Отпусти браткам грехи

– Я недавно здесь. Квартиру от бабушки получила, в наследство. А до этого в Ленинграде жила, на Невском проспекте. В коммуналке, правда, но все равно в сто раз лучше, чем здесь…

– Ну и оставалась бы там, чего сюда приехала? – недовольно спросил он.

Инга угадала его настроение.

– А ты что, обижаешься? – удивилась она.

– Нет.

– Да ты не обижайся, я же не со зла… Ты когда-нибудь был в Ленинграде?

– Нет.

– Там сейчас белые ночи, а здесь в десять уже темнеет. Не люблю темные ночи… А ты Гарик, правильно?

– Гарик, – кивнул он. – А Маринка – это кто, дочка твоя?

– Дочка.

– А папашка где?

– Смотри, какой любопытный! – заигрывающе возмутилась она.

– Извини.

– Ладно… Не бойся, ее папашка сюда к нам не придет.

– Да я и не боюсь.

– Знаю, что не боишься. Тебя самого бояться надо.

– Зачем меня бояться? – огорченно спросил Гарик. – Я что, страшила?

– Да нет, не страшила. Довольно-таки интересный парень… Что это у тебя такое?

Она повернулась к нему, боком опершись о жесткую спинку сиденья. Двумя пальцами провела по синяку под его правым глазом. Прикосновение нежное, пьянящее. Гарик ощутил сильный толчок внутри себя.

– Фонарь, – усмехнулся он. – В нагрузку к фарам. Дополнительное освещение.

– Хорошая у тебя машина. Багги?

– Багги.

– А не прокатишь?

– Эх, прокачу! – весело подмигнув Инге, улыбнулся Гарик. И, вспомнив, что машина открытая, спросил: – А не замерзнешь?

– Если не согреешь, то да, замерзну! – кокетливо повела она глазками.

Он понимал, что женщина ждет от него решительных действий.

– И как тебя согреть?

– Можно спиртом, – игриво хихикнула она. – Посредством внутреннего применения.

– А как насчет растираний? – спросил он.

И положил руку ей на коленку.

– А спирт у тебя есть?

Она не стала отбрасывать его руку, лишь вяло дернула ногой, без всякого на то желания призывая к скромности.

– Нет. Но я знаю, где взять…

Денег у него не было, но на точке, где торговали самогоном, ему не откажут, дадут в долг.

Ничего из спиртосодержащего у Гарика не было, зато имелась старая потертая брезентовка, которую он набросил на плечи женщине, которую уже мысленно считал своей.

– Спасибо!

Она поежилась, закутываясь в куртку.

– Можно ехать? – спросил он, открыв ворота.

– Полный вперед!

Он не стал прогревать мотор и газовать не стал, чтобы не шуметь чересчур. Как бы не спохватилась Инга, что ее дочь может проснуться… Но нет, похоже, о доме она и не думала. Голова поднята, глаза сощурены, чтобы не задувал в них воздушный поток. Сиденье жесткое, дорога колдобистая, но ей все равно…

– Как ты? – закладывая вираж, спросил он.

– Вот, новый поворот! – восторженно запела она. – И мотор ревет, что он нам несет?…

Багги на скорости несся по темным улицам частного сектора. Еще немного, и будет дом, где в любое время дня и ночи можно раздобыть первач. Гарик начал притормаживать.

– Не надо! Гони! – потребовала Инга.

– А как же растирания?

– И без того хорошо!

Она сидела, безвольно свесив руки, запрокинутая голова болталась в такт движения. Глаза слишком широко раскрыты, на губах неестественная улыбка. Гарик смекнул, что в женщине всколыхнулись «старые дрожжи», ее развезло и она сильно пьяна.

Жилой квартал закончился, машина неслась по загородному проселку. Инга молчала, невменяемо улыбаясь ночному небу. С рычага коробки передач Гарик переложил руку ей на коленку. Женщина не возмутилась, более того, шире раздвинула ноги…

Крутой съезд, тряская дорога через пшеничное поле, пролесок, пустынная полянка на изгибе реки. Гарик остановил машину, заглушил мотор. Где-то рядом шептала река, в поле свиристели сверчки, но парень слышал только, как шумит в ушах пульсирующая кровь.

Ничего не говоря, Инга сама вышла из машины, подняв вверх руки, развела их, будто пытаясь обнять ночь, но пошатнулась. Она бы упала, если бы Гарик не помог ей сесть. Трава еще сухая, и земля не успела остыть после вчерашнего уже солнца. Но все же он подстелил под женщину брезентовку, когда укладывал ее на спину.