Оценить:
 Рейтинг: 0

Последний день приговоренного к смерти

Год написания книги
1829
Теги
<< 1 ... 4 5 6 7 8
На страницу:
8 из 8
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Экзекутор продолжал провожать меня. Священник ушел, обещав прийти через два часа: у него были какие-то дела.

Меня ввели в кабинет директора, в руки которого сдал меня экзекутор. Они поменялись. Директор попросил его подождать немного, объявив, что у него есть дичь, которую сейчас же нужно свезти в Бисетр с обратным поездом кареты. Без сомнения, это был нынешний осужденный, который нынче вечером ляжет на мою же связку соломы.

– Очень хорошо, – сказал экзекутор. – Я подожду немного; мы составим два протокола разом, и дело будет в шляпе.

А меня между тем посадили в маленький кабинет, примыкающий к директорскому, и там заперли совершенно одного.

Не знаю, о чем я думал и сколько времени там пробыл, как вдруг раздавшийся над самым ухом моим хохот вывел меня из задумчивости.

Вздрогнув, я поднял глаза. Я был уже не один в кабинете: какой-то человек лет пятидесяти пяти стоял передо мною – среднего роста, морщинистый, сгорбленный, поседевший, с широкой костью, со взглядом серых глаз исподлобья, с горькой улыбкой на лице, грязный, в отрепьях, полунагой, отвратительный.

По-видимому, дверь отворилась, выплюнула его, потом снова затворилась, а я и не заметил этого. Кабы смерть-то приходила так!

Несколько секунд мы пристально глядели друг на друга: он, продолжая свой смех, походивший на хрипение; я – полуудивленный, полуиспуганный.

– Кто вы? – спросил я его наконец.

– Странный вопрос! – ответил он. – Отпетый!

– Отпетый? Что это значит?

Вопрос этот удвоил его веселость.

– Это значит, – вскричал он захлебываясь от хохота, – что Шарло [5 - Палач (жарг.).] будет играть в мяч моею сорбонною через шесть недель, точно так же как твоим пнем через шесть часов. Ха-ха! Понял на- конец?

И в самом деле я побледнел, волосы у меня встали дыбом: это был другой осужденный, нынешний, тот, которого ждали в Бисетре, мой наследник.

Он продолжил:

– Что делать? Вот тебе моя история: я сын отличного вора; жаль, право, что Шарло вздумалось в один прекрасный день подвязать ему галстук. Это было, когда еще царствовала, милостию Божиею, виселица. На шестом году у меня не стало ни отца, ни матери; летом я вертелся колесом в пыли на больших дорогах для того, чтоб мне бросили су из окон проезжавших карет; зимой бегал по грязи босиком, дуя в посиневшие от холода руки; сквозь прорехи панталон виднелось голое тело. Девяти лет я уже начал запускать грабли [6 - Руки (жарг.).]; то залезу в карман, то слуплю с кого-нибудь кожу [7 - Стащу шинель (жарг.).], – десяти лет был воришкой, а потом, я кое с кем познакомился и в осьмнадцать стал мазуриком: взламывал лавки, подделывал вертушки [8 - Ключи (жарг.).]. Меня схватили, лета были подходящие, и сослали на галеры. Каторга штука тяжелая: спишь на голых досках, пьешь колодезную воду, ешь черный хлеб да таскаешь за собою глупое ядро, которое ни к чему не служит. А палочные да солнечные удары! Заметь, что тебя всего выбреют, а у меня волосы были такие славные, густые… Ничего, вытерпел! Пятнадцать лет проходят скоро: мне было тридцать два года. Вот в одно прекрасное утро дают мне подорожную и шестьдесят шесть франков, что я скопил в пятнадцать лет каторги, работая по шестнадцати часов в день, по тридцати дней в месяц, по двенадцати месяцев в год. Нужды нет. Мне хотелось сделаться честным человеком с шестьюдесятью шестью франками, а под моим рубищем скрывалось более добрых чувств, чем под рясой иного аббата.

