Оценить:
 Рейтинг: 3.5

Дурные приметы

Год написания книги
1997
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12 >>
На страницу:
5 из 12
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

Евлентьеву казалось, что не то он ее любит, не то она его, не то оба понемножку, во всяком случае, что-то между ними было, теплились какие-то отношения. Иногда они прерывались, и было такое ощущение, что прерывались они ко взаимному удовольствию. Потом как-то само собой получалось, что отношения восстанавливались, возобновлялись, и Евлентьев снова обнаруживал себя в этой квартире, а не в той комнатушке на Юго-Западе.

– Здравствуй, – произнесла, не сказала, а именно произнесла Анастасия – она любила, когда ее называли не Настя, а именно Анастасия. Что-то виделось ей в этом звучании, что-то грело ее и ласкало. – Что нового в большой жизни?

– Большая жизнь закончилась, – ответил Евлентьев, не открывая глаз.

– Что так? – Анастасия пустила дым к потолку, усмехнулась каким-то своим мыслям.

– Большая жизнь рассыпалась на большую кучу маленьких жизней… И получилось что-то вроде горы битого стекла, которое годится разве что в переплавку… Впрочем, я слышал, что в некоторых чрезвычайно развитых странах битое стекло используют для покрытия дорог.

– И что? – В этом вопросе прозвучала явно хозяйская нотка. Было, было в нем этакое снисходительное внимание.

– И ничего, – ответил Евлентьев, прекрасно понимая, что в этом его ответе есть некоторая дерзость, которая вряд ли понравится Анастасии. – И ничего, – повторил он. – Живут. Хлеб жуют.

– Наверное, не только хлеб? – спросила Анастасия и тут же пожалела – вопрос получился какой-то кухонный, будто она завидовала гражданам развитых стран, которые могут запросто положить на хлеб кусок колбасы. Не могла Анастасия позволить себе такого чувства, как зависть, недоброжелательство, это было ниже ее достоинства. И пока Евлентьев не успел ничего ответить, она задала еще один вопрос, снимая с повестки дня первый: – Как торговля?

– Плохо.

– Может быть, ты выбрал не то направление? Может быть, надо бы тебе работать не по белорусскому, а по киевскому или по курскому направлению?

– Может быть.

– Или сменить товар? Некоторые бабули, например, бойко и выгодно торгуют «Московским комсомольцем».

– «Московским комсомольцем» торгуют не только бабули. И тоже выгодно.

– Кто же еще?

– А! Поддельная водка, от которой травятся и умирают, поддельные газеты, от которых звереют, как от самой паршивой водки, поддельные презервативы…

– Это интересно! – воскликнула Анастасия. – Что же происходит, к чему приводит использование поддельных презервативов?

– Это приводит к тому, что детей делают по пьянке и они вырастают заранее озверевшими уже без поддельной водки и поддельных газет. Сами по себе. О чем постоянно сообщает своим читателям все тот же «Комсомолец».

– Надо же, как интересно, – Анастасия склонила голову, раздавила окурок в блюдце.

Когда-то в детстве Анастасия закончила музыкальную школу, потом в старших классах посещала кружок журналистики, потом отучилась в педагогическом институте, и все это, вместе взятое, давало ей право о чем угодно говорить свободно, легко и как бы даже со знанием дела. Комета, пересекавшая небосвод, овца Долли, выращенная из куска вымени, премия «Оскар» за нечто безнадежно тупое и обо всем остальном на белом свете она говорила убежденно, даже с вызовом, позволяя себе суждения, на которые никогда бы не решился человек более осведомленный.

Занималась Анастасия тем, что помогала Евлентьеву – на каких-то базах, оптовых рынках, складах покупала списанные книги, залежалые конфеты, коробочки с высохшими духами и все это тащила домой. А Евлентьев с утра набивал сумку и шел к электричкам Белорусского вокзала. Концы с концами сводили, но не более. А Евлентьева она доставала, частенько доставала, не по злобности натуры, не из сатанинского тщеславия или простой бабьей спеси, а потому лишь, что это позволяло ей выживать, находить хоть какой-то общий язык с собой же.

Анастасия сразу, едва только Евлентьев вошел, едва переступил порог, почувствовала, что какой-то он не такой, что-то с ним случилось. Обычно он бывал более уязвим, с первых же ее вопросов заводился и дерзил. А сегодня… Затаенно спокоен, сдержан, будто знает что-то такое-этакое…

Была Анастасия худа, носила обвисшие кофты и свитера, браслеты болтались на тонких запястьях, и даже тонкие кольца сережек были ей великоваты. Она раздумчиво склонила голову к одному плечу, ко второму, глядя на Евлентьева с некоторым недоумением, потом спрыгнула с кресла, ловко попав босыми ногами в шлепанцы, и отправилась на кухню. Привычно прогрохотала, переставляя с места на место чайник, кастрюлю, сковородку.

Обычно на такие звуки Евлентьев являлся быстро, даже как-то исполнительно. Словно это не посуда грохотала, а звучал ее голос, призывно и требовательно.

Но сегодня Евлентьев на кухню не пришел.

Анастасия в кармане его куртки нашла кусок колбасы, сделала себе бутерброд, запила холодным чаем и вернулась в комнату. Оставив шлепанцы на полу, снова забралась в кресло, уселась, скрестив ноги так, что голые ее пятки легли одна на другую.

– Устал? – спросила участливо.

Евлентьев терпеть не мог этого слова, и Анастасия прекрасно это знала, но надеялась этим нехитрым приемом вывести его из себя, вынудить рассказать, что с ним произошло.

Не получилось.

– Маленько есть, – ответил Евлентьев.

Анастасия стряхнула пепел в блюдце, помолчала некоторое время, запрокинув голову и глядя в потолок, вздохнула.

– Ну ладно… Скажи уже наконец, что там у тебя сегодня приключилось.

– Да так, ничего особенного.

– А я про особенное и не спрашиваю. Я не хочу знать ничего чрезвычайного, из ряда вон, ничего такого, от чего рушатся страны и судьбы… Мне чего-нибудь попроще бы…

– А он циркачку полюбил, – несколько некстати ответил Евлентьев, но Анастасия, как ни странно, приняла его слова и даже охотно их подхватила.

– Это которая по проволоке ходила? Махала белою ногой?

– Друга встретил, – проговорил Евлентьев.

– Старого, верного, надежного?

– В одном дворе жили, в одну школу ходили… Правда, в разные классы.

– Большим человеком стал?

– «Новый русский».

– Длинное черное пальто, концы белого шарфа болтаются где-то возле колен, в коротких вьющихся волосах серебрятся снежинки, – медленно, нараспев проговорила Анастасия, и Евлентьев замер от ужаса – настолько точно обрисовала она Самохина. Это у нее получалось, она обладала какой-то колдовской проницательностью. Не всегда, не во всем, но иногда задавала настолько точный вопрос, что Евлентьев замолкал на полуслове, пытаясь понять, что еще она знает о том человеке, о том событии, о которых он же ей и рассказывает.

– Покупает сегодня у меня бабуля шоколадку, – начинал рассказывать Евлентьев за ужином. – Обычная бабуля, в пуховом платке, какая-то сумка при ней…

– С костылем? – уточняла Анастасия.

– Что с костылем? – бледнел Евлентьев.

– Бабуля была с костылем?

– Да…

– Так что она?

– Да так, ничего, – терял всякий интерес к разговору Евлентьев. – Ты и сама все знаешь.

– Хотела купить одну шоколадку, а купила все три?

– Ну, вот видишь, – кисло улыбался Евлентьев.
<< 1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 12 >>
На страницу:
5 из 12