Красное на красном

Те, кого в час беды не оказалось в Этерне, собрались на Рубеже. Их было больше, чем они боялись, и меньше, чем надеялись. Выжившие могли держать Рубеж, но не создавать миры и не одаривать избранных бессмертием и силой. Одинокий навеки запомнил глаза Стратега – исполненные боли и тревоги глаза воина, осознавшего, что ему не дождаться ни помощи, ни приказа, что все смотрят на него и отныне от него зависит исход войны… Стратег стал Архонтом, а все они – Одинокими, не загадывавшими дальше грядущей схватки.

Рано или поздно Чуждое прорвет оборону и набросится на внутренние миры, впрочем, в последнее время Одинокий стал опасаться, что раттоны погубят Ожерелье прежде, чем падет Рубеж.

…Крик был неожиданным и страшным. Это не было зовом в прямом смысле этого слова, но Одинокий вскочил, сбросив на пол раздосадованную кошку. Неподалеку шел неравный бой – кто-то в одиночку отбивался от множества убийц. Страж Заката чувствовал их ярость, удивление и, наконец, страх. Тот, на кого напали, был обречен, но он дрался и как дрался! Одинокий словно бы вживую увидел большую, тускло освещенную комнату, опрокинутую, разбитую мебель, мечущиеся силуэты, чьи-то глаза, белые от ярости… Странно, он ведь отгородился от чужих мыслей и чувств, и отгородился надежно, в чем же дело? Раттоны? Нет, тут они ни при чем.

Страж Заката, по-прежнему никем не примеченный, выбежал на улицу. Город спал или делал вид, что спит, было тихо, но Одинокий не сомневался – рядом убивают. Более того, он знал, кого именно – всадника, встреченного им на площади. Те, кто за ним следил, времени зря не теряли.

Где-то завыла собака, хлопнула дверь, в окне напротив задули свечу. Воин пожал плечами и быстро пошел по пустынному переулку. Зачем ему это? Люди вечно враждуют, а если не могут справиться с противником в открытом бою, бьют в спину. Кэртиана не исключение, скоро здесь и вовсе начнется война всех со всеми. Война, в которой не будет победителей, кроме раттонов.

Переулок влился в тихую улицу, застроенную двухэтажными домами; в одном из них погибал человек, чья неистовая радость разбудила в Одиноком то, что, казалось, ушло навсегда. Между ним и смертным возникла ниточка, которая и привела чужака к изящному особняку, в котором шел бой. Шел, хотя должен был уже закончиться. Жалобно зазвенело разбитое окно, сквозь которое пролетел какой-то обломок, раздался крик, и ответом ему был наглухо захлопнувшийся ставень в доме напротив. Эта «хата» явно была «с краю». Снова звон, злобный вопль, глухие удары и возня внутри и мертвая тишина снаружи. Как похоже на людей…

Остатки здравого смысла шептали, уговаривали, требовали оставить все, как есть. Одинокие не вмешиваются в дела смертных, Кэртиана захвачена раттонами, он не должен оставлять следов… Он их и не оставит! Зачем тратить Силу, ведь он может драться, как человек! Он это умеет, всегда умел, и будь трижды прокляты все раттоны всех миров и все запреты! Одинокий выхватил меч и пинком вышиб жалобно вскрикнувшую дверь.

Часть первая

«Le Temple Foudroyе»[1 - «Разрушенная Башня» («Удар Молнии») – высший аркан Таро. Рядом с хорошими картами означает окончание черной полосы в жизни, избавление от тяжкого груза. При дурном раскладе эта же карта предрекает потерю счастья, уничтожение, хаос. Перевернутая карта (далее П.К.) указывает на зависимость от существующих обстоятельств, ограниченность возможностей. Вы вынужденно идете старой дорогой, не в силах ничего изменить.]

On n'est jamais si heureux ni si malheureux qu'on s'imagine[2 - Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому (Франсуа де Ларошфуко).]

    Fran?ois de La Rochefoucauld

Глава 1

Окрестности Олларии

«Le Valet des Еpеes»[3 - «Паж Мечей» (Стихия – Воздух) – «придворная» карта системы Таро. Символизирует молодого человека, любознательного, неискушенного, иногда инфантильного, которому охотно покровительствуют. Перевернутая карта (П.К.) означает сомнения, страх, неуверенность.]

