обстоятельно говорить о серьезных вопросах текущей жизни, знакомить читателей с общественным и умственным движением в других странах, но их статьи бросались в редакционную корзину, потому что это «скучно», «тяжело», «ce n'est pas dr?le, потому что это не интересует читателя». В это время, когда во главе бывшего органа французской рабочей партии «Petite Rеpublique» (принадлежащей акционерному обществу) находился один депутат, некоторые молодые журналисты, проживавшие заграницей, посылали в газету статьи о выдающихся явлениях общественной жизни в обитаемых ими странах, не требуя даже за них гонорара. «Но ни одна из этих интересных корреспонденций не была напечатана, между тем, как «Petite Rеpublique» ежедневно посвящала скабрезным анекдотам, рассказам об убийствах, воровствах и драках, скачкам и отвратительным бульварным романам по крайней мере три четверти своего содержания»[9 - «Вестник Европы», 1911, 7. Периодическая печать на Западе, стр. 330-1.].

«Petite Rеpublique» принадлежала, впрочем, акционерному обществу и была предоставлена в распоряжение рабочей партии по соображениям коммерческим, причем неполитическая её часть осталась в заведывании дирекции общества и наполнялась обычным для капиталистической газеты содержанием. Более характерным следует считать факт подчинения нездоровым вкусам читателя изданий, менее зависимых от капиталистических влияний. «Кто будет читать листок, в котором нет страшного романа? спрашивает г. Белорусов. И вот, почтенный «Radical», заинтересованный в возможно широком распространении политических идей радикально-социалистической партии среди избирателей, видит себя принужденным печатать крикливые и раздражительные романы, полные убийств из-за любви и денег, полные преступлений и подвигов апашей и полицейских». И даже социалистическая «L'Humanitе» Жореса, одно время не печатавшая ни хроники сенсационных преступлений, ни романов, должна была отступить от этого правила[10 - «Вестник Европы», 1911, 7. Письмо из Парижа Белорусова.].

Начатая на страницах газеты, система развращения читателя продолжается в популярной книжке.

Известно, какое распространение получила в последнее время развращающая литература разного рода: порнографическая, сыщицкая и разбойничья. Изданием такой литературы занимаются в Германии 52 фирмы; продается она в 800 книжных магазинах, в писчебумажных, табачных лавочках и при посредстве 30-ти тысяч книгонош, проникающих во все закоулки. Оборот этой литературы в 1907 и 1908 г. достигал 60 милл. марок, а в 1910 г. оборот одного лишь берлинского издательства составлял 25 милл. марок. В 1911 г., впрочем, оборот такой литературы составлял всего 50 милл. марок. Продается эта литература выпусками ценою в 10 пфенигов, и составляются книжки с таким расчетом, чтобы не давать остывать интересу читателя, и чтобы последний непременно требовал следующего выпуска, продолжающего рассказ. Данная литература является поэтому плодом самого необузданного воображения. «Если это «кухонная» (Hintertreppenromane) литература, то её содержание – разбойничьи подвиги самого гнусного и кровожадного характера. Если это подвиги сыщика, то это – борьба ловкого преступника и еще более ловкого шпионажа. Если это эротическая литература, то это – смесь садизма, мазохизма и т. п.». «Книжки, спекулирующие на народное суеверие, представляют смесь самых невероятных явлений чародейства, вызова духов, плясок мертвецов, преступлений, совершенных трупами, и пр., и пр…. любое сенсационное событие обрабатывается этой литературой под вкус самого невзыскательного читателя, без всякого внимания к действительному характеру событий». Один немецкий роман, напр., дает описание 2293 убийств и не только обычными средствами холодного и огнестрельного оружия или отравления, но и изощренными способами оскальпирования, потопления, заколачивания кулаками, зарытия в землю, отдачи на съедение крысам и т. п. Всего печальнее, что эта литература составляет самое распространенное чтение среди детей рабочего класса в школьном и послешкольном возрасте, причем главным потребителем порнографических изданий являются девочки 13–15 лет. Не менее того распространено среди школьников и чтение газет. Согласно недавно произведенной анкете в ряде немецких школ, 90 % учеников читают газеты, причем только 40 % интересуется в них чем-нибудь другим, кроме судебной хроники и происшествий.

