Безмолвные призраки Хионы

Из-за непогоды к тоннелю нельзя было подогнать нужную технику, трещинами собирались заняться сразу после бури. Однако в первый же день после ее прихода стало ясно, что они опоздали.

Мирари поняла это по грандиозному грохоту, настолько громкому, что он сумел перекрыть даже рокот бури. Станция содрогнулась так, что и на верхних этажах, где располагались кабинеты, мало кому удалось остаться на ногах. Мирари подумала сначала, что началось движение плиты, однако толчок был всего один. Значит, и тут не повезло… Ну а когда им последний раз везло?

Хотелось сделать вид, что она ничего не заметила. Или выключить в кабинете свет, спрятаться под стол и притвориться, что ее здесь нет. Пусть Мартин занимается этим, он и так уже отлежался! Мирари понимала, что это постыдные мысли, но… Она слишком устала. Она не отдыхала уже лет десять. Только вот ее чувства и ее усталость были совсем не важны для обитателей станции, поэтому она сделала глубокий вдох, медленно выдохнула, нацепила такое выражение лица, будто у нее все в порядке, и направилась к основному тоннелю.

Мартин уже был там в компании нескольких инженеров, рассматривал сине-белые глыбы льда, блокировавшие путь на свободу. Инженеры нервничали, одного трясло так сильно, что видно было даже через теплую куртку. Мартин казался сонным и безразличным ко всему. Пожалуй, это была правильная реакция со стороны одного из лидеров, но как же она бесила!

– Все-таки рухнуло? – осведомилась Мирари.

– Точно по трещинам, – кивнул ближайший к ней инженер. – Но там большая уязвимость была, все это знали. Если бы не сучья буря эта…

– Рассуждения в духе «если бы» мне не нужны, – перебила его глава станции. – Меня интересует только то, с чем мы имеем дело. Мы сможем разобрать завал своими силами?

Внутренняя часть тоннеля, расположенная под станцией, не пострадала, здесь сохранились и электричество, и отопление, можно было подогнать технику. Поэтому Мирари и надеялась, что дело удастся решить быстро, однако Мартин ее разочаровал:

– Не стоит даже пробовать, иначе упадет все.

– Он прав, – кивнул инженер. – Тут нужны металлические подпорки, которых у нас нет.

– Хорошо, а если разобрать завал не полностью, а частично? – не сдавалась Мирари. – Хоть какую-то связь с городом вернуть?

– Слишком опасно. Это нужно делать при поддержке с внешней стороны тоннеля, если мы не хотим потерять его окончательно.

– А доступ к внешней стороне будет только после окончания бури… Да уж. Ко мне в кабинет на совещание, быстро!

Мирари не хотела, чтобы это произошло, боялась, но роль главы станции обязывала ее готовиться к худшему. Поэтому сейчас она примерно представляла, с какими проблемами им предстояло столкнуться.

Из города они получали очень многое, даже то, что заготавливалось на других станциях. Такая уж в колонии была система: продукты со станций поступали в Орифию и там распределялись по воле ДиНаталя. Через тоннель в Нот должны были прислать запрошенное продовольствие, топливо и брикеты для отопления.

Теперь же им предстояло довольствоваться тем, что есть, до окончания бури, никто им при всем желании не поможет. Даже развилки, ведущие к второстепенным тоннелям, остались по ту сторону завала!

– Прогнозируемая продолжительность бури? – поинтересовалась Мирари, когда все заместители собрались в ее кабинете.

– От пяти до одиннадцати дней.

– Значит, будем готовиться к одиннадцати. Что с отоплением?

– Рекомендуется понизить до пятнадцати градусов, чтобы точно хватило, – неохотно признал инженер. – Но люди будут недовольны.

– Смертью они будут недовольны еще больше, понижайте. По электричеству тоже нужна максимальная экономия: приглушите свет везде, где только можно, следите за показаниями датчиков. На любое значительное использование электричества до конца чрезвычайного положения требуется мое письменное разрешение. Ну и новую волну недовольства я предвижу по поводу еды. Груз с овощами доставить так и не успели?

– Нет, – отозвался Мартин. Он, похоже, так и не оправился до конца от болезни, он пока был мало похож на прежнего себя, говорил тихо и как-то монотонно. Это несколько раздражало Мирари, но ее сейчас все раздражало. – Ситуация все равно не критическая. У нас есть сурнджи.

– Так у нас только сурнджи и есть!

Мартин не смутился:

– Зато их много. Полный резервуар, мы их доставили живыми, они не испортятся. Сурнджи – идеальная еда для нашего положения. Они не требуют энергетических трат. Мы не можем позволить себе баловство.

В этом он, конечно, был прав: для ситуации, когда все ресурсы станции внезапно оказались ограничены, сложно было придумать более подходящую еду, чем сурнджи.

Этих созданий обнаружили еще первые поселенцы, едва попавшие на Хиону. Среди всех существ, встретившихся им на планете, медлительные и неагрессивные сурнджи были одними из самых безобидных. А еще они оказались щедрым источником пригодного для еды мяса, потому что водились повсюду и в избытке.

