Синопское сражение. Звездный час адмирала Нахимова

Что касается Николая I, то он переживал смерть своего лучшего флотоводца очень тяжело.

– Лазареву у меня замены нет! – говорил он не раз в узком кругу.

Вскоре после смерти адмирала Лазарева придворные дамы, пытаясь отвлечь императора от мрачных дум, рассказали ему, что ночью они «спиритировали» и вызывали дух Лазарева, с которым затем якобы долго беседовали.

Николай I был этим крайне удивлен:

– Я могу поверить, что вы вызывали дух Лазарева. Я могу поверить, что он к вам явился. Но во что поверить не могу, так это в то, что он с вами, дурами, согласился беседовать!

В Европе, наоборот, известие о смерти флотоводца было воспринято с нескрываемым восторгом. Из воспоминаний современника: «В тот день, когда было получено в Лондоне известие из Вены о кончине Лазарева, мне случилось быть в большом английском обществе. Вдруг я заметил необыкновенное оживление, как будто радость, пили за здоровье друг друга и поздравляли с чем-то. Я хотел знать о причине этого движения; мне объявили о смерти русского адмирала Лазарева».

Ну что ж, порой признание заслуг перед своим Отечеством бывает и таким…

Скоропостижная смерть знаменитого адмирала создала серьезную проблему для Николая I. Надо было срочно искать замену Лазареву, но разве можно было найти ему полноценную замену?

* * *

Обезглавленный Черноморский флот срочно нуждался в новом командующем. По всему командовать им выходило контр-адмиралу Корнилову, начальнику штаба покойного Лазарева, его ученику и единомышленнику. Но встал на дыбы столичный адмиралитет:

– В главные командиры надо маститого садить, чтобы по старшинству был первейшим. А этот Корнилов уж молод больно, а ишь куда взлететь захотел! Сверстники его еще в капитанах 1-го ранга обретаются, а этот уже в полные адмиралы метит!

– Сколько ж лет этому выскочке? – вопрошали посторонние.

– Сорок пять, еще мальчишка!

Не желая скандала, Николай I уступил горлопанам. Главным командиром Черноморского флота был назначен уже не мальчик, а семидесятилетний генерал-лейтенант Берх.

– Этот паровоза не изобретет, но зато, надеюсь, и ничего из сделанного Лазаревым не испортит! – заявил император, подписав указ о назначении. – Ни сил, ни ума не хватит!

Начальнику Главного морского штаба князю Меншикову Николай I сказал об этом так:

– Передайте Корнилову, что Берх – фигура временная. Пусть не переживает. Через года два-три я поставлю его во главе флота!

Если бы только знал император Николай, что будет через эти два-три года с Корниловым, с ним самим, да и со всей Россией!

Для придания веса Корнилову Николай причислил Корнилова к своей свите, что помимо всего прочего давало ему право обращаться непосредственно к императору, минуя не только командующего, но и морского министра.

Морис Борисович Берх был человек степенный, вежливый и покладистый. Недостаток его состоял в одном – новый командующий никогда ничем в своей жизни не командовал, а корабли видел только с берега, ибо всю свою долгую жизнь строил маяки и преподавал науки в штурманском корпусе. Выбор его на столь важный пост был, прямо скажем, весьма странным, но таковым было решение монарха, тем более, что со старшинством в чине у Берха было все в полном порядке.

Для придания веса нового командующего срочно произвели из генерал-лейтенантов в вице-адмиралы, что вызвало законные усмешки. Кораблей Морис Борисович откровенно боялся, а потому сидел в Николаеве безвылазно, руководя флотом через курьеров, предпочитая в основном, как и прежде, заниматься своей любимой гидрографией.

«…Оставление Берха во главе флота возлагало на Корнилова всю нравственную тяжесть ответственности за боевую готовность флота, не давая никаких прав, так как он мог распорядиться лишь именем адмирала Берха», – писал один из современников.

Чтобы немного подсластить пилюлю черноморцам, Николай все же разрешил заменить еще более старого и дряхлого, чем Берх, интенданта Черноморского флота вице-адмирала Дмитриева молодым и деятельным контр-адмиралом Метлиным.

