Живи!

– Да, да, дети, – подтверждает Томах. Он вместе с Яриком спустился от Кори и тоже собирается послушать Жоржи. – Те, кто жил в холмистой местности, не спаслись.

Томах опускается в кресло, а Ярослав пристраивается на полу, и Люция тотчас же лезет к отцу на руки. Томах – степенный мужчина лет сорока пяти, с пробивающейся на висках сединой – отличный рассказчик, слушать его так же интересно, как Жоржи, когда тот не бурчит и не бубнит. Поселился Томах в доме недавно, с прошлой весны, нанялся флигель строить, тот, что справа, ну и построил – и справно, и быстро, и мужиков кирпичи класть научил. Особливо Петер в этом поднаторел, вот теперь и левый флигель вместе возводят. А мастер Томах – знатный, всё может собственными руками сладить, ну или почти всё. Алекс посмотрел, посмотрел на работящего, нестарого еще мужика, да и предложил остаться. В чем, в чем, а в логике Алексу не откажешь, даром что молодой. Далеко вперед смотрит, планы загадывает, любое «зернышко» на пути встреченное-примеченное оценивает, коли сгодится – в нору, как мышь, тянет.

– Холмы, по версии человека-тени, – те же равнины, – продолжает Томах; сплел пальцы, откинулся на спинку, полуприкрытые глаза в потолок вперил. – Не спаслись и те, кто жил в горах, хотя им было в чем-то проще – там гораздо больше безопасных районов. И есть даже особенные тропинки, идущие по кручам таким образом, что можно ходить по ним безбоязненно. К сожалению, таких тропинок, как уже сказал Жоржи, очень мало, поэтому единственный способ проверить, не опасно ли место – шагнуть на него самому или заставить кого-то.

Томах скребет небритый подбородок, дети и взрослые буквально едят его глазами, ожидая дальнейших слов, новой, занимательной истории. И Томах оправдывает надежды.

– В горных поселениях среди мусульман бытует легенда о Руфусе, молодом мужчине, беременная жена которого лежала в больнице – в городке у подножья горы, – повествует рассказчик. – Как-то утром Руфус получил записку, переданную с почтовым голубем, ну, знаете, наверно, про голубиную почту? Птицам к лапкам привязывают сообщения, а они относят их, куда следует. Так вот, в записке говорилось, что жена Руфуса готова родить значительно раньше срока. Руфус, не мешкая, бросил хозяйство и, помолясь Аллаху, ринулся по давно заброшенной тропинке вниз. Он бежал целый день, ожидая, что в любой момент рассыплется в прах, но Аллах пожалел его и спас: Руфус добрался до больницы невредимым, а тропинку, по которой он бежал, выложили желтыми камнями и назвали тропою Бога, или на арамейском…

Томах кашляет, супит брови, повторяет:

– Или на арамейском… Забыл, – признается он и барабанит пальцами по подлокотнику кресла. – А еще есть поверье, – помолчав, подытоживает Томах, – что наверняка выживет тот, кто стоит в самой высокой точке холма, точно на ней. Точку эту почему-то называют точкой приложения Силы. Именно так – Силы с большой буквы. Говорят также, что некий человек обрел Силу и вознесся. Пусть слово «вознесся» не кажется вам чересчур кощунственным, оно донельзя верно отражает суть произошедшего. Сейчас поиски подобных точек сродни поискам философского камня в далекой древности…

В комнате повисает напряженная тишина, ее нарушает лишь сопение прикорнувшей на груди у Ярослава Люции. И тишина становится вовсе гробовой, когда Жоржи вдруг бросает:

– Я знаю эту легенду – легенду о «Человеке на холме»…

Все долго молчат. А затем детские голоса из всех уголков комнаты просят Жоржи рассказать эту историю.

– Значит, хотите услышать? – Жоржи склоняет голову набок.

– Хотим!

– Может, лучше не надо? История грустная, расплачетесь.

