Проект «Украина». Крым в годы смуты (1917–1921 гг.)

Экономика страны продолжала катиться в пропасть. В Крыму ее спад летом – осенью 1917 года принимает характер полного развала. Промышленное производство сворачивается. Рабочие, во имя которых будто бы совершалась революция, оказываются ненужными. