Ночь черного хрусталя

– Нет, – сказал он, – думаю, это не обычное освещение. Может быть, это и не поселок вовсе?

– Но там именно Сайенс-виллидж, – сказала Ева, – ничего другого там нет.

Зарево разгоралось неровно, как бы играя – но упорно.

– Если это поселок, то он горит, – сказал Милов, – другого объяснения не вижу.

После этих слов они смотрели молча. Потом Граве сказал:

– Да, это, несомненно, пожар. Колоссальный. Какой смысл был исправлять компьютер, который все равно сгорит – даже и то, чего они не успели разбить?

– Господи, – пробормотала Ева, – почему, почему? За то, что мы не купили у них сколько-то тонн капусты или томатов? Это же немыслимо и бессмысленно, это невозможно понять!

– Ну, – сказал Граве, – люди бежали в спешке, кто-нибудь забыл выключить нагревательный прибор, а от этого до пожара – один шаг.

– Пожалуй, нет, – сказал Милов, – очень уж бойко горит. – Случайный пожар не распространяется так быстро: ветра почти нет. Тут скорее поджог, с разных сторон одновременно. Очень благородно с их стороны, что хоть людей выгнали из домов.

Ева усмехнулась, сказала:

– Ну, меня вот не очень выгоняли – наоборот, несколько молодых людей хотели задержаться со мной в доме. Юнцы, физиономии в прыщах, решили, видимо, познакомиться вплотную. Да, вот еще что: на груди у каждого из них был пришпилен дубовый лист – по-моему, не настоящий, а то ли пластиковый, то ли матерчатый… Отличительный знак, так сказать.

– Нет, – сказал Граве уверенно, – наши фермеры так не стали бы.

– Как же вам удалось избавиться? – поинтересовался Милов.

– Помог хозяин дома, каратист, между прочим.

– Понятно, – сказал Милов, – а почему он не убежал с вами?

Ева ответила не сразу:

– Потому что я убежала сразу. Очень испугалась. Сейчас мне самой противно.

– Как бы там ни было, господа, – сказал Граве и тоже встал, – надо идти. Машины наши, вероятно, погибли, но моя застрахована, и ваша, доктор, тоже, я надеюсь? Воспользуемся ранним автобусом, только не пойдем на обзорный холм, а прямо к мосту, там он делает остановку. Да-да, я понимаю, очень прискорбно, но сейчас мы никому и ничем помочь не в состоянии – кроме наших семей. Вот и поспешим к ним. Или вы собираетесь оставаться здесь до скончания веков?

– Боюсь, – сказала Ева, – что скончание веков уже наступило.

Мужчины повернулись к ней. Она стояла, вся подавшись вперед, глядя туда, где за лесом, едва проступавшим на левом берегу, в отдалении (за эти годы лес медленно, но решительно отступил от реки, которая вместо жизни – или вперемешку с нею – несла все более концентрированную гибель; у деревьев, надо думать, есть какой-то свой инстинкт, и если каждое в отдельности уйти от опасности не может, то лес в целом такой способностью обладает, так же, как и противоположной: возвращаться, когда угроза миновала и враг леса – цивилизованный человек – оказался вынужден убраться прочь) стоял город, хотя отсюда не увидеть было и высочайшей из его кровель или башен, но и над ним должно было светить ночное зарево. Однако сейчас в той стороне было совершенно темно, и для всех, исключая Милова, в этом было нечто неестественное и страшное.

– Ни искорки, – сказала Ева почти жалобно. – Ни проблеска…

– Наверное, перебои с энергией, – успокоил Милов. – Это лучше, чем пожар.

И сделал было шаг, чтобы спуститься к реке. Однако оба его спутника по-прежнему стояли, словно в оцепенении: минувший день закончился неожиданно недобро, и от ночи следовало, наверное, ожидать каких-то новых и не менее угрожающих сюрпризов.

– Знаете, господа, – неожиданно откровенно сказал Граве, – мне страшно. Не напрасно ли мы успокаиваем себя?

