В позе трупа

– Спорим?

– На спор кто угодно управится.

– Тебе, старик, не угодишь, – усмехнулся Пафнутьев.

Он хотел поговорить с родителями Светы. Год назад они виделись мельком, и единственное, что он запомнил, – это сжавшиеся от горя мужчина и женщина. Они не плакали, ни о чем никого не спрашивали, пребывая в каком-то оцепенении, словно до конца не веря еще в случившееся. Они, казалось, боялись произнести хоть слово, чтобы не сорваться, не потерять самообладания, чтобы не вырвалось, не выплеснулось из них горе. Пафнутьев сам тогда пришел к ним и рассказал, как все произошло. Они выслушали его молча, не задав ни одного вопроса. Пафнутьев хорошо их понимал и не стал терзать подробностями. А сейчас, увидев в дверях Сергея Николаевича, он сделал над собой усилие, чтобы узнать этого человека. Да, это был он, отец Светы.

– Здравствуйте! – громким голосом Пафнутьев хотел всколыхнуть Сергея Николаевича, да ему и самому надо было избавиться от неловкости, убедить себя в том, что поступает правильно. – Моя фамилия Пафнутьев. Павел Николаевич. Следователь. Если помните, мы встречались с вами в прошлом году.

– Как же, припоминаю. – Сергей Николаевич отступил в глубину квартиры: – Проходите. А вы изменились.

– Вы тоже, – брякнул Пафнутьев неосторожно и тут же пожалел о своих словах.

– О нас и речи нет, – чуть улыбнулся Сергей Николаевич, – давние знакомые не всегда узнают. А напомнишь – неловкость... Слушаю вас. – Он показал на стул.

– Начальником вот стал, – Пафнутьев произнес это извиняющимся тоном, словно что-то непотребное совершил.

– Это, наверно, по результатам того дела?

– Не только. – Пафнутьев чертыхнулся про себя: опять сказал что-то некстати. – Я к вам на несколько минут... Вернулся Андрей, его почти год здесь не было.

– Да, он звонил мне.

– И вы поговорили с ним довольно круто?

– Для крутого разговора у меня нет ни оснований, ни духа... Попросил его больше нас не тревожить. Мне кажется, я сделал это достаточно мягко.

– Сергей Николаевич... Послушайте меня, – Пафнутьев положил ладони на колени. – Вы вправе относиться к нему, как сами того пожелаете. Тут я вам не советчик. Но для полноты картины могу сказать – он вел себя достойно. Во всех смыслах этого слова.

– Да? – вежливо удивился Сергей Николаевич. – Надо же...

– Он сделал то, на что ныне способен один человек из миллиона.

– Что же он такого замечательного совершил? Уехал к тетке на черешню?

– Он уничтожил всех прямых виновников... То есть преступников. Он бы и с остальными расправился, да я его остановил.

– И много этих... остальных?

– Трудно сказать... Но троих бы он на тот свет отправил. Это уж точно.

– И это было бы правильно? Справедливо?

– Вполне.

– Зачем же вы его остановили? – Сергей Николаевич сидел бледный, с напряженно выпрямленной спиной, на Пафнутьева старался не смотреть, вопросы задавал мертвым, бесцветным голосом, словно до сих пор боялся выдать свои чувства или опасался, что они выплеснутся наружу помимо его воли.

– Четверых вам мало? – негромко произнес Пафнутьев.

– Простите, я не то говорю.

– Сергей Николаевич, скажу вам еще... Был момент, когда Андрей сам хотел отправиться вслед за Светой. И опять я остановил. Удалось схватить за руку в последний момент. Поймите, у вас нет оснований упрекать его в самом малом. Если вам это не очень тяжело, позвоните ему, снимите камень с его души. Он до сих пор в шоке. Я опасаюсь, что он до сих пор не вполне отвечает за себя. Не хотите звонить – не надо. Но просьба моя такая. – Пафнутьев поднялся.

– Вы полагаете, я должен это сделать.

– Это было бы хорошо. Все, что произошло... Это очень печально... Но жизнь продолжается. И схватка продолжается.

– Вы имеете в виду... оставшихся троих?

– И их тоже.

– Если это вам поможет... Я готов. Извинюсь.

– Я пришел сюда не за помощью, – жестковато сказал Пафнутьев. Последнее время стал ловить себя на этом – он говорил людям достаточно жесткие слова, не испытывая в этом большой надобности. Если раньше он легко пренебрегал словами обидными, снисходительными, насмешливыми, то теперь не желал делать вид, что прост и непритязателен, что готов все выслушать и все проглотить. В ответе Сергея Николаевича был укол, и он не стал делать вид, что не заметил его.

– Простите, – несколько растерялся хозяин. – Мне показалось, что это вам нужно для дела...

– Нет. Все, что мне требуется для дела, я нахожу в другом месте. Я позволил себе дать вам совет. Как вы поступите... Решайте.

– Я действительно не знал, что Андрей... Что он так вел себя. Он пытался поговорить со мной еще тогда, но я не нашел в себе сил. Во всем винил его.

– Значит, и вам надо снять камень с души, – мягко сказал Пафнутьев, как бы извиняясь за слишком уж суровые слова, которые вырвались у него. – Всего доброго, Сергей Николаевич. Рад был вас повидать. Надеюсь, еще увидимся.

– Да, конечно, – нескладно поднялся со стула хозяин. – Это надо помнить... Живые тоже нуждаются и в поддержке, и в признательности.

– Вот именно, – улыбнулся Пафнутьев.

На улице его встретил дождь. Мелкий и плотный, он мягко шуршал в желтой листве деревьев, обещая скорые холода. Пафнутьев постоял под навесом подъезда, поднял воротник плаща и побежал к поджидавшей машине. Пока он разговаривал с Сергеем Николаевичем, ее крыша успела покрыться большими красноватыми листьями клена.

* * *

Общение с китайцем Чаном научило Андрея многому, в том числе – чувствовать себя спокойно и уверенно не только на улице или в ночной электричке, но и в самых неожиданных житейских положениях. Назревающий скандал, затухающая драка, оскорбления, которые выкрикивают прямо в лицо, стараясь задеть больнее, – везде он оставался невозмутимым, или, говоря точнее, у него хватало сил сохранять невозмутимость.

– Человек может тебя обидеть только в том случае, если ты сам обидишься на него, – говорил Чан. – Человек слаб и злобен, и не все его слова надо слышать.

– Что же, молчать? – спрашивал Андрей.

– Да. Молчать.

– Но он меня оскорбляет!

– Если ты идешь мимо забора, а там беснуется и лает на тебя собака, ты что же – остановишься, станешь на четвереньки и начнешь отвечать ей лаем? – улыбнулся китаец. – А завтра козел тебя боднет, а послезавтра ворона уронит на тебя свой помет...

– Но это же животное, птица!

– А ты можешь сказать, где кончается животное и начинается человек? Где кончается человек и начинается птица? Я этого сказать не берусь. Но знаю твердо: пока молчу, я человек.

И Андрею ничего не оставалось, как согласиться.