Своему ближайшему другу и соратнику контр-адмиралу Павлу Нахимову начальник штаба флота Корнилов в те дни в сердцах жаловался:

– Мое положение насквозь фальшиво. При всей внешней значимости моего положения на самом деле на реальное управление флотом я имею лишь случайное и косвенное влияние! А от этого страдает дело!

Добрейший Нахимов качал головой с пониманием:

– Михаилом Петровичем нам завещан Черноморский флот, а потому будем-с его лелеять, как наш покойный учитель, а там, что Бог даст!

Черноморский флот времен Лазарева был, по существу, единственным «островом свободы» в николаевской России. Там напрочь отсутствовали муштра, парадность и шагистика. Черноморские офицеры, вопреки всем существовавшим уставам, демонстративно расстегивали воротники душных мундиров (что было тогда просто немыслимо!), выпуская поверх их белоснежные воротники рубах, прозванных ласково «лиселями». Именно так любил ходить их кумир Лазарев. Так, вопреки всем порядкам, ходили и они. По примеру Лазарева и Нахимова, офицеры поголовно демонстративно носили повседневные фуражки с особым укороченным «нахимовским» козырьком. Балтийцы, которым случалось оказаться в Севастополе, глядя на такие своеволия, приходили в ужас:

– У нас за этакие вольнодумства сразу бы пинком под зад в деревню с флота! Вот погодите, император к вам нагрянет, мало не покажется!

И что же Николай – ярый поборник муштры и порядка? Да за одни «лиселя» он не задумываясь в каком-нибудь пехотном корпусе снял бы десяток генералов! Но, приезжая на Черноморский флот и видя все там происходящее, он молчал. Когда же императора уж слишком донимали доносители, он просто отмахивался от них:

– Оставьте Лазарева в покое! Он знает, что делает! Черноморский флот сегодня – гордость России, а это главное!

Теперь, когда адмирала не стало, никто не знал, как сложатся дела на Черноморском флоте без Лазарева. Вся надежда была лишь на его учеников – контр-адмиралов Корнилова и Нахимова. Именно им надлежало сохранить лазаревские традиции и лазаревский дух. Справятся ли они с этой непростой задачей?

* * *

Кем же были ученики Лазарева, те, которым волею судеб пришлось возглавить Черноморский флот после его ухода?

Павел Нахимов родился под Вязьмой в далеком 1802 году в семье отставного екатерининского секунд-майора. Жили скудно, а потому вскоре Павел был определен в Морской корпус на «казенный кошт». В пятнадцать лет Нахимов уже мичман. Бриг «Феникс» – его первое судно, а первым плаванием стало крейсерство по Балтике. Наверное, уже в это время начала проявляться и главная отличительная черта Нахимова. Морская служба сделалась для него не просто любимым делом, как для подавляющего большинства других флотских офицеров, она стала для него делом ЕДИНСТВЕННЫМ. Делом, которому он посвятил всю свою жизнь без остатка, отказавшись во имя этого от всех мирских забот и даже личной жизни.

Вскоре на Нахимова обращает внимание Михаил Петрович Лазарев. В то время мичман Нахимов совершил поступок, по мнению многих, совершенно глупый и безрассудный. Он отказался от перевода в престижный гвардейский экипаж, а попросился служить на новостроящийся корабль в неблизкий Архангельск.

Там Нахимов познакомился с человеком, преклонение перед которым он пронесет через всю свою жизнь. Вскоре на фрегате «Крейсер» под командой Лазарева он уходит в трехлетнее кругосветное плавание, ставшее прекрасной практической школой для молодого моряка. Канарские острова – Рио-де-Жанейро – Тасмания – Аляска – Сан-Франциско – Таити – Портсмут – вот основные этапы этого беспримерного похода. И на «Крейсере» Нахимов поражает своих сотоварищей совершенно истовым отношением к делу. Из воспоминаний сослуживца: «В глазах наших… он был труженик неутомимый. Я твердо помню общий тогда голос, что Павел Степанович служит 24 часа в сутки. Нигде товарищи не упрекали его в желании выслужиться, а веровали в его призвание и преданность самому делу. Подчиненные его всегда видели, что он работает более их, а потому исполняли тяжелую службу без ропота и с уверенностью, что все, что следует им, или в чем можно сделать облегчение, командиром не будет забыто».