Отдельные группы из общества обратили внимание на развращающее влияние популярной прессы, но тщетно ищут действительных средств борьбы с нею. На съезде общества народного образования в Дортмунде в 1909 говорилось о заполнившей германские книжные рынки сенсационной и бульварной литературе, оказывающей гибельное влияние на литературные вкусы среднего читателя, до учащихся включительно. В конце того же года в Германии основалось женское общество для борьбы с грязью и развратом, распространяемыми посредством литературы. В Гамбурге с тою же целью основалось «Немецкое общество памяти писателей», и борьбе с развращающей литературой посвящает в последние годы свои силы ряд культурных обществ в Берлине, Мюнхене, Кельне, Лейпциге, Висбадене. В последнее время делают попытай применения международных правительственных мер для борьбы с порнографическими произведениями. В одной из недавних книжек «La Revue» помещены мнения известных французских писателей о влиянии литературы на увеличение числа кровавых преступлений и воззваний к представителям печати не пропагандировать преступления сенсационным их описанием и симпатичным отношением к преступникам, а к читателям – не поощрять такого рода описаний. Эта литература успела уже произвести прочные изменения в психике читателя, и гамбургское, напр., общество памяти писателей должно было во внимание к этой психике издавать криминальные же рассказы Пауля Гейзе, Мейера, Давида и др. для отвлечения читателя от уличной литературы. Мы знаем, что в угоду читателю, бульварный и сенсационный отделы должны были завести парижские социалистические газеты, и все это доказывает, что развращающая пресса покоится на твердом психическом основании, что она сеет свои зловредные семена на подготовленной для того почве, и так или иначе, удовлетворяет каким-то общим потребностям[11 - «Русские Ведомости», 1912 г., № 120 и 166.].

Газета, стоющая всего две-три копейки, может быть прямо покупаема читателем. Но сенсационного романа такой газеты недостаточно для удовлетворения последнего, и кто стесняется в средствах для приобретения бульварных романов в собственность, тому предоставляется возможность зачитываться ими в библиотеках. Большие лондонские библиотеки, напр., забирают от одной до трех тысяч экземпляров нового романа, а меньшие, находящиеся на окраинах – по 30-50-ти экземпляров, и весь этот запас зачитывается «до дыр, до выпадения листов». Уже из такой жадности к чтению читатель, конечно, догадается, что предметом его являются не лучшие произведения человеческого гения, и популярнейший сегодня роман через 6–7 месяцев погружается в лету забвения. «Англичанке (клиентами описанных библиотек являются преимущественно женщины) среднего круга, говорит г. Дионео, позволяется не иметь никакого представления о континентальной литературе; разрешается не знать своих классиков, но совершенно непростительно, не читать какой-нибудь роман «The Blindness of d-r Grey», о котором говорит «весь Лондон». И романы этой категории, издающиеся в количестве сотен тысяч экземпляров, «поражают своей шаблонностью или, точнее, своим шаблонным оригинальничаньем»»[12 - «Русские Ведомости», 1909 г., № 290.].

V

Порабощение капиталом печатного слова осуществляется, конечно, при посредстве писателей. Писатель мало-помалу обращается в такого же рабочего в капиталистическом предприятии, каким является рабочий завода, фабрики, угольной копи и т. н. Он продает свой труд и исполняет работу, какую ему поручают, и как ему приказывают. «Газетный сотрудник и даже редактор американской газеты, говорит, напр., г. Гурвич, – литературный батрак, нанятый для того, чтобы делать всякую работу, какую укажет хозяин. О личных убеждениях литература не справляется; умеешь писать по заказу на заданную тему в том духе, как велят – вот и все, что нужно!». Не нужно современному газетному работнику не только убеждений, но и знаний, и широкого образования. Познакомившись из выше приведенных фактов с содержанием, напр., типичной французской газеты, мы не удивимся сообщению г. Смирнова, что «от журналистов не требуется ни знания иностранных языков, ни знания всего, что происходит вне Франции, и невежество в этом отношении парижских журналистов поражает всякого иностранца». Не нужно ему знать и своей родной страны, о которой сообщаются лишь сенсационные известия; «не нужно знать экономических и социальных вопросов, волнующих весь мир; не нужно ни научной, ни даже настоящей литературной подготовки». Зато он должен быть «хорошим сыщиком» и уметь по двум-трем данным ему фактам и при помощи, может быть, словаря Ларуса набросать на заданную тему легкую и занятную статейку. Он должен быть вместе с тем, говорит г. Смирнов, «хорошим сыщиком», и эволюция в данном направлении газетного работника идет так успешно, что понемногу стирается граница между газетным репортером и подлинным сыщиком-провокатором. «Два мира, говорит г. Белорусов, – мир печати и мир сыска – казалось бы, не имеющие между собой ничего общего – частично совпадают, почти сливаются». А так как сыщику приходится попадать в разные положения и брать на себя разные роли, то парижский сотрудник, напр., бельгийской, вовсе не сыскной газеты «Etoile Belge», оказался «сыщиком, подложным анархистом, коммунистом, революционером, «camelot du roi», франкмасоном, бомбистом и подлинным мазуриком».

