Эль Пунто

– Я любил тебя, – сказал Рамон. – И, быть может, ещё люблю. Но небо послало мне очередной знак, и я не в силах ему противиться. Не знаю, где мы допустили ошибку. Наверное, нам не стоило заниматься самообманом. Ведь ты – всё-таки не она. А это, согласись, главное.

Кристина, запертая внутри собственного тела, чувствовала стены клетки, сотканные из ужаса. Билась о прутья, в надежде выскользнуть, но не было ни одного шанса на успех. А та, что раньше жила на спине Рамона, лишь смотрела с печальной улыбкой и качала головой. И не было в том и тени горя. Одно сожаление, и ничего больше.

– Ну, давай, – сказала она. – Покажи мне тот знак. Я знаю, ты здесь за этим.

Рамон кивнул. Повернувшись спиной, он медленно скинул рубаху, и тотчас комнату заполнила тьма.

Чёрные, антрацитовые волосы с ярким отсветом падали на лоб, почти закрывая голубые, льдистые глаза. Чуть угловатая фигура, но изящная и грациозная. Смуглая кожа того оттенка, который принято называть «шоколадным», хотя ни один кондитер не добивался такого.

И угрюмое выражение лица той, что отвернулась слегка в сторону, лишь бы не смотреть на соперницу.

К чему соревноваться взглядами с проигравшей?

– Я любил тебя, – повторил Рамон, вновь надевая рубаху. – Но то уже в прошлом. Покинь мой дом спокойно и без истерик. Небо дало знак, и иного пути нет.

В тот момент Кристина ощутила наивысшую радость от того, что подарила своё тело белокурой незнакомке. Сама бы она не смогла достойно уйти с поднятой головой. С видом победительницы, а не проигравшей. Она прошла через Эль Пунто и поднялась на холм, где когда-то давно Рамон рассказал ей о своём даре-проклятии. Опустилась возле дерева и принялась голыми руками рыть землю у корней. Грязь пачкала нежные белые руки, умащенные кремом. Забивалась под ногти и в поры кожи. Пахла сыростью и предательством.

Наконец ей удалось отрыть ларец, подаренный отшельником. Открыв его, Кристина надела амулет в форме сердца – настоящего, человеческого, а не того, как его рисуют книги. Зелёный камень светился на шее, а Кристина стояла на обрыве, смотря на Эль Пунто.

Так простояла она день, и солнце осушило кожу. Так простояла ночь, и пролившийся дождь вымочил её до нитки. На второй день налетевший ветер запачкал её пылью. На вторую же ночь у подножья холма показался Рамон. Пробыв там около получаса, он, покачав головой, двинулся назад в город. Не сделал попыток подняться, переубедить, спасти или извиниться. Просто ушёл из её жизни. Теперь уже навсегда.

Амулет в форме сердце прожёг грудь. Опустив взгляд, Кристина увидела, что кровь стала чернильно-чёрной, а внутренности опалены огнём. И ничего более не было в душе – ни сожаления, ни страха, ни обиды.

За спиной послышались шаги, и Кристина повернулась. И те, кого она увидела, заставили с новой силой забиться пока ещё живое сердце.

Одна из пришедших была розовокожей блондинкой с карими глазами и лёгкой полуулыбкой. Вторая – голубоглазой брюнеткой, хищной и грациозной. Две судьбы Рамона, два его проклятия.

– Теперь я узнала, – сказала она. – Вы затуманили мне разум мерной сказкой, но я узнала. Вы выросли, но я всё равно теперь понимаю, кто вы.

– Ты мало что понимаешь, – сказала Мария. – Но уже больше, чем ранее.

– Зачем это всё происходит? – спросила Кристина.

– Ты нам скажешь, – Хуана послала ей воздушный поцелуй.

Он коснулся лица, принеся с собой ощущение прохлады и вдохнув капельку жизни. Протянув руку, Кристина сорвала амулет с цепочки и с силой вдавила его грудь.

Одно сердце заменило другое. Сосуды срослись с ним, и новая кровь запульсировала внутри Кристины. Дыра в груди заросла, образовав запёкшуюся корку, что была прочнее стали. Карие глаза выцвели в серость, и словно иней сковал их.

Той ночью дом Рамона сгорел дотла, а сам он замер у окна, не помышляя выпрыгнуть. Кристина в тот момент стояла рядом с ним. Гладила его по чистой и гладкой спине. Каждым касанием она выводила на этом холсте собственный лик, навсегда клеймя Рамона.

«Ты сильная», – шептал ветер чьим-то далёким голосом.

«Ты всё ближе», – отвечал огонь на своё манер.

– Этого недостаточно. Ты не она, – отзывался Рамон.

Смысл из бессмысленного

Вечером того же дня я перечитала записанное. Хотела перепроверить себя, потому что наконец-то начала нащупывать какую-то логику. Разговор с девочками-девушками продолжался из сна в сон, хотя они мало чем походили друг на друга – что по сюжету, что по настроению. При этом прослеживалась определённая связь с происходящим в реальности. В первом сне – успеть на собеседование, во втором – тиран, в третьем – кто-то переделывает кого-то. Но это всё меня не смущало, а казалось естественным. Странными были только место действия и некоторые из героев.

Поиск смысла происходящего во сне не отпускал меня ещё несколько дней. Я размышляла над ним, обрабатывая фотографии, а потом вдруг обнаруживала, что вопреки логике и требованиям выкручиваю контраст и играю с цветами так, чтобы превратить солнечный дом в афишу к фильмам ужасов.