Во время плавания на «Крейсере» произошел случай, который как нельзя лучше характеризует Нахимова. В ненастную погоду упал за борт матрос. Быстро спустили шлюпку. Старшим в нее спрыгнул, конечно же, Нахимов. Спасти матроса, к сожалению, не успели. Но на этом беды не кончились. Внезапно налетевшим шквалом шлюпку отнесло так далеко от фрегата, что ее потеряли из вида. Только после четырехчасового поиска в океане шлюпка возвратилась к фрегату. За свой самоотверженный поступок Лазарев представил Нахимова к награде. В докладной бумаге он написал: «Сию готовность Нахимова при спасении жертвовать собой я долгом почел представить на благоусмотрение господ членов государственной адмиралтейств-коллегии и льщу себя надеждой, что подвиг не найдется недостойным внимания…» Увы, в поощрении Нахимову Петербург отказал.

Из общего контекста блестящих характеристик Нахимова в этот период выпадает отзыв его соплавателя по «Крейсеру» будущего декабриста Дмитрия Завалишина. Завалишин упрекает Нахимова в чересчур подобострастном отношении к командиру. Что ж, Нахимов никогда не делал секрета из того, что искренне обожал Лазарева, считая его своим главным учителем. Впрочем, историкам хорошо известна и злая язвительность Завалишина, который в своих воспоминаниях не щадил никого.

В кругосветные плавания (или, как в то время говорили, кругосветный вояж) Нахимов ушел еще совсем юным моряком, вернулся же возмужавшим морским волком, прошедшим три океана. Отныне и навсегда судьба Нахимова переплелась с судьбой Лазарева. В служебной характеристике командир фрегата «Крейсер» написал о Нахимове: «…Душою чист, и любит море». Умри, лучше не скажешь! Эти слова могли бы, наверное, стать девизом всей жизни Нахимова. Наконец «Крейсер» вернулся в Кронштадт. Но задерживаться на берегу долго Нахимов уже не мог. Море снова звало его к себе. Вскоре вместе с Лазаревым он убывает в Архангельск принимать новостроенный 74-пушечный линейный корабль «Азов». Затем был трудный переход штормовыми морями в Кронштадт. На «Азов» Лазарев подбирал офицеров самолично. Среди них были мичман Корнилов и гардемарин Истомин.

В это время резко осложнилась политическая ситуация в Средиземноморье. Турция утопила в крови восставшую против порабощения Грецию, и император Николай решает послать к греческим берегам эскадру, чтобы демонстрацией силы прекратить избиение единоверцев и поддержать повстанцев. В состав эскадры был включен и «Азов». А перед самым выходом в море на «Азов» прибыл прославленный флотоводец, герой Афонского и Дарданелльского сражений адмирал Дмитрий Николаевич Сенявин. Когда-то Сенявин сам начинал свой ратный путь под флагом великого Ушакова. Теперь же от него эстафету служения Родине перенимало новое поколение: Лазарев и Нахимов, Корнилов и Истомин. Преемственность поколений, имен, подвигов… От Петра Великого к Спиридову, от Спиридова к Ушакову, от Ушакова к Сенявину, от Сенявина дальше, дальше и дальше… Непрерывающаяся связь времен и традиций…

Впрочем, во время плавания на «Азове» произошел и неприятный случай с Нахимовым. За жестокое обращение с матросами он был наказан в приказе самого Сенявина. Так в деле Нахимова столкнулись две морские школы: английская с ее равнодушным отношением к нижним чинам и старороссийская, пусть тоже барская, но видевшая в матросе не вербованного наемника, а соотечественника, служившего не за призовые деньги, а за живот. Отметим, что отеческое сенявинское «внушение» сыграло свою роль – отныне Нахимов навсегда не только поймет, что матрос тоже человек, но и постепенно настолько сроднится с ним, что впоследствии заслужит даже прозвище «матросского адмирала».

