Полное собрание сочинений. Том 8. Сентябрь 1903 ~ сентябрь 1904

Ленин просит слово к порядку и, получив таковое, предлагает обсудить вопрос о мерах, которые могли бы способствовать восстановлению мира в партии и нормальных отношений между несогласно мыслящими членами партии.

2. Проект резолюции о мерах по восстановлению мира в партии, внесенный 15 (28) января

Совет партии, имея в виду характер и формы проявления того расхождения между членами партии, которое связано со вторым очередным съездом, считает настоятельно необходимым энергично призвать всех членов партии к дружной совместной работе под руководством обоих центральных учреждений партии: ЦО и ЦК

Исторический момент, который переживает Россия – громадное усиление революционного брожения внутри страны и международные затруднения, способные привести к войне, – возлагает особенно серьезные обязанности на партию сознательного пролетариата, борющегося в первых рядах за освобождение всего народа от ига самодержавия. Необходимость дружной совместной работы, под руководством обоих центров партии, над укреплением нашей организации, над развитием сознания и сплоченности возможно более широких масс рабочего класса, никогда не сказывалась так настоятельно, как в настоящее время.

Те или иные разногласия по самым различным вопросам всегда бывали и будут неизбежно обнаруживаться в партии, которая опирается на гигантское народное движение, которая ставит своей задачей явиться сознательной выразительницей этого движения, решительно отвергая всякую кружковщину и узко-сектантские взгляды. Но чтобы быть достойными представителями сознательного борющегося пролетариата, достойными участниками всемирного рабочего движения, члены нашей партии должны всеми силами стремиться к тому, чтобы никакие частные разногласия в понимании и способах проведения принципов, признанных нашей партийной программой, не мешали и не могли мешать дружной совместной работе под руководством наших центральных учреждений. Чем глубже и шире понимаем мы нашу программу и задачи международного пролетариата, чем больше ценим мы значение положительной работы над развитием пропаганды, агитации и организации, чем дальше мы от сектантства, мелкой кружковщины и местнических счетов, – тем с большей энергией мы должны добиваться того, чтобы разногласия между членами партии обсуждались спокойно и по существу дела, чтобы эти разногласия не могли мешать нашей работе, не могли вносить дезорганизации в нашу деятельность, не могли тормозить правильного функционирования наших центральных учреждений.

Совет партии, как высшее учреждение партии, решительно осуждает всякие дезорганизаторские попытки, с чьей бы стороны они ни исходили, всякое отстранение от работы, всякое отстранение от материальной поддержки центральной партийной кассы, всякий бойкот, который способен только свести чисто идейную борьбу мнений, взглядов и оттенков до приемов грубо-механического воздействия, до какой-то недостойной свалки. Партия измучена раздорами, которые тянутся уже почти полгода, и настоятельно требует мира. Никакие разногласия между членами партии, никакое недовольство личным составом того или иного центра не могут оправдать бойкота и тому подобных приемов борьбы, свидетельствующих именно об отсутствии принципиальности и идейности, свидетельствующих о принесении в жертву интересов партии интересам кружка, интересов рабочего движения – интересам узкого местничества. У нас есть, конечно, и в большой партии всегда будут случаи, когда то или другое число членов недовольно известным оттенком деятельности того или другого центра, известными чертами его направления, или его личным составом и т. п. Такие члены могут и должны выяснять причины и характер своего недовольства в товарищеском обмене мнений и в полемике на страницах партийных изданий, но было бы совершенно непозволительно и недостойно революционеров проявлять свое недовольство в бойкоте или отстранении от поддержки всеми силами всей положительной работы, объединяемой и направляемой обоими центрами партии. Поддержка обоих центров, дружная работа под их непосредственным руководством – есть наш общий и прямой партийный долг.

Такие неидейные, грубо-механические приемы борьбы, которые указаны выше, заслуживают безусловного осуждения, ибо они способны совершенно разрушить всю партию, сплачиваемую всецело и исключительно доброй волей революционеров. И Совет партии напоминает всем ее членам, что эта добрая воля выразилась уже с полной определенностью в нашем общем, никем не опротестованном, решении признать обязательными для всех членов партии все постановления второго съезда и все произведенные им выборы. Еще Организационный комитет, заслуживший всеобщую благодарность за свою деятельность по созыву съезда, принял в § 18 устава II съезда такое решение, одобренное всеми комитетами партии:

«Все постановления съезда и все произведенные им выборы являются решением партии, обязательным для всех организаций партии. Они никем и ни под каким предлогом не могут быть опротестованы и могут быть отменены или изменены только следующим съездом партии».

Это решение, принятое всей партией до съезда и подтвержденное несколько раз на самом съезде, равносильно честному слову, которое дали себе по доброй воле все социал-демократы. Пусть же не забывают они этого честного слова! Пусть отбросят они скорее все взаимные мелкие счеты, пусть поставят раз навсегда идейную борьбу в такие рамки, чтобы она не вела к нарушениям устава, не тормозила практической деятельности и положительной работы!