Вот только мясо это приходилось есть сырым. Сурнджи были хладнокровным порождением Хионы, их сырое мясо хорошо жевалось и на вкус оказалось приятно солоноватым, оно не нуждалось ни в каких дополнениях. Если же его пытались подогреть и уж тем более сварить, светло-серая плоть расползалась, превращаясь в желе, и обретала непонятный гнилостный привкус. Так что кубики сырой плоти сурнджи быстро стали чуть ли не национальным блюдом.

И все бы ничего, если бы сурнджи не были падальщиками. Они только так и могли выживать – при чудовищной медлительности и умеренной слабости. Мирари смущала уже мысль о том, что ее будущий обед может быть нафарширован подгнившим трупом. Когда она вспоминала, что среди снегов сурнджи вполне могли добраться до погибших людей, ей становилось дурно.

Так что резервуары с этими созданиями были обустроены на каждой станции, сурнджи хорошо переносили неволю. Но ели их только те, для кого потенциальный каннибализм не был моральной проблемой. Ну или пленники снежной бури, которыми и стали все обитатели станции Нот.

Мирари понимала, что это глупо, что жизнь все равно дороже всего, а не есть даже пять дней опасно. И все равно следующие сутки она провела на воде, надеясь, что буря всех удивит и закончится раньше любых прогнозов.

Не сложилось, конечно, на следующий день буря и не думала утихать. Изрядно проголодавшейся Мирари пришлось отключить воображение и забрать свою порцию светло-серых кубиков мяса.

Ей нужно было подавать пример и оставаться сильной. Потому что она чувствовала: люди готовы к бунту. Не на грани, пока не взяли в руки оружие, но уже подумывают о чем-то таком. Они-то привыкли жить сыто и очень даже неплохо, такого бардака, как теперь, на их памяти еще не случалось. Им хотелось кого-то винить – так не себя же! Себя они уже объявили молодцами, которые для станции сделали все, что могли. А если кто и виноват, так это управляющая, она, баба дурная, не знает, что творит! Так что, если бы Мирари дала слабину, могло случиться непоправимое.

Поэтому слабость она так и не проявила. Мирари терпела тот же приглушенный свет, что и остальные, не обращала внимания на холод, делала вид, что ее совсем не беспокоит хищный вой вьюги за окном и дрожащие от ветра стены. Толпа ворчала, как обозленный зверь, но клыки не показывала.

Буря бросалась на станцию шесть дней, а на седьмой уползла дальше, в сторону города. Еще сутки она терзала Орифию и наконец отступила. Вот тогда и можно было выдыхать: связь восстановилась, продукты привезли по поверхности, а скоро и подогнали технику для ремонта тоннеля.

Мирари нужно было радоваться, а у нее не получалось. Впервые с начала бури у нее появилось время просто остановиться и посмотреть на себя в зеркало. Отражение ее не порадовало.

Оттуда, из зеркала этого, на нее смотрела какая-то бледная, осунувшаяся тетка. Она казалась не просто старухой – она казалась больной. На коже появилась сеть мелких сухих морщин, глаза казались меньше из-за непонятных мешков. Но оно, может, и к лучшему, потому что глаза эти были покрыты ярко-красными прожилками.

Дело было не просто в усталости, похоже, организм собрался отомстить ей за переутомление. Утром она обнаружила на подушке несколько прядей волос, теперь это… Мирари чувствовала себя слабой, мысли путались, ей все сильнее хотелось кашлять, а еще – закутаться в одеяла, как в кокон, и поспать хотя бы годик.

Она убеждала себя, что выдержит, до последнего – но это не помогло. Когда ее вызвали в Орифию для отчета, она поняла, что просто не доедет. Ее шатало уже после прогулки от спальни к кабинету, какой уж тут город!

Ей только и оставалось, что вызвать к себе Мартина.

– Похоже, я… того, – раздраженно заметила Мирари. – Совсем расклеилась. И ведь непонятно, от чего!

– От усталости, – невозмутимо пояснил ее заместитель. – Ты слишком много работала в эти дни.

– Точно? Надо бы вызвать медика…

– Зачем?

– Хочу узнать, есть ли на станции другие заболевшие.

– Нет. И у тебя это не болезнь. Просто усталость.

– Но я ведь уставала и раньше, – заметила Мирари. – А такого даже близко не было! У меня на коже трещины появились, представляешь? Я их мажу жировой мазью, но пока не очень-то помогает. Да еще и спать все время хочется… Как думаешь, это могло произойти из-за того, что я питалась только этими проклятыми сурнджи?

– Нет. Ты ела их не дольше, чем все мы, а все мы – не слишком долго. Сурнджи содержат много полезных веществ. Проблема может быть в том, что ты ела меньше остальных. Мясо было свежим, его подавали сразу после разделки туши. Таких симптомов ни у кого больше нет. Все в порядке.

Мирари надеялась, что он хотя бы сейчас проявит заботу… Это же Мартин, раньше он бежал заваривать чай, даже если она от пыли чихнула! Однако теперь перед ней сидел совсем другой Мартин – выцветшая тень того, к которому она привыкла.

До нее только сейчас дошло, что он тоже устал, не меньше, чем она, просто он лучше справляется.