Подчиненные отношения писателя к издателю, установившиеся в области периодической печати, переносятся на легкую непериодическую литературу. «Молодому романисту, имеющему сказать свое слово, ужасно трудно выступить в Англии, пишет г. Дионео. Я знаю случаи, когда яркое, оригинальное произведение странствует из «магазина в магазин», и от одного литературного агента к другому… Агент дает молодому автору советы: «Вот этот герой слишком порывист», злодей недостаточно черен и ускользает ненаказанным», «такая-то любовная сцена слишком shocking». И молодой автор, желающий «пристроить» свое первое детище, черкает, мажет черной и розовой красками своих героев и героинь, смягчает диалоги[13 - «Периодическая печать на Западе», с. 327–9, 356. «Вестник Европы», 1911, 7. «Русские Ведомости», 1909. № 290.].

Писатели, достигшие известности, избавляются, конечно, от прямого насилия. Но воспитанные в атмосфере беспринципности и литературного торгашества, они уже добровольно продают себя газетному предпринимателю; и совершенно независимые, видные политические и литературные деятели отдают свое имя газете, не справляясь ни о её репутации, ни о моральной ценности. «Во Франции почти нет ни одного художника слова, – говорить г. Белорусов, – ни одного крупного и уважаемого беллетриста, который не давал бы мелких вещей большой прессе, соблазненный громадными гонорарами». За тысячу франков, говорит тот же писатель, можно приобрести для бульварной газеты и любую «звезду» политического или литературного неба. И вследствие такого отношения представителей высшей французской интеллигенции к печатному слову – отношения, отвечающего не задаче просветительного воздействия последнего на массу населения, а стремлению капиталистич. предпринимателя к личной при посредстве этого слова наживе – «газета, угождающая самым низменным вкусам низменной публики, имеет основание с гордостью указывать на лучшие имена литературы в списках своих сотрудников», и «на то, что в ней сотрудничают и бывшие министры, и профессора Сорбонны». Безсовестнейшая нью-иоркская газета «New Iork Journal» в день своего пятилетнего юбилея имела возможность опубликовать целый ряд крупных имен американских и западно-европейских писателей, до Генри Джорджа и Клемансо включительно, состоявших в числе её сотрудников, «и благодаря этим сотрудникам, газета читалась людьми, которых претило от её сенсационных приемов, но которые не согласились бы пропустить статью Бранана или Джорджа».

Безпринципное, коммерческое отношение западно-европейских писателей к печатному слову служить причиной такого «непонятного нам, русским», по выражению г. Дионео, явления, как участие консерваторов в либеральных английских изданиях и наоборот. Даже больше того! Редактором только что народившейся большой ежедневной газеты в Манчестере, «Daily Citizen», являющейся органом социалистов и рабочей партии, сделался бывший редактор консервативной, бульварной газеты «Daily Mail»[14 - «Вестник Европы», 1911 г., № 7. «Русские Ведомости», 1900 г. № 303, и 1912 г., № 239.].