Ева вцепилась пальцами в его плечо, тоже напуганная молчаливым мраком, которого даже горящий поселок не мог одолеть.

Милов остался как бы в одиночестве. Он был чужаком тут, и не его город это был, и дела у него были – свои, особенные, его спутников совершенно не касающиеся. Наверное, пора было прощаться с ними и следовать своим путем; город пока его не интересовал: его очередь, города, должна была наступить позже. Все было тихо, так что оба спутника Милова, у которых город создавал чувство общности и единой судьбы, наверняка смогут спокойно добраться до дома на своем автобусе. Надо было уходить, иначе он рисковал попасть в жестокий цейтнот. И все же что-то мешало вот так сразу повернуться и двинуться своим путем. Может быть, как раз потому, что был он здесь посторонним, он сохранил способность думать трезвее и, не имея пока никаких доказательств, как-то нутром, что ли, чувствовал: что-то не так, не в отказе покупать капусту было дело, а значит, инцидент мог оказаться не единственным, и опасность, какой бы она ни была, далеко еще не миновала – интуиция говорила так, а он привык доверять ей. Значит, рано еще было уходить? Он уже повернулся было, чтобы поторопить их, но тут горожане и сами вышли, наконец, из своей бездвижности.

– Я чувствую, как Лили зовет меня! – патетически сказал Граве. Дрожь его прошла, голос звучал едва ли не героически.

Ева же, напротив, попыталась погасить волнение насмешкой.

– Браво! – сказала она. – Вот заговорил мужчина. А вы, Дан, не спешите спасать свою благоверную? Туристы ведь ездят семьями. Где вы, кстати, ухитрились потерять ее? Или она предоставляет вам неограниченную свободу действий?

«Черт знает, что я говорю, – подумала она сама. – Зачем?»

– Я езжу один, – сказал Милов. – Догадался своевременно развестись – давным-давно.

– О, – сказала Ева, – куда только смотрят женщины? Какой шанс упускают! Ну, пора идти. Вы, надеюсь, с нами? – Это был даже не вопрос, но утверждение.

– С вами, – сказал Милов, прикинув еще, что до Центра добраться куда быстрее можно будет по шоссе, доехав на автобусе до перекрестка. – Во всяком случае, часть пути проделаем вместе, а уж там – помашу вам рукой на прощание.

– Значит, бросите нас на произвол судьбы, – сказала Ева.

Вместо ответа Милов протянул оба захваченных в пещере пистолета:

– Возьмите на всякий случай…

– Нет-нет, от этого избавьте, – сказал Граве и спрятал руки за спину. – У меня нет разрешения полиции на ношение оружия, и я не вправе…

– Давайте, Дан, – кивнула Ева.

– Справитесь?

– Ну, я современная женщина. Не беспокойтесь. Вряд ли он понадобится, я беру его как сувенир – на память…

– Гм, – сказал Милов несколько смущенно и засунул второй пистолет в карман. – А я-то надеялся избавиться от лишнего груза. Господин Граве, вы можете получить его, как только попросите.

– Нет-нет. Очень вам благодарен, но… Обождите, господин Милф, нам же не в ту сторону! Мост – там!

– Знаю. Но вы уверены, что на мосту – чисто?

– А вам нужно, чтобы было подметено? – не утерпела Ева.

Милов усмехнулся:

– Простите, это жаргон… Понимаете ли, у меня есть сильное подозрение, что там не безопасно. Когда стреляют и преследуют людей, это не кончается так быстро и безболезненно, поверьте, охота на людей – старый, но вечно увлекательный спорт. Поэтому я предлагаю идти вброд.

– Что, снова стриптиз? – недовольно спросила Ева.

– Могу помочь раздеться, – усмехнулся Милов.

Он и сам не понимал, почему вдруг брякнул такое – нелепое и пошлое. «Стыдно», – подумал он с осуждением.

– Я иногда принимаю такую помощь, – ответила Ева вызывающе, – но не от первого встречного. Только тогда попрошу мужчин отвернуться: уже не так темно.