3. Речи о мерах по восстановлению мира в партии. 15 (28) января

1

Я выдвинул вопрос о мерах восстановления доброго мира и нормальных отношений в партии именно потому, что сумма недоразумений среди партийных работников достигла угрожающих размеров. Я не думаю, чтобы возможна была плодотворная партийная работа, если не будет существовать общей почвы, на которую могли бы опираться в своей деятельности различные члены партии, приводимые силою тех или иных обстоятельств ко взаимным недоразумениям. Ни для кого не тайна, что ненормальность отношении между отдельными членами или частями партии такова, что теперь трудно было бы говорить об единой социал-демократической рабочей партии, если бы не играть словами. Я могу, конечно, если понадобится, представить подробные доказательства в подтверждение этого положения (вспомним, например, многие эпизоды из деловой переписки ЦК и ЦО[65 - Имеется в виду переписка между редакцией ЦО (после захвата «Искры» меньшевиками) и заграничным представителем ЦК Ф. В. Ленгником в связи с раскольнической деятельностью меньшевиков.]), но, может быть, ввиду общеизвестности утверждаемого мною факта, лучше было бы сейчас не прибегать к подобным щекотливым иллюстрациям. Итак, нам надо попытаться принять более решительные меры к устранению основного зла. Иначе получается такое положение дел, при котором по поводу самого простого, самого обыкновенного партийного акта будет возникать в высокой степени нежелательный обмен мнений с систематическим подбором весьма сильных выражений и самых отборных… как бы это помягче выразиться… комплиментов, что ли… Хотя может показаться, что я имею поползновение посягнуть в некотором роде на «свободу языка», но ведь суть-то в том, что и в области действий не все обстоит благополучно. Как члены Совета, имеющие главным своим назначением объединять внутри партии то, что имеет тенденции к разъединению, мы должны попытаться устранить препятствующие ходу партийных работ трения, а при желании это было бы не невозможно. Итак, я спрашиваю, нельзя ли принять каких-либо мер против некоторых приемов борьбы внутри партии, которые низводят эту последнюю до положения дезорганизованной группы, которые превращают ее в простую фикцию. Быть может, Совет мог бы принять в интересах общего дела резолюцию, проект которой, набросанный мною, я сейчас прочту. Я считаю важным в принципиальном смысле такого рода решение Совета, которое преследовало бы цель устранения и осуждения недопустимых форм борьбы между различными несогласными между собою по тем или иным вопросам единицами или группами в среде партии. Повторяю, что теперешнее положение слишком ненормально и нуждается в коррективах. (Аксельрод: «Мы все в этом согласны».) Прошу секретарей внести замечание т. Аксельрода в протокол.

Теперь я прочту проект предлагаемой мною резолюции[42 - См. настоящий том, стр. 114–116. Ред.].

Вот проект, который я вношу от имени ЦК за подписью обоих его представителей и который мог бы послужить поводом не для решения каких-либо частных вопросов об устранении тех или иных разногласий между членами партии, а для создания общей почвы под ногами работающих в интересах одного общего дела русских социал-демократов.

2

Я с удовольствием убедился из речей обоих представителей ЦО, что они в принципе одобряют необходимость решительных мер к установлению фактического единства в партии. Это уже создает известную общую почву между нами. По поводу же предложения т. Плеханова я считаю нужным сказать следующее: т. Плеханов предлагает мне выделить из моего проекта резолюции наиболее существенные практические меры, направленные для устранения констатированного в жизни партии зла, и указывает при этом на то, что резолюция эта имеет характер воззвания; да, действительно, мое предложение имеет характер воззвания, но ведь оно как раз на это и рассчитано. Идея этого «воззвания» состоит в том, чтобы Совет от имени обоих центров высказался за отграничение допустимых в партии форм борьбы от недопустимых. Я знаю, что, вообще говоря, самая-то борьба неизбежна, но ведь есть борьба и борьба. Есть такие приемы борьбы, которые совершенно ненормальны и недопустимы в сколько-нибудь жизнеспособной партии. И т. Мартов справедливо сказал, что кроме борьбы идей было еще и то, что он назвал «организационными осложнениями».

Мы же, собравшиеся здесь не для борьбы, а для устранения ненормальных условий в жизни партии, можем и должны воздействовать на других наших товарищей авторитетным указанием о границах допустимой внутри партии борьбы. Но я не знаю других способов воздействия, как воззвание. Выделение практических предложений тут не имело бы смысла. По поводу же заявления представителей ЦО, что я, констатируя ненормальность в партийной жизни, не касаюсь причин такого рода ненормальности, я должен сказать, что выбрал я эту позицию не случайно, а совершенно сознательно, опасаясь того, что если мы только хоть чуть-чуть коснемся сейчас этого, и без того весьма запутанного, клубка, то не только его не распутаем, а еще больше лишь запутаем. Ведь нельзя же в самом деле забывать, что мы являемся по отношению к этому клубку двумя одинаково заинтересованными и весьма субъективно настроенными сторонами, так что если и пытаться распутать его, то во всяком уж случае не нам, а тем, кто к делу его запутыванья был совершенно непричастен. С нашей же стороны такого рода попытка привела бы нас к переборке всевозможных документов, что, при настоящем составе Совета, повело бы лишний раз к… свалке.

Возьмем за исходный пункт наших рассуждений то, что есть, так как вычеркнуть действительность нельзя, и я охотно готов согласиться с т. Мартовым, что уничтожить все разногласия и столкновения каким-нибудь душеспасительным словом нельзя. Это верно, но кто же сможет явиться судьею такого сорта печальных сторон нашей партийной жизни? Я думаю, что такая роль может принадлежать во всяком случае не нам самим, а большому числу людей, – преданных делу практических работников революционеров, не участвовавших в свалке. Осторожно обходя вопрос о причинах наших раздоров, я позволю себе, однако, пояснить свою мысль одним примером из области нашего недавнего прошлого. Борьба тянется уже 5 месяцев. За этот период времени было уже, как я думаю, до 50 человек посредников, пытавшихся положить конец партийным раздорам, но я знаю лишь одного, деятельность которого в этом направлении имела, хотя и очень скромные, но все же относительно счастливые результаты. Я говорю о т. Травинском, относительно которого следует заметить, что это человек, по уши, так сказать, погруженный в положительную практическую революционную работу, так что его внимание почти целиком было сосредоточено на этой работе, и что он не участвовал в распре. Этими счастливыми обстоятельствами только и можно, пожалуй, объяснить некоторую небезрезультатность его примирительных попыток. Я думаю, что при участии такого сорта людей в анализе причин партийного неблагополучия возможно было бы распутать тот клубок, перед которым мы теперь в недоумении стоим. Мы же должны остерегаться входить в разбор тех или иных причин распри, ибо это, помимо нашей воли, могло бы повести нас к нанесению (по выражению т. Мартова) друг другу новых ран в дополнение к многочисленным старым, еще очень далеким от заживления. Вот почему я против анализа причин и стою за изыскание средств, которые могли бы, по крайней мере, заключить способы борьбы в более или менее допустимые рамки. Одно из двух: если в этом направлении можно что-нибудь сделать, то следует попытаться это сделать, а если нет, если нельзя подействовать на борющиеся стороны путем авторитетного убеждения, то остается одно – обратиться к тем третьим лицам, стоящим вые поля боевых действий и осуществляющим свои положительные практические задачи, о которых я уже говорил. Сомневаюсь, чтобы мы сами могли убедить себя в правоте той или другой стороны. Мне кажется, что это невозможно.