Бывает, что литературная «звезда» прозревает относительно истинного смысла своего участия в продажной газете. «Я целых девять лет писал в «Journal», сообщает Октав Мирбо… Как я мог, не отказываясь от своих идей, без лицемерия и интриганства, так долго держаться в этой уличной газете… Об этом не место теперь говорить, да и в сущности я не знаю». Мирбо «прозрел» относительно газеты «Journal» после того, как эта газета отказалась поместить его статью о практическом применении в целях общественной пользы одного нового научного открытия по тому соображению, что за такую рекламную статью, да еще на первой странице, издатель вместо уплаты за нее гонорара мог бы сам заработать 5–7 тысяч франков. Долго ли бы еще продолжалась «слепота» знаменитого беллетриста, если бы он не переступил границы отведенной ему области, помещал в «Journal'е» только рассказы и романы, и его самолюбию не был нанесен ударь отказом издателя принять его произведение. Другой известный французский писатель, публицист Урбен Гойе, «возмутился» не содержанием, общим духом и продажностью газеты «Matin», в которой он сотрудничал, а чрезмерно грязными литературными приемами этой газеты для устранения своего главного конкурента, вполне её достойного «Journal'а», приемами, сделавшимися предметом судебного разбирательства. И характерен, и обиден для достоинства работающего в газете писателя ответ дирекции газеты на возмущение Гойе! «Не вмешивайтесь не в свое дело! Для этого грязного дела у нас есть достаточно грязных рук. Вас ведь мы не заставляем заниматься им. Чего же вы хотите?»[15 - «Современный Мир», 1911 г., № 1, «Реклама» г. Циперовича. «Бюллетени литературы и жизни», 1912 г., № 9, с. 373.].

До нас редко доходят известия о том, что литературные работники оказывают сколько-нибудь значительное сопротивление попыткам капиталистического предпринимателя поработить свободное печатное слово; и мы можем указать лишь на образование вначале текущего века в Париже ассоциации литературных критиков и библиографов, поставившей себе задачей борьбу с платной литературной рекламой и защиту свободной литературной критики. Реальные результаты деятельности этой ассоциации нам, однако, неизвестны.

Писатель отзывается не только на любой призыв газетного предпринимателя, но и на требование производителя матерьяльного предмета рекламировать его продукт. «Тысячи интеллигентных пролетариев, владеющих кистью, резцом и пером, готовы, – говорит г. Циперович, – увековечить любой товар, любую фирму в самых громких, ослепительных формах». «За несколько жалких грошей предприниматель получает стихотворение, восхваляющее замечательные достоинства какого-нибудь крема для лица или для сапог – для поэта-рекламиста это решительно все равно. Нужно что-нибудь посолиднее – и на смену голодному поэту является фельетонист с живым рассказом, герой или героиня которого с большой готовностью объясняют читателю, где они покупают платье, обувь, где обедают, кто их снабжает сигарами, духами, перчатками и т. д.». Наибольший же спрос со стороны рекламы предъявляется на рисовальщиков, иллюстраторов и каррикатуристов, и «над усовершенствованием плаката-рекламы в настоящее время работает целая плеяда довольно крупных художников»[16 - «Современный Мир», 1911 г., № 1 «Реклама» Циперовича.].

Очень интересно было бы изучить и психологию читателя типичной современной газеты, выяснит, что его к ней привлекает, чего он от неё ожидает и насколько чтение такой газеты – единственное, как сказано выше, общение с печатным словом для 9/10 читателей – вызывается серьезным умственным интересом или только стремлением к развлечению и забаве. Не зная хорошо этой психологии и исходя из несомненного, казалось бы, положения, что печатное слово имеет назначением удовлетворять естественную потребность человека знать и понимать, что вокруг него происходит, переживать радостные и горестные события, волнующие его соотечественников и все человечество, наслаждаться произведениями человеческого гения и т. п. – серьезные люди останавливаются с недоумением перед фактом широкого распространения популярной газеты. «Нередко мне приходилось слышать, – пишет известный французский журналист, Артур Мейер, – от людей вполне образованных, что они решительно не в состоянии понять, чем объясняется тот поразительный успех, который выпал на долю «Journal'я». Где, как не во Франции – говорит русский наблюдатель парижской жизни – можно наблюдать такое явление, как огромный тираж газеток вроде «Le Petit Journal» или «Le Petit Parisien», дрянных во всех отношениях: скудость фактических известий, литературные бездарности, безталанные политические хроникеры».

