Лагерный пахан

Она так уверенно и хлестко сыпала словами, как будто всю жизнь только тем и занималась, что отбивалась от мужиков. Трофим потрясенно смотрел на нее. Не ожидал он от нее такой прыти.

– Это, я утюг хотел взять… – подавленно обронил он.

– Обломайся, понял!

Она резко повернулась к нему спиной и скрылась в своей комнате. Дверь с шумом закрылась за ней. Трофим остался стоять как оплеванный… Кто бы мог подумать, что Кристина так шибко печется о своем плюгавом муженьке. Уж не любовь ли у них случаем?..

Глава 2

Ветер дул со стороны железной дороги, отчего шум несущегося по рельсам товарняка казался особенно громким. На то и рассчитывал Трофим. В рваном пыльном тулупе он с трудом перелез через шаткий забор. Овчарка кинулась к нему с лаем, зарычала, вгрызаясь в подставленный рукав из толстого слоя тряпок. Не по зубам оказалась ей матерчатая броня, зато сама она стала легкой добычей для ножа, клинок которого Трофим всадил ей в шею. Пронзительный предсмертный скулеж, недолгая агония. А товарный состав продолжал греметь сотнями своих колес…

На часах половина второго ночи. Терпила ничего не слышит, спит в оба глаза и в ус не дует. Беда нечаянно нагрянет…

Трофим махнул рукой – подозвал к себе уже перемахнувшего через забор подельника, кивком головы показал на дверь. Тот деловито достал из кармана связку отмычек, сунул в скважину замка сначала одну, затем вторую. Тонко щелкнула пружинка, ригель испуганно забился в свою норку. Но дверь так и не открылась. Трофим свысока глянул на взломщика. Как чувствовал, что дверь будет закрыта на внутренний засов. Но это несмертельно. Известное дело, если вора не впускают в дверь, он лезет в окно.

Трофим спокойно сел на скамейку в самодельной беседке. Плотная занавесь из стеблей дикого винограда, зеленеющие деревья – с улицы и со стороны соседей его не видно. Было бы лучше затаиться в саду, там вообще темная глушь, но оттуда двери не видать, а она должна быть под присмотром. Петруха подсел к нему. Оба закурили. Тлеющие огоньки сигарет прятали в ладонях – и по привычке, и чтобы себя не выдавать. Бестревожно дождались следующего поезда и только тогда приступили к делу.

Петруха плечом выдавил одно стекло в окне, второе. Просунул вглубь руку, сорвал нижнюю щеколду, затем верхнюю. Он первым забрался в дом, за ним – Трофим. В комнате пусто, темно и спокойно, на душе тоже безветрие. Если б и дальше так продолжалось…

Терпилу они обнаружили в соседней комнате. Мужик натурально давал концерт для храпака без оркестра. Трофим усмехнулся. И на кой они мудрили с поездами, зачем только время теряли? Мужик храпел так, что выстрел над ухом не услышал бы. Пожалуй, и будить его не надо. Пусть дальше дрыхнет, а Петруха за ним присмотрит.

Если верить наводчице, схрон должен был находиться под шкафом. Она говорила, что сама видела, как цеховой отодвигал его, чтобы достать деньги. Типа, подглядывала за ним, потому и засекла тайник. Соврала или нет – в этом Трофим и должен был сейчас убедиться.

Массивный шкаф отодвинулся достаточно легко – как будто его ножки были смазаны солидолом. И обрезок доски так же легко вышел из своей ниши в дощатом полу. Тайник, а в нем денежные пачки, «котлеты» – некогда считать их и смотреть, какого достоинства купюры. Трофим хапнул все. Накрыл доской опустевшую нычку, собрался вернуть на место шкаф, когда уши сдавила внезапно навалившаяся тишина. Это хозяин дома перестал вдруг храпеть, проснулся, вскочил с кровати. Скрип панцирной сетки, ошалелый вопль.

– Я вам покажу!.. Ой-е!..

Нож вошел в тело с глухим хлюпаньем. Короткий, затухающий вскрик, конвульсивно дернувшееся тело… Нет больше цехового, Петруха постарался – на перо его поставил.

– Ну и на кой ты это сделал? – вызверился на него Трофим.

– Так это, у него ж волына!

Петруха вырвал «наган» из коченеющей руки покойника.

– Под подушкой, гад, ее держал… Хорошо, что нож под рукой был… А ты чем-то недоволен? – набычился он.

– Не, ля, спляшу щас на радостях! Нам же теперь мокруху шить будут!

– А пусть сначала спалят… Слышь, а если нам петуха сюда пустить, красного, а? Что скажешь?

– Сечешь фишку, братан!

В гараже они нашли машину и четыре полные канистры бензина. Почти что новая «тройка» так и просилась на грех. Трофим ухарски подмигнул подельнику:

– Прокатимся?

– Ну, если с ветерком…

– Ага, и с покойничком заодно… Жмура давай сюда…

Труп загрузили в «Ладу», дом щедро окропили бензином, сделали самодельный фитиль из простыни… Пламя занялось уже после того, как машина выехала за ворота.

Путешествие было недолгим. Трофим загнал автомобиль глубоко в лес и снова устроил пожар – с таким расчетом, чтобы мертвое тело сгорело дотла. Ждать, пока машина сгорит, не стал. Ушел сам и увел за собой подельника.

Вышли к речке, Трофим присел на поваленное дерево на берегу. Ночка лунная, настроение отменное – еще бы, карманы от бабла лопаются. А то, что терпилу прижмурили, так сам виноват.

– Держи!

Трофим вытащил из-за пазухи чекушку водки, сорвал пробку, жадно припал к горлу. Остановился ровно на половине, протянул бутылочку Петрухе. Тот выпил, выбросил опустевшую склянку в реку, вперил в Трофима вопросительный взгляд. Пришлось выкладывать на кон общими потугами добытые деньги. Две пачки «катьками», три «четвертными», столько «червонцами».

– Тридцать косарей и пятихатка, не хилый улов, да, братишка? – осклабился Трофим.

Петруха жадно облизнул пересохшие губы.

– Пятихатку себе оставь, – сказал он.

– Да нет, ее тоже пополам разобьем…

– Ты не понял. Пятихатку себе забираешь, а остальное мне.

Трофим ошалел от такой наглости. В лютой злобе сощурил глаза.

– Ты хоть понял, что сказал?

– А чо тут понимать? Я хазу пробил, я терпилу сделал. А ты всего лишь пса завалил, вот и возьми за это свою пятихатку…

– Это беспредел, в натуре.

– А баб чужих топтать – это не беспредел?

– Каких баб? Юльку?! Ты с крыши съехал, да? Я чо, просил? Ты сам дал!

– Не я дал. Она дала.

– И ты давать будешь, козел! Ты через понятия переступил, понял? Тебе это задом выйдет!

– Какие понятия? Кто ты такой, чтобы меня на понятия ставить? Ну, по бакланке срок мотал, ну и чо?..

– А ты кто такой? По амнистии вышел, да?.. Не было никакой амнистии. По условке ты вышел. Козлил небось, да! Братву мусорам сдавал! Да я тебя, гниду!..

Трофим полез в карман за ножом. Но Петруха его опередил – наставил на него «наган». Финка сама вывалилась из руки.

– Маслины там есть, я смотрел. Только дернись, вмиг форточку тебе открою…

Трофим не хотел умирать, но разбушевавшаяся в нем злоба оказалась сильней страха перед смертью.

– Ты, крыса! – в бешенстве заорал он. – Я же тебя урою, падла!..