Дети уверяют, что, конечно же, надо, и плакать они нисколько не собираются, потому что уже совсем взрослые. Серж скептически хмыкает и перекрещивает руки на груди – не верю, мол, ни на грош; Томах рассеянно проводит ладонями по подлокотникам кресла, задумчиво щурит глаза.

И тогда Жоржи начинает рассказ. Речь его опять меняется – кажется, он говорит с чужих слов, непонятно только – с чьих именно.

* * *

Жил да был один печальный человек. У него был красивый, раскрашенный в яркие радужные цвета дом на окраине небольшого города, у него была рыжеволосая красавица-жена и трое детей, двое из которых, повзрослев, уехали жить в большие города. Но это были очень чуткие дети, они часто писали родителям и звонили им, и приезжали тоже нередко, раз в месяц или даже два раза в месяц. Но наш герой, отец этих детей, всё равно не был счастлив. Он часто запирался в своем кабинете, где стены были оклеены карамельного цвета обоями. Сидя за письменным столом, смотрел в распахнутое окно на видневшуюся у горизонта кромку леса, окутанную синей, как темнеющее предгрозовое небо, пеленой. Жена стучала к нему в дверь и очень вежливо просила, чтобы он открыл. Она предлагала поговорить, вместе выяснить, что пошло не так, но человек не обращал внимания на ее уговоры, а если и открывал дверь, то молча проходил мимо расстроенной жены и шел обедать или ужинать.

– А он что, вообще не работал? – цепляется к рассказчику Серж. Он всё еще не может простить Жоржи свой испуг, вот и придирается. В отместку. – Фрисби из окна кидал, по уткам стрелял? – Серж оглядывается на притихших ребятишек, ища поддержки, но дети помалкивают.

Конечно, он работал. У него был богатый опыт, некоторым не хватило бы и двух жизней, чтобы приобрести такой. В молодости он много путешествовал по миру и теперь писал в разные журналы заметки и статьи о своих путешествиях. Иногда наш герой прикреплял к тексту красочные фотографии редких зверей или красивых местностей, издатели высоко ценили такие снимки. Но даже эта работа, воспоминания, которые возвращались к нему, когда он писал очередную статью, не могли разогнать печаль и только усиливали ее.

А потом началась игра. Двое его старших детей умерли: они как раз приехали погостить к родителям, они уже шли по дорожке, направляясь от калитки к веранде, и тут случилось то, что случилось. Умерла и жена, хозяйничавшая в роковой час в саду, быть может, она успела помахать детям на прощанье. Наш герой пил в это время чай на кухне, он видел из окна гибель сына и дочери. И жены… Чашка выпала из его рук, он без сил опустился на пол и долго сидел так в луже разлитого чая. Крупные слезы текли по его щекам, скапливались на носу и срывались вниз, разбавляя сладкий чай соленой горечью.

Третий ребенок, младший, пропал без вести. Говорили, что во время начала игры младший сын нашего героя стоял на вершине холма где-то за городом, а потом бесследно исчез. Люди посчитали его погибшим. Но если от двух старших и матери что-то осталось – горстка пепла, мертвая куница и росток сорной травы – то ничего, что могло принадлежать младшему, во что он мог превратиться, найти не сумели. Кое-кто полагал, что парень выжил, или же был настолько незначительной личностью, что обратился в микроба.

И тогда наш герой перестал быть печальным героем. Он воспрянул духом, решив посвятить себя доказательству того, что человек, находящийся на самой высокой точке холма, не погибнет. Он верил – младший сын не умер. Наш герой нацепил ходули, собрал походную котомку и, перекинув ее через плечо, отправился в путь. Он опрашивал жителей в городах и деревнях, узнавая о подобных случаях, и в конце концов собрал много материала. Но что значит этот глупый материал по сравнению с тем, какие приключения ждали нашего героя? Говорят, он побеждал трехрогих пятихвостых драконов и спасал из заточения прекрасных юных принцесс – врут, наверное. Хотя он действительно стал сильным и ловким, каким был когда-то, а его загорелое обветренное лицо стали узнавать в селениях; нашему герою оказывали почет, ему доверяли. Семьи теснились на чердаках, крышах, выделяя гостю пространство, где он мог в полной тишине при свете лучины или механического фонарика часами корпеть над расчетами и картами местности, вычисляя точку приложения Силы.