Что привлекает уже более культурного читателя к большой парижской газете, посвященной спорту, о которой «решительно всем известно», что в ней каждый отзыв, каждая фотография, каждая строчка оплачены? «Такую газету можно бы, кажется, не читать; но это все знают и читают» (Белорусов). Или что заставляет интеллигентного парижского рабочего, хотя бы он был социалист, зачитываться газетой, которую он сам характеризует, как «публичную девку», и забрасывать свой партийный орган «L'Humanite»[17 - «Современник», 1911, № 1, с. 237.].

Встречаются, правда, факты массового протеста читателей, но это относится к экстренным, так сказать, случаям и притом политических, а не общекультурных безобразий прессы. Во время, напр., парижской выставки 1900 г. и поддерживаемого газетами обострения политических неудовольствий между Англией и Францией, английские трэд-юнионы и кооперативные общества, объединявшие более двух миллионов рабочих, заявили о своем антивоинственном настроении, составив адрес к профессиональным союзам Франции и снарядив для его передачи специальную делегацию. В адресе этом, между прочим, говорится следующее:

«Новая сила появилась в мире, сила, пред которою преклоняются даже правительства, и которая возбуждает народы к взаимному недоверию и ненависти. Сила, которую мы вам указываем, и против которой мы подымаем наш голос, это – пресса, которая находится в руках людей без принципов, без совести, и которою они пользуются, чтобы разжигать на наших родинах народные страсти. нисколько не преувеличивая, можно сказать, что эта новая сила – подобной которой мир еще не знал – приобрела уже такое могущество, что начинает даже захватывать в свои руки обыкновенные функции правительств». «Рев, подымаемый этими газетами – зачастую при содействии людей влиятельных по своему положению – принимается иногда за голос народа, но ни во Франции, ни в Англии массы не имеют ни малейшего повода ненавидеть друг друга, ни малейшего желания причинять друг другу какой-либо вред. «Непосредственная опасность исходит, главным образом, от собственников и редакторов газет, которые не перестают толкать к конфликтам». «Культ любви и братства грубо топчется ногами, и человечеству грозит возврат к диким нравам варварства».

До сих пор коммерческий интерес собственников газет не препятствовал тому, чтобы даже в капиталистических изданиях высказывались разнообразные политические и общественные взгляды. Но в последнее время намечается перспектива новой опасности для свободного слова, истекающая из идеи синдикальной организации печати. О такой организации несколько лет тому назад заговорил король уличной прессы в Англии, Гармсворт, восхваляющий объединение печати перспективами вроде того, что синдикат будет проводить в публику определенные взгляды на религию, науку, воспитание, финансы» и «внушит ужас всем злоумышленникам, всем сторонникам взглядов, враждебных государству». «Гармсворт предвидит возникновение двух или трех газетных синдикатов, которым будет принадлежать вся пресса, издаваемая в странах, где говорят по-английски. Синдикат, издающий 60 или 70 газет, – писал Гармсворт в North American Keivew, – будет таким же королем газетного мира, как Рокфеллер в мире нефти… Синдикат купит лучших писателей, проведет собственные телеграфы и заставит капитулировать все другие газеты… Синдикат по готовому плану будет заказывать и проводить в публику статьи с определенными взглядами на религию, науку, воспитание, финансы, торговлю и пр.».

В малых размерах Гармсворт начал осуществлять свою идею: десять лет назад ему принадлежало в Англии 50 газет. Располагая огромными денежными средствами, братья Гармсворт «довели до банкротства многие независимые газеты в провинции и завладели ими вполне». Они захватили, напр., все провинциальные издания Шотландии, кроме одного[18 - Дионео. Очерки современной Англии, стр. 76. «Русские Ведомости», 1903 г., № 103, 1904 г. № 812.]. А в последнее время появилось известие, что в Америке уже составилась группа финансистов с известным миллиардером, Морганом, во главе для образования газетного треста и уже приступила к скупке газет.