Но паспорт, черт его побери, был желтый, и на нем еще вверху было написано: «Отпущенный каторжник». Нужно было его показывать везде, где ни проходил, и каждую неделю предъявлять меру той деревни, где меня водворили. Славная рекомендация! Каторжник! Я всех пугал, малые дети от меня прятались, и двери затворяли у меня под носом. Никто не хотел дать мне работы. Проел я свои шестьдесят шесть франков; нужно было чем-нибудь жить. Показывал руки, годные для работы, – меня не хотели слушать; продавал свой день за пятнадцать су, за десять, за пять. Куда! Что будешь делать? Раз меня мучил голод, я локтем выбил стекло в булочной и взял хлеб, а булочник взял меня. Я хлеба не ел, а был сослан на вечные галеры, с тремя буквами, прожженными на плече: покажу, коли хочешь. Это правосудие называется у них рецидивом. Таким образом, я стал пригнанною клячею [9 - Меня опять привели на каторгу (жарг.).]. Поместили меня опять в Тулон, на этот раз с зелеными колпаками [10 - С осужденными на вечные галеры (жарг.).]. Нужно было утечь. Для этого понадобилось проломать три стены, подпилить две цепи; у меня был гвоздь, и я утек. Сделали тревогу, запалили из пушек, потому что наш брат каторжник, что твой кардинал, одетый в красное: за нами палят, когда мы выезжаем. Только они стреляли по воробьям. На этот раз не было желтого паспорта, да не было и денег. Я встретил товарищей, которые тоже потерли лямку или перегрызли цепь. Их голова предложил мне место в своей шайке: они резали по большим дорогам. Я согласился и стал тоже резать, чтоб жить. Грабили и дилижансы, и дорожные кареты, а иногда и какого-нибудь прасола верхом. Деньги отбирали, лошадей с каретой отпускали, а человека хоронили где-нибудь под деревом, стараясь, чтоб не высовывались ноги, потом плясали над могилой, чтоб умять немного землю. Так уж я и состарился, проживая в кустарниках, засыпая под открытым небом, гонимый из одного лесу в другой, но по крайней мере свободный и независимый. Такой или другой – всему есть конец. В одну прекрасную ночь нас всех накрыли жандармы. Товарищи разбежались, а я, постарше их, остался в когтях этих кошек с треугольными шляпами. Меня привели сюда. Я прошел уже все ступеньки этой лестницы, кроме одной. Что платок украсть, что человека убить – для меня уже было все равно: кроме палача, мне ничего не оставалось. Дело мое было коротко. Правда и то, что я уже состарился и ни к чему более не годен. Отец мой женился на вдовушке, а я удалюсь в монастырь безголовых отшельников [11 - Мне отрубят голову на гильотине (жарг.).]. Вот и все, товарищ.

Я просто одурел, слушая его. Он стал хохотать еще громче прежнего, хотел было взять меня за руку, но я с отвращением отвернулся.

– Приятель, – сказал он мне, – ты что-то невесел. Смотри не струсь перед смертью: знаешь, там на площади придется тебе провести прескверную минуту, но зато это недолго! Мне бы хотелось быть там, чтоб показать тебе эту штуку. Знаешь что? Я даже просьбы не подам, если только меня скосят нынче же вместе с тобою. Одного попа было бы довольно для нас обоих – поделиться им с тобой мне ничего не значит. Ты видишь, что я добрый малый. А? Хочешь? По дружбе?

Он еще сделал шаг ко мне.

– Сударь, – сказал я ему, оттолкнув, – благодарю вас.

Новые взрывы хохота.

– О! О! «Сударь»! Вы в некотором роде маркиз? Он маркиз!

Я прервал его:

– Друг мой, мне нужно собраться с духом, оставьте меня.

Серьезный тон моих слов заставил его вдруг задуматься. Он покачал своей седой и почти лысой головой, потом стал царапать когтями мохнатую грудь, которая виднелась из его открытой рубашки, и, наконец, процедил свозь зубы:

– Известное дело, кабан! [12 - Священник (жарг.).]

Потом, помолчав немного, он почти робко прибавил:


Вы ознакомились с фрагментом книги.
Приобретайте полный текст книги у нашего партнера:
<< 1 ... 4 5 6 7 8
На страницу:
8 из 8