3

Я не совсем понимаю предложение т. Плеханова. Когда он говорит о том, что нужно принять какие-нибудь практические меры, то ведь в моем проекте уже имеется указание на возможность такой практической меры. Нужно только сказать, авторитетно сказать, что нормальная борьба, идейная борьба, борьба, которая ведется в известных границах, – допустима, но не допустимы: бойкот, отказ от работы под руководством ЦК отказ от поддержки денежными средствами центральной партийной кассы и т. д. Говорят, что словами мы никого не убедим. Я тоже не возьму на себя смелости утверждать, что это было бы достаточно для установления добрых отношений между двумя частями партии, потому что болезнь, которую приходится лечить, действительно застарелая, потому что, как выражается т. Мартов, между обеими частями партии действительно выросла очень прочная стена. Может быть, этой стены нам, создавшим ее, и не сломать, но ничего нет невозможного в том, что мы, сильнее всего наносившие друг другу раны, – мы, как члены Совета, своим авторитетным воззванием удержим товарищей от недостойных форм борьбы. В деле же разрушения стены, на мой взгляд, время сыграет такую роль, что все дальнейшее пойдет на убыль. А что касается того, что некоторые места воззвания обеими сторонами могут быть истолкованы по-своему, то, на мой взгляд, что бы мы тут ни сказали, все, может быть, будет истолковано по-своему. (Аксельрод: «Поэтому нужно не только говорить, но и сделать».) Затем, почему т. Аксельрод думает, что мое предложение может оказаться лишь новым источником борьбы – этого я не понимаю. Повторяю, что выросшей между двумя частями партии стены мы не сломаем, ибо мы сами приложили много усилий к созданию ее, но свалить эту стену могли бы те из наших товарищей, которые, будучи заняты практической работой, стоят в стороне от наших раздоров. Тов. Мартов, как я с удовольствием сегодня в этом убедился, в принципе согласен с этим положением – о возможной полезной роли в деле нашей распри посторонних по отношению к этой распре других наших товарищей. Но помимо этого, мне думается, что уже один факт соглашения между представителями центральных учреждений насчет того, что так-то бороться можно, а так-то нельзя – уже одно это могло бы пробить первую брешь в разделяющей обе стороны стене, после чего существующая ненормальность в партийной жизни могла бы пойти на убыль.

4

Предложение т. Плеханова[66 - Речь идет о проекте резолюции Г. В. Плеханова, в котором предлагалось кооптировать меньшевиков в состав Центрального Комитета.] вызвало во мне очень смешанное чувство. Заговорив о причинах борьбы, он как раз пришел этим путем к тем самым ранам, нанесение которых нами друг другу констатировал и т. Мартов. Я в своем проекте делаю попытку отграничить допустимое в нашей борьбе от недопустимого, с чьей бы стороны нападения ни исходили. Если бы мы заговорили о том, когда, от кого, что исходило, то этим самым мы положили бы начало конца, т. е. конца нашей беседы. Судить нам самих себя – просто уж психологически, морально совершенно невозможно. Если мы опять станем обсуждать здесь причины обострившихся отношений между членами партии, то сможем ли мы сами-то подняться над уровнем мелких дрязг. (Аксельрод: «Сможем!».) Я не разделяю оптимизма т. Аксельрода. Тов. Плеханов при разборе причин, вызвавших партийный раскол, дал свое толкование фактам, с которым я не согласен. Если же мы начнем споры, то придется вытащить протоколы и обратиться туда за справками. Так, например, т. Плеханов говорит, что по вопросу о выборе в центральные учреждения съезд разделился почти на равные части, что один член съезда, отошедший от большинства к меньшинству, установил тем самым факт равночисленности обеих половин съезда, что таким образом ЦК представляет лишь одну часть партии и т. д. Но ведь так же рассуждать нельзя; невозможно же в самом деле говорить о существовании будто бы одной лишь части партии, которая выбрала Центральный Комитет. Многие, может быть, теперь голосовали бы по некоторым вопросам не так, как голосовали на съезде. А быть может, я бы и сам голосовал по многим вопросам иначе. Но это не означает, что возможные в этой области перемены и новые комбинации отрицают как-нибудь результаты прежних голосований. Поскольку же речь идет о борьбе, то всегда существует разделение целого на части. Да, ЦК теперь, а не на съезде, является представителем части, но я хорошо знаю, что, по мнению товарищей, и ЦО есть в таком же смысле представитель лишь одной части. Только с одной точки зрения я мог бы признать выражение т. Плеханова правильным, это именно с точки зрения действительно существующего раскола. Не потому, что съезд в чем-то виноват, можно говорить о «ненормальности» состава того или иного центрального учреждения, но только потому, что при наличности таких-то и таких-то обстоятельств люди не желают совместно друг с другом работать… Таким образом, едва только мы коснулись причин ненормальности, как мы опять приходим к необходимости разматывать такой клубок, который не только не сможем распутать, а еще больше запутаем. То, что составом ЦК многие недовольны, – это верно; но в такой же мере верно и то, что имеется целый ряд лиц, недовольных настоящим составом Центрального Органа. На вопрос т. Мартова, допустимо ли «разрушение» существующих организаций, я бы сказал: «Да! перестройка организаций вполне допустима!». Допустимо ли отстранение компетентным партийным учреждением того или иного лица от того или иного вида революционной работы? – я отвечаю: «Да, допустимо!». Но если я спрошу, а почему и как возникло то или иное «посягательство» на целость и ненарушимость какой-нибудь организации, почему не получил доступа такой-то в такую-то область партийного дела и т. д., – я этим снова протяну руку к тому самому клубку, распутать который нам не по силам. Таким образом, и по вопросу о допустимости или недопустимости «разрушения» организаций мы снова приходим к разногласиям. Все это доказывает, что рассуждать сейчас о причинах наших распрей было бы совершенно бесполезной и даже вредной тратой времени. – Вернусь к вопросу о пропорциональном представительстве. Говорить о нем можно было бы, только исходя из признания уже существующего раскола. Мы являемся здесь представителями двух борющихся сторон… (Плеханов: «Мы собрались сюда, как члены Совета, а не как борющиеся стороны».) Замечание т. Плеханова противоречит его собственной резолюции, в которой говорится о существующей внутри партии распре, расколовшей партию на две половины, причем одна половина, по словам резолюции, совершенно не представлена в таком центральном учреждении, как Центральный Комитет. Конечно, официально мы не являемся представителями двух борющихся сторон, но, поскольку это представительство вытекает из хода наших дебатов, я имел логическое право говорить о нем. (Плеханов: «Вы выразились, что мы собрались сюда как представители двух борющихся сторон, и по этому поводу я и сделал свое замечание».) Не отрицаю, может быть, я выразился и не совсем точно… (Плеханов: «Вы выразились неправильно».) Может быть, я выразился и неправильно, не стану оспаривать этого. Я только утверждаю, что резолюция т. Плеханова переводит спор на почву фактического признания раскола. Мы раскололись, это я констатирую. Если бы это было не так, то резолюция была бы незаконна. Большинство партии и составом ЦО недовольно, составом, в котором 4 из 5 принадлежат к меньшинству. Со стороны ЦК могла бы возникнуть такая же претензия об изменении состава ЦО, какая предъявляется теперь к Центральному Комитету. По своему существу резолюция т. Плеханова равняется заявлению условий лишь одной стороны… (Плеханов: «Я не принадлежу ни к большинству, ни к меньшинству».) Тов. Плеханов сказал нам, что он не принадлежит ни к большинству, ни к меньшинству, но кроме него никто в Совете этого не скажет. Рассуждая формалистично, с точки зрения устава, резолюция, предложенная т. Плехановым, незаконна. Но, повторяю, по существу она может быть понята постольку, поскольку она исходит из факта раскола. Но раз одна сторона выражает свои «условия», то и другая сторона имела бы право точно так же выставлять свои «условия». Мы не выше «обеих сторон», а именно эти «обе стороны». Поэтому, раз мы станем на почву признания фактического уже раскола в партии, то для разрешения наших споров и «недоразумений» мы должны признать лишь одно радикальное средство – обратиться к третьим лицам. В партии есть люди, как я это уже говорил и раньше, люди, которые заняты положительной работой и которые не участвовали в борьбе «большинства» и «меньшинства». К этим-то людям только и можно обратиться.

