По следу Каина

– А толкнёшь? – обрадовался тот.

Драндулет не подкачал, завёлся сразу, и почти не коптил движок.

– Куда? – заблестел глазами водитель, за баранкой его было не узнать, теперь он мог нравиться девушкам, покорять их сердца и вообще был готов на любые подвиги. – Успеем за зарплатой вернуться?

– К Гремыкину, – поморщившись вместо ответа, скомандовал юрист, залезая в кабину.

– На кладбище?! – чуть не вскрикнул тот и присвистнул, надвинув кепку на вихры. – Больше послать некого?

– Да не хоронить, – буркнул Мухин. – И не трясись заранее. Бузу там затеяли могильщики. То ли у них кто пропал, то ли ещё что? Если твоя колымага не подведёт, успеешь в банк.

– Раз в ней дело, не сомневайтесь, Сергей Анатольевич, – возликовал Антоха, и «москвич» рванул с места.

Глава III

Все похороны Матрёна старалась держаться рядом с вдовой, как та её и просила. Не отходила от Серафимы ни на шаг, оберегала как могла и от толчеи, и от слишком надоедливых. И на поминальном обеде в кафе поддерживала её и словом, и под локоток, да и до дома так вместе и добрались. В комнату вошли, уложила бедняжку, задремала та, вроде закрыла чёрные, истомившиеся, все в слезах глазоньки, а не унимается Матрёнино сердце, испереживалась она за соседку, боялась, как бы не повторился с ней тот припадок, не впала бы она опять в беспробудный сон. Запомнились и напугали её слова доктора «скорой», что повториться может несчастье и неизвестен тогда, непредвиден может быть конец, слабое вдовье сердце, настрадавшись, может разорваться.

Вот и мучилась Матрёна подле соседки, не сводила с неё перепуганных глаз, забавляла разговорами, развлекала чем могла, лишь бы не дать ей окончательно заснуть. Потерпеть бы так до вечера, а там ночь придёт, всё само собой может и обойдётся.

День достался обеим хлопотный, одно избавление, вздохнула Матрёна, предали тело страдальца Дмитрия Филаретовича земле, и похороны удались, и народа пришло попрощаться достаточно, и обедом не опозорились – всё по-людски. Матрёна перекрестила вдову, так и не открывавшую глаз, пожелала ей и себе так добром и завершить многострадальный день. Ей бы тоже пойти полежать, ей тоже досталось, годы-то не те, как прежде, а как уйдёшь?! Если бы знать, что обойдётся, а случись что, пока ее не будет?..

– Серафимушка!.. – тихонько позвала Матрёна. – Серафима! Ты не засыпай, милая, ты погоди, поговори со мной.

Вдова приоткрыла глаза, долго грустно вглядывалась в соседку ничего не выражающим взглядом, будто не узнавая, губами шевелила беззвучно.

– Глянь, глянь на меня, милая, – запричитала старушка. – Ты что же, не узнаёшь совсем?

Губы Серафимы зашевелились, и веки задрожали.

– Ты уж не пужай меня, Серафимушка, я – Матрёна. Ты не засыпай, не засыпай.

– Матрёна Никитична, – прошептала еле слышно вдова. – Сморило меня. Дай водички. Мне сейчас лучше станет.