В Портсмуте эскадра простилась с Сенявиным. Прославленного адмирала отзывали в Петербург. Далее эскадру повел уже контр-адмирал Логин Гейден. Свой флаг он также поднял на «Азове». Соединившись с британской и французской эскадрами, наши корабли подошли к Наварину, где укрылся турецкий флот. Союзники не желали кровопролития. Командующий турецким флотом был предупрежден о немедленном прекращении карательных экспедиций в Греции. Турки не ответили, и тогда в Наваринскую бухту вошли союзные корабли. Пятьдесят семь лет назад здесь уже грохотали пушки русских кораблей эскадры адмирала Спиридова, принесшие славу русскому оружию. Теперь сюда пришли сыновья героев тех лет, чтобы вновь сразиться за свободу братского народа. История подвига повторилась, сделав еще один виток…

Первыми ударили турецкие пушки, им незамедлительно ответствовали орудия с русских, английских и французских кораблей. Так началась знаменитая Наваринская битва. «Азов» сражался в самом пекле против пяти, а то и против шести противников сразу. От частых разрывов вода в бухте буквально кипела, в воздухе висел тяжелый пороховой дым. В один из моментов боя Лазарев увидел, что турки буквально расстреливают английский флагман «Азия». Не раздумывая долго, Лазарев тут же прикрывает своим бортом союзника, невзирая на большие повреждения от огня. Весь бой Нахимов сражается на баке. Там он командует артиллерийской батареей. Ведя непрерывный огонь по неприятелю, лейтенант умудряется одновременно руководить и тушением нескольких пожаров. Рядом с Нахимовым отважно сражаются мичман Владимир Корнилов и юный гардемарин Истомин. К концу сражения на боевом счету «Азова» четыре уничтоженных неприятельских судна.

В своем письме другу юности Михаилу Рейнеке Нахимов писал: «О, любезный друг! Кровопролитнее и губительнее этого сражения едва ли когда флот имел. Сами англичане признаются, что ни при Абукире, ни при Трафальгаре ничего подобного не видели».

Наградой за мужество в Наваринском сражении стал для Нахимова внеочередной капитан-лейтенантский чин и Георгиевский крест. В наградном листе против фамилии Нахимова имеется приписка: «Действовал с отличной храбростью». Вместе с ним получили свои первые боевые награды и Корнилов с Истоминым.

Вскоре после сражения Нахимов получает и новое назначение. Теперь он командир захваченного у турок корвета, названного в честь одержанной победы «Наварин». Можно только представить себе, как счастлив был он, получив под свое начало боевое судно. В кратчайшие сроки Нахимов приводит еще недавно запущенный и грязный корвет в образцовое состояние. Затем долгие месяцы крейсерских операций в Средиземном море и блокада Дарданелл. И снова Балтика. Боевые отличия не остались без внимания начальства, и Нахимова ждет новое назначение, на этот раз командиром строящегося фрегата «Паллада».

Наверное, ни один из судов парусного флота не получил такой известности, как «Паллада». Ее воспел в одноименном романе Иван Гончаров, а подвиги экипажа фрегата во время обороны Петропавловска-на-Камчатке давно стали легендой. Но первым командиром, вдохнувшим жизнь в это знаменитое судно, был именно Нахимов.

Командуя «Палладой», Нахимов еще раз находит возможность показать свои блестящие морские навыки. В ненастную погоду, идя в голове эскадры, он обнаруживает, что заданный курс ведет прямо на камни. Немедленно оповестив следом идущие корабли сигналом: «Курс ведет к опасности», Нахимов отворачивает в сторону. Надо ли говорить, какую ответственность взял на себя молодой капитан, когда выявил ошибку такого знаменитого и сурового флотоводца, как адмирал Фаддей Беллинсгаузен, опытнейшего моряка и первооткрывателя Антарктиды.

А затем новый поворот судьбы! И капитан 2-го ранга Нахимов навсегда расстается с Балтикой. Отныне теперь его жизнь, смерть и бессмертие будут связаны с флотом Черноморским. Пока Нахимов пересекает на почтовых империю с севера на юг, приглядимся к нему внимательней. Внешне он ничем не примечателен: высок, сутул, худощав и рыжеволос. В поведении и привычках весьма скромен. Общеизвестно, что он никогда не разрешал писать с себя портретов. Единственная карандашная зарисовка Нахимова была сделана в профиль, со стороны и наспех. Таким его образ и остался для потомков. Всю жизнь Нахимов бережно хранит память о своем старшем товарище Николае Бестужеве, сгинувшем после восстания декабристов в сибирских рудниках. Он никогда не забывает своих друзей-однокашников Михаила Рейнеке и Владимира Даля. Он постоянен в своих привязанностях, не искушен в интригах, но в делах службы до педантизма требователен к себе и другим.