Внезапно вспоминала слова девочек-девушек в тот момент, когда готовила яичную лапшу, начинала проговаривать их внутри себя и приходила в сознание уже к тому времени, когда еда оказывалась безнадёжно испорчена. Стоило мне достать любую книгу, как начинало казаться, будто написанные слова выделяются полужирным, складываясь в знакомую уже фразу «Ты нам скажешь». В компании с Женей я просидела несколько часов неподвижно, погружённая в саму себя, так что мне просто посоветовали в другой раз остаться дома, чтобы не портить настроение окружающим.

Не злобно посоветовали, а очень даже вежливо и спокойно. Намекнули и тут же увели разговор в сторону. Я не обиделась, а просто кивнула – то была правда, против которой, как известно, воевать трудно.

Но что было правдой в моих снах? Что из нашего диалога с девочками-девушками имело первостепенное значение? Я не знала и всё подбирала слова, которые мне требовалось сказать. Произошедшее во сне казалось важнее, чем окружавшая реальность. К тому же, там почти ничего и не происходило. Фотографии я отдала Марине, перепроверив лишний раз, что туда не затесалось ещё что-нибудь странное, а больше работы не предвиделось.

Наступили дни, когда я не знала, чем себя занять. То сидела за компьютером, листая сайты и не вдумываясь в их содержимое. То ходила по офису и заглядывала к людям в кабинеты, просто чтобы поболтать. В какой-то момент это всем надоело, так что меня посадили делать стенд для охраны труда. Мероприятие, от которого веяло школьным временем стенгазет, агитплакатов, классных уголков и прочих попыток сделать мир лучше с помощью ватмана и красок.

Здесь, к счастью, рисовать ничего не понадобилось. Лишь пересортировать имеющиеся документы, отобрать устаревшие и расположить оставшиеся так, чтобы любой желающий мог подойти к стенду и ознакомиться.

На моей памяти никто этого не делал, так что я сомневалась в практической ценности своей работы. Скорее всего, действительно наказание за то, что хожу и всех отвлекаю. И даже фраза Ивана Александровича: «Летом опять инспектора попрут, как мухи» – не воодушевила и не убедила. Хотя и развеселила на какое-то время.

Мне нравилось представлять инспекторов по охране труда, слетающихся на стенд. Как они бродят по нему с невозмутимым видом, потирают лапки и водят хоботками по листам бумаги. Как они вычитывают правила оказания первой медицинской помощи и три основных закона безопасности для тех, кто работает в офисе.

Этот лист, к слову, мне отчего-то нравился. Он прятался в глубине документов и словно просился, чтобы с ним сделали что-нибудь эдакое. А мне до ужаса требовалось что-то такое, что избавит меня от поиска злосчастного смысла! От попытки разгадать ответ на вопрос «Зачем всё это происходит?», который я сама же и задала во сне. В этом деле могла помочь только какая-нибудь другая идея, которая будет настолько сильной и захватывающей, что ни на что больше не останется сил.

Потому-то я сконцентрировалась на задуманной шалости, не оставляя себе путей к отступлению. Возилась со стендом до самого вечера. И тогда, убедившись, что идея не исчезла из головы, прибежала к себе за компьютер и быстро-быстро набрала:

«Я передвигаюсь по коридорам не бегом. Тот, кто бегает по коридорам, забыл правила по охране труда. Я хожу шагом.

Я принимаю пищу не на рабочем месте. Тот, кто ест за компьютером, забыл правила по охране труда. Я ем в специально отведённых местах.

Я работаю не на износ. Тот, кто не делает перерывов в работе, забыл правила по охране труда. Я встаю и разминаюсь».

Распечатала, сунула в стопку однотипных листов с инструкциями, регламентами и положениями, и почувствовала – отпустило.

Бессмысленная на первый взгляд шутка выполнила роль громоотвода. Вся лишняя энергия, вся «заумь», всё ушло туда, оставив мне лишь спокойствие и тишину внутри.

Иллюзия в случайном

Мысли о снах – прочь-прочь-прочь. Размышления об ирреальности бытия – кыш-кыш-кыш. Жить на полную катушку – давай-давай-давай.

Больше недели я вела себя, как Человек-лозунг. Говорила рублеными фразами. Формулировала мысли чётко и последовательно. Всегда думала, прежде чем сделать, а уж тем более – сказать.

Жизнь вошла в стадию упорядоченного и размеренного бытия. В ней даже вновь появились списки дел и почасовое планирование, чего со мной давно не случалось. Но дискомфорта я не чувствовала, а наоборот – воодушевление.

Ясность мысли, чистота взора, незамутнённая перспектива.

– Ты словно танк на пути к цели, – говорила Женя, простившая меня за тот случай, когда я испортила всем вечер. – Ну ладно, может, и не танк, а такой маленький уверенный в себе «бтрчик». Прёшь и прёшь, не поворачивая башней в сторону.

Я улыбалась в ответ и пожимала плечами. Не понимала, что тут странного. Казалось невозможным вести себя иначе.

– Я тебя побаиваюсь, – как-то призналась Марина. – Не из-за той фотографии, я уже забила. Речь о другом. Вот ты вроде смеёшься, вся такая в настроении тип-топ, а как взглянешь, так словно из глаз кто-то другой проглядывает.

Что отвечать на такое? Только лишь поджимать губы и поднимать брови. Стараться вести себя ещё естественней, чтобы остальные ничего такого не замечали. Считаться милой и странной девушкой – это неплохо, но отношение резко меняется, если исчезает «милая».