1

Осень 397 года круга Скал[4 - Летосчисление в Кэртиане ведется от Сотворения и для удобства делится на чередующиеся 400-летние круги (эпохи) – Скал, Ветра, Волн и Молний. Считается, что грань эпох сопровождается войнами и катаклизмами. Год в Кэртиане состоит из 16 месяцев по 24 дня, каждый из которых делится на четыре недели, совпадающие с лунными фазами. Год начинается в день Зимнего Солнцестояния. Далее приведены названия месяцев по эсператистскому и олларианскому календарям. Месяц Зимних Скал (у олларианцев – месяц Нефрита), месяц Зимних Ветров (месяц Аметиста), месяц Зимних Волн (месяц Малахита), месяц Зимних Молний (месяц Граната), месяц Весенних Скал (месяц Агата), месяц Весенних Ветров (месяц Изумруда), месяц Весенних Волн (месяц Аквамарина), месяц Весенних Молний (месяц Алмаза), Месяц Летних Скал (месяц Бирюзы), месяц Летних Ветров (месяц Топаза), месяц Летних Волн (месяц Жемчуга), месяц Летних Молний (месяц Янтаря), месяц Осенних Скал (месяц Сердолика), месяц Осенних Ветров (месяц Сапфира), месяц Осенних Волн (месяц Мориона), месяц Осенних Молний (месяц Рубина).] выдалась хмурой и слякотной. Серое небо, словно бы укутанное грязным войлоком, нависало над раскисшими дорогами. На проселках лошади вязли чуть ли не по стремена, но и столичный тракт был не многим лучше. В такую погоду путешествуют либо по необходимости, либо по большой охоте, которая, как известно, пуще неволи. Злые, заляпанные грязью путники, измотанные кони и мулы, чавкающая, вязкая грязь, мокрые деревья у обочин, воронье в низком небе – все это напрочь лишало окрестности Олларии неоднократно воспетой трубадурами прелести. Непоседы, покинувшие дом по собственной прихоти, и те глядели по сторонам безо всякой радости, чего уж говорить о тех, кого впереди не ждало ничего хорошего. Летом яркое солнце и сочная зелень скрасят любую неприятность, осенью, особенно столь унылой, даже воображаемые напасти кажутся безнадежными и неотвратимыми. Неудивительно, что шестнадцатилетний Ричард Окделл смотрел на мир отнюдь не радостными глазами.

Юноша никогда не бывал в Олларии, но всей душой ненавидел и сам город, и тех, кто вынудил его пуститься в путь. Единственный сын убитого пять лет назад герцога Эгмонта до последнего надеялся, что матушка послушает родичей и оставит его в Надоре. Увы, вдовствующая герцогиня была неумолима. Король требовал, чтоб Ричард Окделл вместе с другими молодыми дворянами прошел школу оруженосцев, значит, так тому и быть. Родич и опекун Дика граф Эйвон Ларакский пытался отстоять внучатого племянника – не вышло, герцогиня Мирабелла обладала железной волей. Эйвон сдался, хотя по закону решал он и только он.

Матушка долго объясняла сыну и наследнику его долг и его обязанности, Ричард не слушал. Судьба наградила наследника Окделлов довольно-таки сомнительным подарком – смелый и порывистый, Дик умудрялся переживать все радости и неудачи заранее, причем грядущие беды в его глазах выглядели ужаснее, чем на самом деле. Вот и полгода учебы в знаменитом на все Золотые земли[5 - Золотые земли – государства, возникшие на территории, которую, согласно легенде, некогда занимала великая Золотая Империя.] поместье Лаик, чаще называемом Жеребячьим загоном, казались юному герцогу страшнее чумы и войны. Впрочем, на сей раз воображение и рассудок друг другу не противоречили. Жить среди врагов, подвергаться оскорблениям, не имея права ответить ударом на удар, – что для дворянина может быть горше?!

Дикон не сомневался – захватчики и предатели сделают все, чтобы превратить жизнь сына Эгмонта Окделла в ад. Мать, Эйвон, отец Маттео твердят о терпении, что «является кольчугой сильного», но Дик не слишком надеялся на эту добродетель – с терпением у мужчин в их роду всегда было худо. Молодой человек с тоской глядел на выраставшие из серой мути башни Олларии, где ему предстояло провести самое малое полгода. Разбитая дорога поворачивала и шла вдоль стены к воротам, у которых собралась небольшая толпа.

Войти в столицу было непросто – стражники в шлемах и кирасах придирчиво рассматривали путников. Мелких торговцев и крестьян пропускали, взяв с них и их товаров положенную мзду, а дворянам и серьезным купцам приходилось называть писарям свои имена и цель приезда. Так повелось со времен Франциска Оллара, когда великая Талигойя пала благодаря предательству. Узурпатор отобрал у побежденных не только веру и свободу, но и имена. Кабитэла стала Олларией, Талигойя – Талигом, а ее жители подданными чужеземной династии Олларов. Король Оллар сидел на троне и теперь, хотя за четыреста лет победители Дракона выродились и теперь управились бы разве что с ызаргом[6 - Небольшое степное животное, питающееся падалью. Считается образцом трусости.].

– Запомните, Ричард, – граф Ларак, высокий дворянин лет пятидесяти с худым, утомленным лицом вырвал внучатого племянника из невеселых раздумий о прошлом и еще менее приятных мыслей о будущем, – мы приехали не сегодня вечером, а завтра утром. Окделлам нельзя появляться в столице без разрешения и задерживаться дольше, чем требуется. Я должен передать вас с рук на руки капитану Арамоне и тотчас уехать, но мы поступим иначе. Вас ждет хороший вечер и знакомство с другом, но учтите – тайно принимая сына Эгмонта Окделла, он рискует больше нашего.

– Я никому не скажу, – заверил Дикон.

– Даже если у вас появятся друзья, они не должны знать о нашей встрече с кансилльером[7 - Канцлер.].

– Так мы едем к эру[8 - Эр (ж. род эрэа) – первоначально означало крупного феодала, затем стало указывать на принадлежность к старой доолларианской аристократии.] Штанцлеру?

– К Штанцлеру, Дик. И вообще это имя вслух лучше не называть, да и слово «эр» приберегите для Окделла или… Агариса. Для Кабитэлы, тьфу ты, Олларии, хватит «сударя».

– Я понял. Я постараюсь.

– Стараться мало. Нам выпало жить во времена стервятников, такие люди, как Август Штанцлер, наперечет. Они слишком ценны для Талигойи, чтоб ими рисковать. Я не хотел ставить кансилльера под удар, но он весьма настойчив, чтоб не сказать упрям.

– Поэтому мы и поехали впереди свиты и в чужих плащах?

– Да. У ворот Роз нас встретит человек Штанцлера и проводит к нему.

– Ворота Роз? Но вот же они!

– Да, придержите лошадь. Мы приехали точно к назначенному времени…

Ричард послушно остановил измученного жеребца. Конь был не из лучших, но нынешнее положение Окделлов требовало скромности, чтобы не сказать самоуничижения. Молодой человек знал, что без заступничества кансилльера и королевы им пришлось бы еще хуже, но представить это «хуже» было трудно.

– Не пожертвуют ли добрые господа на храм Святой Октавии Олларской? – Ричард Окделл, вздрогнув, уставился на ухватившегося за его стремя монаха в черном балахоне и торопливо вытащил монетку. Окделлы, как и большинство Людей Чести[9 - В описываемые времена Людьми Чести называли себя потомки старых аристократических домов, находящиеся в явной или тайной оппозиции к правящей династии.], тайно исповедовали эсператизм[10 - В Золотых землях господствует монотеистическая эсператистская религия, согласно которой Создатель сотворил Ожерелье миров, нанизав его на Нить Света, по которой и странствует. Когда он посещает очередной мир, то шестнадцать лет ходит по нему неузнанным, а затем творит суд и над живыми и над умершими, после чего вновь пускается в путь, чтобы когда-нибудь вернуться. Эсператисты живут в ожидании возвращения Создателя и Его суда. Главой эсператистской церкви является пожизненно избираемый конклавом Эсперадор, а главным центром эсператизма – Агарис – город-государство, расположенный на полуострове, вдающемся в Померанцевое море. Когда Франциск Оллар захватил Талигойю, Эсперадор отказал ему в поддержке. Оллар ответил тем, что объявил себя главой новой Олларианской Церкви. Олларианство отличается от эсператизма тем, что его главой является король, единолично назначающий кардинала, ведающего делами церкви. Франциск приказал перевести священные книги на современный язык, отказался от канонов иконописи и храмовой архитектуры и произвел ряд других религиозных реформ.] и именно поэтому не отказывали жадным святошам. Истинная вера в Талиге была не в почете, равно как и Честь.

– Святая Октавия не забудет вашей щедрости, – провозгласил монах, опуская суан[11 - Суан – мелкая серебряная монета.] в опечатанную глиняную кружку, и зашептал: – Поезжайте вдоль городской стены. Там будет гостиница «Мерин и кобыла», спросите себе две комнаты окнами во двор и ждите.

Олларианец отпустил стремя Дика и завел свою песню о пожертвованиях перед каким-то торговцем.

– Ричард, – в голосе опекуна послышалась досада, – учитесь собой владеть, на вашем лице все написано. Впрочем, чего еще ожидать от сына Эгмонта?! Поехали!