Таковы стремления современных руководителей наиболее распространенных газет. Начав с того, чтобы пользоваться газетой, как средством личной наживы, и получив этим широкую возможность воздействия на общественное мнение в интересах отдельных лиц, групп таковых и учреждений, – капиталистические предприниматели – в тон тому, что развивается в сфере капитала, орудующего в области производства матерьяльных благ, – стремится монополизировать производство благ духовных и в интересах коммерческих, и для систематического воспитания народных масс, соответственно интересам плутократии, систематического порабощения свободного духа человека. Здесь уже выступает не один мотив личной наживы, а и цель господства над умами и чувствами читателя. Как далеко это от осуществления наивной, как теперь оказалось, веры в юридическую свободу слова, как средства облагорожения человека, и не заключается ли много правды в словах исследователя судеб французской печати, Фонсгрива, заявившего, что «пресса является в настоящее время рабой, хотя, по-видимому, и пользуется самой широкой свободой»! или в словах американского общественного деятеля, воскликнувшего на митинге о трестах: «что значит всеобщее образование, когда характер и качества умственной нищи будут определяться трестами, как определяется ими качество сахара, который мы едим, или спирта, который мы пьем»[19 - «Периодическая печать на Западе», стр. 316 И. X. Озеров «Куда мы идем?», с. 44.].

Английские библиотеки в свою очередь налагают руку на свободу печатного слова. Лондонские библиотеки обслуживают по-преимуществу женскую часть населения, предоставляя ей возможность наслаждаться чтением новых романов, предназначенных специально для невзыскательного потребителя. Библиотеки эти являются главными покупателями таких романов; от них, следовательно, зависит успех или неуспех литературного произведения. И вот, союз владельцев библиотек выработал требования, предъявляемые издателям романов. Всякий роман за неделю до выхода в свет должен быть представлен на просмотр союза, который относит его к одной из трех категорий: удовлетворительных, сомнительных или предосудительных. Книги, признанные предосудительными тремя библиотеками, не принимаются в библиотеки; сомнительные книги могут быть приобретаемы членами союза, но последние должны препятствовать их распространению. Меры библиотекарей мотивируются интересами общественной нравственности; но ходкия книги распространяются ими без внимания к содержанию, и «безнравственными будут признаны, говорит г. Дионео, вероятно, такие книги, на которые существует небольшой запрос только со стороны высококультурных читателей». Решение союза библиотекарей вызвало негодование авторов. «Стоило ли так упорно бороться с королевской цензурой, чтобы попасть под надзор союза»? – говорят романисты.

VI

Мы брали факты для характеристики капиталистической печати из жизни Западной Европы и Северо-Американских Соединенных Штатов, а не из русской действительности, потому что в этом отношении, как и во многих других, наша страна идет позади своих соседей; русский читатель ищет в печати не только любопытное и забавное, но и поучительное и серьезное, а русский писатель еще не утвердился окончательно на позиции чужого наемника и считает еще себя призванным руководить духовным развитием масс в духе истины, красоты и справедливости. Вряд-ли, однако, кто-либо сомневается в том, что и наша периодическая печать движется в том же направлении подчинения капиталу, а литературная братия понемногу приспособляется к новым условиям работы. И если захват печати капиталом возбуждает в наших писателях попытки организованного сопротивления, то это касается главным образом эксплоатации капиталом самих писателей, а не защита достоинства печатного слова, как средства духовного развития народа. В последние годы в прогрессивных русских газетах стали постоянно даже печататься статьи, оплачиваемые не издателями, а авторами. Пока такие статьи, приняв научную личину, восхваляют только лекарственные средства и помещаются в отделе объявлений, за содержание коих редакция газеты ответственности на себя не принимает. Но уже характерен самый факт разделения газеты на ответственную и неответственную части и помещение в последней не простых объявлений, а настоящих статей. А допущение на странице порядочных изданий рекламных медицинских статей в самое время, когда врачебное сословие сочло необходимым начать организованную борьбу с распространением в публике патентованных лечебных средств и обращается за содействием в печати, – представляется даже пикантным. Молодые наши писатели и читатели, воспитывающиеся в атмосфере постепенного распространения влияния капитала на все сферы человеческой деятельности, не находят, может быть, в факте помещения на страницах порядочного органа медицинских реклам ничего предосудительного. Но ведь таким именно путем постепенного пропитывания капиталистическими тенденциями, а не силой coup d'?tat, когда-то принципиальная и просветительная, напр., французская печать превратилась в средство развращения и духовного усыпления народа. Допустит-ли без борьбы такое поругание печатного слова русский писатель и читатель?

notes