5

Я не согласен ни с Мартовым, ни с Плехановым. Они говорят, что о незаконности такой резолюции и речи быть не может, и приводят два довода. 1) Довод Мартова заключался в указании на то, что Совет есть высшее учреждение партии. Но ведь Совет ограничен в своей компетенции специальными постановлениями устава, о чем в свое время сильно постарался и сам т. Мартов. 2) Второй довод заключается в том, что Совет предложенной резолюцией выражает лишь свое мнение и пожелание. Совет, конечно, может высказать свое мнение и выражать свои пожелания, но не посягая на то-то и то-то. (Плеханов: «Конечно! Конечно!».) Совет может только предложить кооптацию ЦК, но тогда ЦК потребует изменить состав Центрального Органа. Я при известных условиях готов согласиться с пропорциональным представительством. Но я спрашиваю, существует ли в ЦО пропорциональное представительство? Состав ЦО таков: 1 на 4, и то этот один не принадлежит ни к большинству, ни к меньшинству. Центральный Комитет предложил в свое время 2 на 9[67 - В ультиматуме от 12 (25) ноября 1903 года Центральный Комитет предлагал кооптировать в состав ЦК двух членов из меньшинства. В Центральный Комитет в то время входили В. И. Ленин, Ф. В. Ленгник, Г. М. Кржижановский, В. А. Носков, Ф. В. Гусаров, Р. С. Землячка, Л. Б. Красин, М. М. Эссен и Л. Е. Гальперин.]; это было в эпоху полного разброда, накануне раскола. Всякое несогласие есть в известном смысле раскол, а когда две части не хотят совместно работать, тогда это фактический раскол. Только с точки зрения раскола мы могли бы признать смысл за резолюцией т. Плеханова. На нее можно было бы смотреть, как на ultima ratio[43 - Последнее средство. Ред.], но в таком случае обе стороны могли бы иметь одинаковое право на изменение состава центральных учреждений. Я твердо убежден, что и ЦК недоволен составом Центрального Органа. Как только мы коснемся вопроса о бывшем съезде, то произойдет столкновение, и мы ни к чему не придем. Так, например, Плеханов говорит, что съезд не выбрал третьего в редакцию якобы потому, что такого третьего не было. Я утверждаю, что съезд не выбрал третьего потому, что был убежден, что т. Мартов войдет в редакцию. То же самое можно сказать и о составе Совета. Многие на съезде думали, что т. Мартов войдет в состав Совета в качестве члена редакции. Большинство может сказать и скажет, что раз речь идет о пропорциональном представительстве, то нужно пополнить ЦО еще шестью членами из так называемого большинства. Но такого сорта рассуждения не приблизят нас к желаемому концу, ввиду этого я полагаю, что резолюция т. Плеханова хуже моей. Моя резолюция о «допустимом и недопустимом» имела бы то значение, что мы, как представители борющихся сторон, предложили бы остальным товарищам не выходить из рамок дозволенных форм борьбы.

Мы не должны стоять на одной только юридической точке зрения, ибо по существу дела наше общее признание ненормальности отношений в партии равняется признанию того, что мы – две борющиеся стороны, Центральный Орган и Центральный Комитет. (Плеханов: «Здесь не заседание редакции, а заседание Совета».) Да, я не забываю этого. С юридической точки зрения мы не можем говорить о пропорциональном представительстве в центральных учреждениях. Но и с политической точки зрения оперировать с этой мыслью нецелесообразно, потому что нам придется принять во внимание желание одной стороны, не выслушав желания другой. Между нами нет того третьего, который мог бы решить наш спор. А между тем только мнение этого третьего могло бы иметь значение и политическое, и моральное. Раскол фактически существует, и мы накануне формального раскола, если меньшинство будет продолжать, не разбирая средств, добиваться своего превращения в большинство.

4. Речи о мерах по восстановлению мира в партии. 16 (29) января

1

Я считаю необходимым ответить, главным образом, на те обстоятельные возражения, которые сделал мне т. Мартов; но, чтобы не оставить без ответа и возражений т. Плеханова, я вкратце коснусь сначала этих последних. Мне показалось, что он принципиально стоит на точке зрения пропорционального представительства… (Плеханов: «Нет!».) Может быть, я его не понял, но мне так показалось. У нас, в партийной организации, принцип пропорционального представительства не принят, и единственным критерием законности состава того или иного учреждения, члены которого выбраны на съезде, является ясно выраженная воля большинства съезда. Но тут говорят, что законные выборы на съезде создали такое «законное» положение дел, которое хуже незаконного. Это верно, но почему? Потому ли, что большинство было незначительно, или потому, что меньшинство создало фактический раскол? Когда говорят, что ЦК выбран только 24-ми голосами, т. е. при ничтожном перевесе большинства, и что будто бы в этом обстоятельстве как раз и кроется причина всех дальнейших неприятных осложнений в партийной жизни, то я утверждаю, что это неверно. Что же касается замечания т. Плеханова о моем «формалистическом мышлении», якобы не позволяющем мне взглянуть в корень вещей, то я, право, недоумеваю, что это, собственно говоря, означает? Может быть, «корень вещей» лежит в съезде? В таком случае мы все являемся формалистами, ибо, переносясь мыслью к съезду, должны исходить из его формальных постановлений. Если же «корень вещей» лежит вне съезда, то где же именно? Действительно, вышло так, что положение дел в партии получилось хуже, чем незаконное (это очень серьезные слова), но весь вопрос именно в том, почему же так вышло? виноват ли в этом съезд, или обстоятельства, воспоследовавшие за съездом? К сожалению, такой постановки вопроса т. Плеханов не делает.

Теперь я обращусь к словам т. Мартова. Он утверждает, что со стороны меньшинства нет и не было нежелания работать вместе. Это неверно. В течение трех месяцев – сентября, октября и ноября – многие представители меньшинства фактически доказали, что они не желают вместе работать. В таких случаях бойкотируемой стороне остается лишь один способ – прибегнуть к договору, к сделке с отстраняющейся от работы «обиженной» оппозицией, ведущей партию к расколу, потому что самый уже этот факт самоотстранения от совместной работы есть не что иное, как раскол. Когда люди прямо заявляют, что мы, мол, не хотим с вами вместе работать, и тем самым на деле доказывают, что «единая организация» – простая фикция, что она уже, собственно говоря, разрушена, то они выдвигают, таким образом, если и не убедительный, то, поистине, сокрушительный довод… Перехожу ко второму возражению т. Мартова – относительно выхода из Совета т. Ру. Вопрос этот распадается на два отдельных вопроса. В-1-х, законно ли было назначение Ру в члены Совета от редакции, хотя Ру не был членом редакции? Я думаю, что законно. (Мартов: «Конечно, законно!».) Прошу занести в протокол замечание Мартова. Во-2-х, сменяемы ли члены Совета по воле пославших их учреждений? Это вопрос сложный, который можно толковать и так и этак. Во всяком случае указываю на то, что Плеханов, оставшийся единственным членом редакции с 1 ноября, не сменил Ру с должности члена Совета вплоть до 26 ноября, когда были кооптированы Мартов и К

. Ру ушел сам, чтобы уступить, не поднимая спора, связанного с его личностью. (Плеханов: «Мне кажется, что споры о т. Ру теперь неуместны. Вопрос этот не стоит в нашем порядке дня, и я не знаю, зачем нам тратить драгоценное время на дебаты по этому, в данном случае постороннему для нас, вопросу».) Я должен заметить, что т. Мартов в прошлом заседании просил занести в протокол сделанное им разъяснение по этому вопросу, – разъяснение, с которым я совершенно не согласен, и если другой стороне не позволят высказать свое мнение по тому же вопросу, то этот последний получит, таким образом, здесь, в Совете, неправильное, одностороннее освещение. (Плеханов: «Я ставлю на вид, что вопрос этот не стоит на очереди и не имеет прямого отношения к главному предмету нашего совещания».)

Ленин, протестуя против такой формулировки, апеллирует к Совету за разрешением вопроса о его (Ленина) праве, возражая Мартову, дать свое освещение факту, столь различно здесь толкуемому. (Плеханов снова указывает на неуместность в данном случае прений по вопросу о Ру.)

Ленин настаивает на своем праве обращаться к Совету за разрешением ему говорить по вопросу, который был уже поднят в Совете и вызвал дебаты. (Мартов: «Ввиду того, что т. Лениным затронут очень важный вопрос о праве коллегий, представленных в Совете, отзывать своих делегатов, я заявляю, что внесу особое предложение о решении этого вопроса раз навсегда. Быть может, это заявление удовлетворит Ленина и побудит его из настоящих дебатов устранить вопрос о Ру».)

Тов. Мартов не только не опровергает, но подтверждает основательность моего намерения подвергнуть теперь же вопрос о выходе т. Ру из Совета надлежащему освещению. Констатирую, что мои объяснения по этому вопросу были лишь ответом на соответствующие замечания т. Мартова. (Плеханов ставит на вид Мартову и Ленину, что вопрос о Ру не подлежит сейчас обсуждению, как не входящий в круг вопросов, на которых в настоящую сессию Совета должно быть сосредоточено внимание членов Совета.) Я протестую против замечания т. Плеханова о неуместности здесь обсуждения вопроса о т. Ру, который стоял на почве несменяемости членов Совета, так что выход Ру из Совета должен быть рассматриваем, как уступка его оппозиции в интересах доброго мира в партии. (Плеханов: «Раз Совет ничего не имеет против обмена мнений по вопросу о т. Ру, то я предлагаю Ленину продолжать говорить об этом».) Я уже кончил. (Плеханов: «Если вы кончили, то я предлагаю Совету перейти к обсуждению предложенных вчера т. Лениным и мною резолюций».)

Я согласен с т. Мартовым, что резолюции Совета имели бы не юридическое, а моральное значение. Тов. Плеханов выразился, что желательно было бы, если бы я вошел в редакцию. (Плеханов: «Этого я не говорил».) По крайней мере, у меня именно так записаны ваши слова: «Было бы лучше всего, чтобы Ленин вошел в редакцию, а ЦК кооптировал трех». (Плеханов: «Да, я сказал, что при известных условиях, для умиротворения партии, допустимо вступление в редакцию т. Ленина и кооптация представителей меньшинства в Центральный Комитет».)

Отвечая на заданный мне здесь вопрос, какое именно изменение состава редакции ЦО считается желательным, мне легко было сослаться на мнение «большинства», которое высказывалось за желательность выхода из редакции тт. Аксельрода, Засулич и Старовера. Затем я должен сказать, что в действиях ЦК не было ни единого факта отстранения кого-нибудь от партийной работы. Точно так же не могу оставить без протеста заявление т. Мартова о том, что ЦК стал орудием войны одной стороны против другой. Центральный Комитет назначен был орудием исполнения партийных функций, а не орудием «войны одной стороны против другой». Такое утверждение т. Мартова совершенно противоречит фактам. Ни единым фактом не докажет никто, чтобы ЦК начинал и вел «войну» против меньшинства. Наоборот, меньшинство, начав бойкот, повело войну, вызывавшую неизбежный отпор. Затем, я протестую и против утверждения, что будто бы существующее недоверие к ЦК больше мешает ЦК чем недоверие к ЦО мешает мирной положительной работе. Относительно того, что центр неурядицы находится будто бы не за границей, а в России, как на этом настаивает т. Мартов, я должен заметить, что партийные документы покажут обратное. Тов. Мартов, ссылаясь на документ от 25 ноября, сказал, что ЦК в принципе сам признал односторонний характер своего состава, согласившись на кооптацию двух из меньшинства. Я протестую против такого толкования этого документа, ибо и сам участвовал в составлении его. Акт ЦК имел совершенно другое значение. Не в силу признания односторонности своего состава ЦК решался на кооптацию двух, а потому, что мы видели полный фактический раскол в партии. Правильно или неправильно мы представляли себе положение дел – это другой вопрос… До нас тогда доходили слухи, что готовится издание нового органа… (Плеханов: «Если мы будем ссылаться на слухи, то мы никуда не придем». Аксельрод: «А я слышал, что теперь готовится к изданию новый орган…».) Я обращаюсь к Совету: раз бумага ЦК[68 - «Бумага ЦК» (также «Акт ЦК», «документ от 25 ноября») – ультиматум Центрального Комитета от 12 (25) ноября 1903 года.] истолкована т. Мартовым в известном смысле, то я вынужден выставить по этому же поводу свое толкование… Я не понимаю, почему мое замечание вызвало здесь такое волнение. (Плеханов: «Речь идет не о волнении, а о том, что ссылки на слухи здесь неуместны».) Могут сказать, что мои мотивы неосновательны. Возможно! Но я во всяком случае констатирую, что эти мотивы имели именно тот характер, какой я только что указал.

Я продолжаю по существу: т. Мартов заподозрил мотивы ЦК, соглашавшегося на кооптацию двух. А я констатирую, что ЦК исходил из мнения, что уже существует фактический раскол в партии и что мы накануне полного формального раскола в смысле особого издательства органа, особого транспорта и особой организации в России. Теперь же скажу к порядку: т. Мартов сделал замечание по существу, а не к порядку. Обращаюсь к Совету с вопросом: правильно ли было в данном случае действие председателя?[69 - Речь идет о поведении председателя Совета партии Г. В. Плеханова во время речи В. И. Ленина. Прервав Ленина, Плеханов предоставил слово Мартову, который просил слово якобы для внесения предложения по порядку дня.]

2

Тов. Мартов заявил, что я будто бы сразу начал с полемики вместо того, чтобы мирно и спокойно приступить к обсуждению общего вопроса об изыскании мер для умиротворения партии. Я с этим не согласен, потому что начал-то полемику не кто иной, как сам т. Мартов. В проекте моей резолюции нет ничего полемического. Недаром же т. Аксельрод назвал эту резолюцию «пастырским воззванием». А как известно, в пастырских воззваниях полемики не бывает. И действительно, у меня там шла речь только о том, в каких границах должна вестись внутрипартийная борьба, какие формы такой борьбы можно счесть допустимыми и какие должны быть признаны недопустимыми и представляющими опасность не только для нормального хода партийной жизни, но даже и для самого существования партии. При этом я тщательно старался обойти такую постановку вопроса, которая могла бы повести нас к новой бесплодной полемике, – я старался в своем предложении не исходить из оценки тех приемов борьбы, которыми уже ознаменовалась чуть ли не полугодовая война между двумя частями партии. Тов. же Мартов не пожелал удержаться на этой почве и пустил в ход полемику. Но я все-таки готов буду, если угодно, потом вернуться к тому, с чего я начал. Теперь же укажу на следующее. Тов. Мартов сослался на то, что Травинский приветствовал кооптацию в состав редакции ее старых членов. Я считаю нужным подчеркнуть здесь то обстоятельство, что частные разговоры или переговоры значения не имеют. Все официальные переговоры велись Травинским письменно. Частные же заявления его неправильно, по-видимому, поняты т. Мартовым, и я в другое время, если встретится надобность, могу доказать это.

Затем т. Мартов выразился так, что в деятельности ЦК много разных недостатков; этим самым т. Мартов опять-таки вступает в область полемики. Может быть, в деятельности ЦК и есть недостатки, но критика этой деятельности со стороны представителя ЦО есть именно не что иное, как полемика. Я, например, в свою очередь, нахожу деятельность ЦО сбившейся с прямого пути, но я все-таки начал здесь не с критики того направления, которое приняла деятельность ЦО, а с заявления, что между ЦК и ЦО существует обоюдное неудовольствие. Я протестую затем против утверждения, что моя резолюция, будучи принята Советом, сделала бы этот последний «орудием войны». В моем воззвании говорится только о том, какие формы борьбы допустимы и какие недопустимы… При чем же тут «орудие войны»? Тов. Аксельрод сказал, что я «начал за здравие, а кончил за упокой», и упрекнул меня в том, что я обратил все свое внимание на доказательство существования в партии раскола. Но ведь мы вчера еще начали с констатирования раскола… Затем, в подтверждение того, что центр неурядицы находится не за границей, т. Мартов процитировал письмо т. Васильева от 12 декабря, в котором говорится, что в России настоящий ад[70 - Письмо от 29 ноября (12 декабря) 1903 года, посланное в редакцию «Искры» членом Центрального Комитета Ф. В. Ленгником (Васильевым), было написано В. И. Лениным (см. Сочинения, 4 изд., том 34, стр. 170–171).]. Замечу на это, что «создать ад» могут и не сильные группы, ибо именно мелкие и мелочные дрязги всего чаще и всего легче создают большие препятствия работе. Я уже упоминал мое письмо от 13 сентября к одному из бывших редакторов. Письмо это я приведу в печати[44 - См. настоящий том, стр. 337–339. Ред.]. Тов. Плеханов говорит, что слово «болото» оскорбительно. Напомню, что и в немецкой социалистической литературе и в немецкой партии на съездах термин versumpft[45 - Болотный. Ред.] вызывает иногда насмешки, но никогда – вопли об оскорблении. Ни я, ни т. Васильев, употребляя это слово, не думали никого оскорблять. Когда говорят о двух сторонах с определенным направлением, то нерешительных и колеблющихся между этими двумя направлениями характеризуют термином «болото», вместо которого можно было бы сказать, пожалуй, «золотая середина». Назвать ЦК эксцентричным – это, может быть, остроумно, но тоже ведет к полемике. Ведь в таком же смысле я мог бы выразиться и о Центральном Органе. Мне указывают, что мое «воззвание» является гомеопатическим средством против аллопатического зла. Я и не отрицаю того, что предлагаемое мною средство является лишь паллиативом, но ведь аллопатических средств нам здесь не найти. Когда вы заводите речь о необходимости «аллопатических», радикальных средств против существующего зла, то идите в таком случае до конца. Оно есть, такое средство, и это единственное радикальное средство – не что иное, как съезд. Мы уже пять месяцев тщетно столковываемся между собою («это неверно!»)… нет, это верно, и я это вам документально докажу… Мы начали столковываться с 15 сентября и до сих пор еще не столковались. В таком случае не лучше ли обратиться к той коллегии, о которой вчера говорил и т. Мартов, а такой коллегией может быть только съезд партийных работников. Партийный съезд – это именно та коллегия, которая решает вопрос о «дирижерской палочке». На съезде мы присутствуем, чтобы, между прочим, «драться» и из-за «дирижерской палочки» (не в грубом, конечно, смысле слова). Там происходит борьба путем билетиков, путем сношений с товарищами и т. д., и там такая борьба из-за состава центров – допустима, а вне съезда она не должна была бы иметь места в партийной жизни. Итак, если мое «пастырское послание» есть паллиатив, то другого средства, более радикального, нет, как только съезд, если вы не хотите сделать зло хроническим. Тов. Аксельрод указывал, что в Западной Европе представители центральных учреждений считаются с оппозицией к их политике даже в самых захолустных уголках партии и путем переговоров с нею стараются уладить возникшие конфликты… Но то же самое делает и наш Центральный Комитет. Центральный Комитет посылал за этим двух своих членов за границу[71 - Этими членами ЦК были Ф. В. Ленгник, назначенный официальным представителем Центрального Комитета за границей, и Г. М. Кржижановский, специально приезжавший в ноябре 1903 года в Швейцарию для переговоров с меньшевиками.], ЦК десятки раз сговаривался с разными представителями оппозиции, доказывая им нелепость их доводов, вымышленность их опасений и проч. и проч. Следует заметить, что это невозможная потеря сил, денег и времени, и в этом смысле мы, действие тельно, ответственны перед историей.

Переходя снова к вопросу о практических предложениях, повторяю, что у вас есть только одно радикальное средство ликвидировать этот печальный период полемики – съезд. Моя резолюция была рассчитана на то, чтобы ввести борьбу внутри партии в более нормальные рамки… Говорят, что заноза все равно останется, что болезнь лежит глубже… В таком случае только созывом съезда можно выдернуть всю занозу.

3

Смешно говорить об оскорбительности требования, которое сводится к определенности и точности[72 - Это замечание относится к словам выступавшего перед В. И. Лениным П. Б. Аксельрода. Имея в виду возражения Ленина против ссылок на частные разговоры, Аксельрод сказал, что считает оскорбительным заявление о том, что только те соглашения имеют силу, которые выражены на бумаге.]. Мы десятки раз видели (и особенно на съезде Лиги), к какой тьме недоразумений и даже скандалов приводят неправильные изображения частных разговоров. Странно было бы отрицать этот факт. Я заявляю, что частные разговоры т. Травинского неправильно поняты и представителем ЦО и отчасти т. Плехановым. Вот что, между прочим, пишет мне т. Травинский в письме от 18 декабря: «Только что получено известие о рассылке редакцией официального письма по комитетам самого нехорошего (я смягчаю более сильное выражение) свойства. Там редакция прямо идет на ЦК угрожает, что путем Совета она и теперь могла бы заставить кооптировать кого ей угодно, но не хочет еще пускаться на такие меры и обращается к комитетам с указанием на семейственность, недееспособность ЦК, на незаконность кооптации Ленина… Масса выходок личного характера. Словом, возмутительное и… (я опять-таки пропущу слишком резкое выражение) нарушение всех обещаний, данных мне. Я возмущен до крайности. Неужели Плеханов в этом участвовал? Екатеринославский комитет глубоко возмущен этим письмом и послал очень резкий ответ… Теперь меньшинство безумно рвет связующие нити. Письмо, разосланное по комитетам, является, по-моему, последней каплей и открытым вызовом. И что касается лично меня, то я нахожу, что Ленин имеет полное право издать свое письмо вне «Искры». Думаю, что и другие товарищи ничего не будут иметь против этого».

Вот обстоятельства, доказывающие, что о мнении т. Травинского составлено неверное представление. Тов. Травинский мог предполагать кооптацию, надеясь на водворение доброго мира в партии, но надежды его совершенно не оправдались.

Оказалось, что редакция Мартова и товарищей вместо мира начала войну с большинством. А Травинский надеялся и мог надеяться на мир.

Оказалось, что попытки Плеханова удержать «анархических индивидуалистов» не увенчались успехом (вопреки его усилиям). Поэтому надежды, которые питали и я и Травинский, надежды на то, что Плеханову удастся удержать новую редакцию от войны с большинством, эти надежды не оправдались. Это только доказывает, что не все надежды оправдываются; я и сам ушел из редакции, надеясь на то, что это будет способствовать миру, но и мои надежды не оправдались. Факта частных переговоров никто не отрицает, нужно только различать выражения надежды, чаяния отдельных лиц от решения целых коллегий. Ничего нет оскорбительного для членов Совета в моем замечании относительно того, что здесь неудобно делать выводы из частных переговоров. Я решительно отвергаю, что т. Травинский категорически обещал кооптацию в Центральный Комитет. Несомненно, что он уехал с надеждой на мир и в результате этого мира мог предвидеть кооптацию, но не обещать ее категорически.

Против моего воззвания т. Мартов выдвигает аргумент, что оно заключает в себе нападки только одной стороны. Ничего подобного. Наконец, я могу внести дополнительную резолюцию и изменить те выражения, которые не нравятся т. Мартову, но его утверждение, что моя резолюция одностороння – это какой-то non-sens[46 - Бессмыслица. Ред.]. Раньше по адресу моей резолюции говорилось, что она смахивает на пастырское послание, что она полна труизмов и т. д., но никто не приписывал ей тенденцию нанесения новых ран. Тов. Мартов упрекает меня в том, что я уклоняюсь от прямого ответа на предложенный т. Плехановым вопрос, желает или не желает ЦК кооптировать представителей «меньшинства». Каким образом мы могли бы дать вам ответ на поставленный вопрос, если мы не знаем, как теперь на этот вопрос смотрят все остальные из 9 членов Центрального Комитета. (Плеханов: «Вы не поняли т. Мартова».) Говорить, что я умышленно уклоняюсь, – это смешно. Я и не мог дать того ответа, за отсутствие которого меня упрекают в уклончивости. Я определенно сказал, что недовольство составом центральных учреждений обоюдное. Надо же считаться с мнением и других товарищей. Мне говорят: нужно столковаться, но мы столковываемся уже пять месяцев. Поэтому предположение т. Мартова, что ЦК, предлагая съезд, тем самым расписывается в своей собственной несостоятельности и бессилии – просто смешно. Разве не было уже сделано всех возможных попыток со стороны ЦК разрешить конфликт домашними средствами? «Центральный Комитет обнаружит свою неспособность»… Неспособность к чему? к борьбе? к созданию мира в партии? О, да! И мое, раскритикованное здесь, предложение это показало воочию. Ваша резолюция говорит об отнятии, так сказать, территории у противника, но ведь такое требование ведет к контртребованиям, и я даже так поставлю вопрос: вправе ли ЦК начать снова переговоры на этих началах? Ведь есть комитеты, порицавшие ЦК за уступки Лиге[73 - С порицанием ЦК за его уступки Заграничной лиге и критикой поведения меньшевиков на II съезде Лиги выступали, например, Саратовский и Одесский комитеты. Резолюции этих комитетов были опубликованы в брошюре Н. Шахова «Борьба за съезд», Женева, 1904, стр. 28.]. Вы хотите, чтобы мы считались с меньшинством, не считаясь с большинством. Это забавно. А уклонение от съезда при таких условиях было бы похоже на боязнь съезда. Вот почему мы признаем свое бессилие, но не в том смысле, как это понимает т. Мартов. Центральный Комитет действительно бессилен уладить раздоры в партии, и поэтому-то мы и обращаемся к Совету с предложением созвать съезд. Затем, чисто юридический вопрос о праве созыва съезда Советом т. Мартовым толкуется в высшей степени неправильно. В уставе сказано: «Съезд созывается (по возможности не реже одного раза в 2 года) Советом партии». Значит, Совет вправе созвать съезд всегда. Совет обязан созвать съезд лишь в одном определенном случае. (Мартов: «Из устава прямо следует, что Совет обязан созвать съезд, когда того требует определенное число правоспособных организаций, или по прошествии двух лет со времени последнего съезда. Таким образом, до прошествия двухгодичного срока и до заявления определенным числом организаций о необходимости съезда, Совет не может его созвать». Плеханов: «Вопрос об условиях созыва съезда я считал бы в настоящее время не подлежащим здесь обсуждению, как вопрос посторонний с точки зрения стоящих перед нами задач».)

Тов. же Мартов поднял этот вопрос, и мы не решили снять его с очереди. Мартов говорит, что Совет не может созывать съезда, а я говорю, что может. Съезд созывается Советом партии без всяких спросов, когда угодно – по возможности не реже 1 раза в 2 года. Тов. Мартов говорит, что созыв съезда – это ultima ratio. Да, и сейчас бесплодность наших прений это подтверждает.

Напомню, что сам т. Мартов в принципе признал, что коллегия из лиц, не участвовавших в наших раздорах, может сыграть полезную роль в деле умиротворения партии. А так как наши собственные примирительные попытки не привели ни к каким результатам, так как даже в литературе мы едва ли задержимся на почве допустимых форм полемики, то я утверждаю, что только товарищи извне могут сказать свое решительное слово. Мы, представители ЦК, не берем на себя ответственности насчет дальнейших попыток умиротворения партии и мы не видим другого честного средства покончить с нашими раздорами, как только апелляция к съезду. Перехожу к замечанию т. Плеханова о слове «болото». (Плеханов: «Я отвечал на вопрос т. Васильева, применившего этот термин к некоторой части партии; повторяю, я, как председатель, не могу допустить таких выражений в Совете партии».) Мне замечают здесь, что я ничего не говорю о ненормальном и одностороннем составе ЦК но я констатирую факт, что в партии существуют две стороны, которые борются недопустимыми средствами. Мы перешли на такую почву, когда невозможна никакая положительная работа.

4

Прежде чем говорить по существу, замечу еще мимоходом, что слово Sumpf[47 - Болото. Ред.] никого никогда не обижает.