Однако постепенно наш герой забыл о своей работе. Он бродил по стране, снова ставшей раздольной для путешествий, настоящих путешествий – с опасностями и лишениями, каких не испытаешь просто прокатившись на легковой машине по удобной и ровной дороге. Он радовался жизни, и смеялся, и встречал улыбкой каждый новый день, проведя ночь на каком-нибудь валуне или в переплетении веток высоко над землей.

И в одно прекрасное осеннее утро случайно пришел в родной город… Тот был почти пуст, ветер мёл по асфальту увядшие листья, сбивая в кучи, в канализационных стоках копошились крысы. Стены зданий заросли плющом, над зеленовато-желтыми цветочками вились пчелы. Всё в городе покрылось толстым слоем пыли. Наш герой с трудом узнал знакомые с детства дома и улицы. Что-то навалилось на него, какое-то полузабытое чувство, непонятная тоска, и он, действуя как во сне, выбрел на окраину и увидал свой выкрашенный в радужные цвета дом, вокруг которого кружили нарядные золотистые листья. Наш герой на деревянных ногах («Ходулях!» – кричит кто-то из малышей; на него сердито шикают) обошел дом и заметил маленькое кладбище, состоявшее всего из трех «могил». Здесь он похоронил жену, старшего сына и дочь – то, что от них осталось. Мужчина долго смотрел на неловкие надгробья, которые смастерил, разломав некогда изящную мебель, смастерил поспешно, стремясь быстрее покинуть дом и забыть о своей печали. Он понял, что его цель – найти точку приложения Силы – была просто предлогом, чтобы поскорее уйти из этого грустного места. Он также вспомнил, как путешествовал раньше с женой, как они брали в походы детей; вспомнил, чем всё это закончилось, как он сам отдалился от родных, будто кирпичной стеной отгородившись печалью от всего остального мира.

Нашему герою стало стыдно. Проклиная самого себя, он взбежал на второй этаж, вытащил из рюкзака бумаги с расчетами и, уединившись в кабинете, просидел до рассвета. А рано утром, когда заря нежно-розовым соком ополоснула небо на востоке, он спустился с крыльца и направился к холму с твердым намерением испытать выдуманную им теорию. Решив доказать самому себе, что его сын, оказавшийся на вершине холма во время начала игры, мог остаться жив.

А потом случилось невероятное: у подножия холма он встретил сына. Сильно изменившийся, похудевший, тот стоял и молча глядел на отца. На плече у сына висел худой рюкзак, на голове покоилась соломенная шляпа, он жевал травинку и, не отрываясь, смотрел нашему герою в глаза. Тот запнулся, когда проходил мимо, но всё-таки устоял, и стал подниматься наверх. Щеки его пылали, он крепко зажмурился и мечтал только об одном: споткнуться и упасть, чтобы не видеть пустой взгляд собственного сына, взгляд, в котором не было не только любви, но даже и ненависти; печальный, как у него у самого в далеком прошлом, взгляд.

Но ему повезло, он не упал. Оказавшись на вершине, он достал карту, долго что-то вымерял, пытаясь не ошибиться ни на миллиметр, и ровно в полдень остановился перед нужной точкой.

Обернулся – сын всё так же безучастно наблюдал за ним.

И тогда наш герой, самый обычный печальный человек, отцепил ходули…

Тишина.

– И что? – пожимает плечами Серж. – Что с ним случилось? Превратился в дохлого бурундука? – и несмело хихикает.