2

Гостиница «Мерин и кобыла» оказалась небольшой и уютной. На вывеске красовалась игривая молодая кобылка, за которой уныло наблюдал старый, сивый мерин. Вывеска была веселой, физиономия трактирщика – тоже. Эйвон Ларак занял две предложенные ему комнаты и заказал туда баранину, тушеные овощи и красное вино. Дик наслаждался отдыхом и горячей едой, не слишком веря, что кансилльер Талига почтит своим вниманием жалкую придорожную гостиницу, но он ошибся. Едва на ближайшей колокольне отзвонили десять, как в дверь коротко и властно постучали. Эйвон отворил, и на пороге возник еще один монах, пожилой и тучный.

Оказавшись внутри, олларианец отбросил капюшон, открыв некрасивое отечное лицо, впрочем, умное и приятное. Глубоко посаженные глаза гостя подозрительно блеснули

– Дикон! Совсем большой… Одно лицо с Эгмонтом, разве что волосы темнее. Эйвон, вам не следовало соглашаться на эту авантюру.

– Я был против, но Мирабелла считает, что Окделлы не могут отказать, если их призывает Талигойя.

– Талигойя. – Густые брови кансилльера сдвинулись к переносице. – Талигойя, вернее, Талиг безмолвствует. Ричарда вызвал кардинал. Что у черного[12 - Намек на черные олларианские одеяния. Эсператистские священнослужители, кроме Эсперадора, носят серое.] змея на уме, не знаю, но добра Окделлам он не желает. Ричард, – Август Штанцлер пристально посмотрел на юношу, – постарайся понять и запомнить то, что я скажу. Самое главное, научиться ждать – твое время еще придет. Я понимаю, что Окделлы ни перед кем не опускают глаз, но ты должен. Ради того, чтоб Талиг вновь стал Талигойей. Обещай мне, что последуешь моему совету!

– Обещаю, – не слишком уверенно пробормотал Ричард, – но если они…

– Что бы они ни болтали, молчи и делай, что положено. Ты хороший боец?

– Со временем он превзойдет Эгмонта, – вмешался Эйвон, – но пока его подводит горячность.

– Я бы предпочел, чтоб он превзошел Ворона, – вздохнул кансилльер, – но это вряд ли возможно. Дик, постарайся употребить эти полгода для того, чтоб догнать и перегнать большинство своих товарищей. Смотри на них, пытайся понять, что они за люди, возможно, от этого когда-нибудь будет зависеть твоя жизнь.

Помни, в Жеребячьем загоне нет герцогов, графов, баронов, нет Окделлов, Савиньяков, Приддов. У тебя останется только церковное имя. Родовое ты вновь обретешь в день святого Фабиана. Тогда же будет решено, оставят тебя в столице или вернут в Окделл. Я постараюсь не терять тебя из виду, но в «загон» мне и моим людям хода нет. Через четыре месяца унары[13 - Унары – молодые дворяне, обучающиеся в школе оруженосцев.] получают право встречаться с родичами, но до тех пор ты будешь волчонком на псарне. Это очень непростое положение, но ты – Окделл, и ты выдержишь. Я старый человек, но с радостью отдал бы оставшиеся мне годы, чтоб увидеть на троне короля Ракана, а Дорака на плахе, но пока это невозможно.

Терпят все – Ее Величество, твоя матушка, твои кузены, Эйвон, а я и вовсе пью с мерзавцами вино и говорю о погоде и налогах. Потерпишь и ты, хотя придется тебе несладко. Твои будущие товарищи, кроме молодого Придда и пары дикарей из Торки, принадлежат к вражеским фамилиям. Начальник «загона» капитан Арамона метит в полковники. Он лебезит перед тем, кто ему полезен, и отыгрывается на ненужных и опальных. То есть на таких, как ты. Тебя будут задевать, оскорблять родовую честь и память отца. Молчи!

С прошлого года дуэли среди унаров запрещены под угрозой лишения титула. Возможно, это и есть причина, по которой тебя вызвали. Сожми зубы и не отвечай. Когда-нибудь ты отдашь все долги. Тебе станут набиваться в друзья. Не верь. Доверие Окделлам обходится очень дорого. Никаких откровенных разговоров, воспоминаний или, упаси тебя Истинный[14 - Истинный (Милосердный, Всезнающий, Всеблагий, Всемилостивый, Ожидаемый) – имя Создателя.], сплетен о короле, королеве, первом маршале и кардинале. Если тебе станут про них рассказывать – прерывай разговор. Если кто-то начнет хвалить твоего отца, говори, что утрата слишком свежа и тебе тяжело о ней говорить. Если собеседник желает тебе добра, он поймет. Если это подсыл – останется с носом. Ты все понял?

– Все.