– Никто не знает, что случилось на самом деле. Кто-то утверждает, он погиб, другие говорят – выжил. А еще один человек уверен, что он застрял между двух миров, старой Землей и Землей после начала игры, обратился в некое лучистое существо, издалека похожее на просверк молнии, – и в таком виде путешествует по миру, помечая все точки приложения Силы, на которых можно безопасно стоять. А может, это существо ищет сына, чтобы сказать ему что-то. Быть может, оно хочет извиниться.

Такая вот легенда.

Серж растягивает губы в ехидной улыбочке:

– Ну, ты и насочинял, Жоржи, даже у меня так не получится. Легенда, вишь ты! И вообще, игре несколько лет всего, а ты: легенда! легенда! Глупости это.

Жоржи невесело хмыкает.

– А если, Серж, я скажу тебе, что вовсе не легенда?

– Может, ты и героя, и сына его знаешь? – смеется Серж, подмигивая малышне. Дети сидят тихо, с раскрытыми ртами, ловят каждый звук. Им интересно и немного жутковато. За окном посвистывает ветер, размазываются по стеклу жирные, истекающие черным маслом тени. Где-то приглушенно ворчит гром: возможно, это герой легенды путешествует по мирам в поисках своего младшего сына.

– Пожалуй, что знаю. – Жоржи с задумчивым видом разглядывает потолок.

Кто-то из детей, услышав такое чудо, шумно вздыхает: одно дело, послушать байку, полученную из третьих рук, другое – находиться рядом с человеком, который сам был свидетелем рождения легенды, к которому можно даже прикоснуться, хоть и страшновато это теперь, после того, что он рассказал.

– И кто же он? – спрашивает Серж, всё еще улыбаясь.

Жоржи наклоняет голову:

– Я не знаю, как его зовут, но сына героя звали Алексом…

– Наш Алекс? – растерявшись, уточняет Серж.

– Да.

Лицо у Сержа вытягивается. Томах замирает в кресле, вцепившись в подлокотники. Все молчат, всем становится как-то неловко. С некоторых пор – да что там! уже года два – Алекса здесь не любят и опасаются, как подданные своего президента-диктатора. О, конечно, подданные выполняют указы и распоряжения, но никогда не выйдут добровольно на праздничную демонстрацию с букетами цветов, флагами, транспарантами и воздушными шариками. Алекс подрастерял былое уважение взрослых, его боятся дети; только Йозеф ладит с Алексом, только Йозефу Алекс доверяет во всём. Поэтому на Йозефа тоже косятся, странный он человек. Хозяйственный, это верно, но слишком уж рачительный. Жену себе так и не завел, с ребятишками неласков, всё у него под учетом и под контролем, и мысли сплошь приземленно-прагматичные – о коровах да урожае.

К указаниям Йозефа прислушиваются: дело свое он знает, но недолюбливают. Пожалуй, никто не будет сожалеть о плешивом «завхозе», если тот, нечаянно оступившись, упадет с каменной дорожки и обернется роем пчел или стайкой рыжих муравьев. Сокрушаться об Алексе тем более не станут.

Однако Алекс – друг Жоржи, он был с Жоржи и Кори с самого начала. Поэтому люди в комнате слегка смущены. В их представлении Алекс никак не вяжется с сыном героя легенды.

– Точно? Ты не ошибся? – упорствует Серж.

– Что?! – вдруг раздается сверху, где никто уже не играет в карты, но Кори не спит, прислушивается. Его голос отчасти снимает напряжение, повисшее в воздухе. Томах неуверенно улыбается, замершие было дети начинают шевелиться, перешептываться, несмело хихикать. Кто-то произносит писклявым голоском: «Дядя Алекс плохой» – и тут же умолкает, испуганно шуршит в темноте, прячась за тумбочкой. И вновь наступает тишина. Жоржи с серьезным видом изучает потолок, будто пытаясь найти на нем решение всех проблем.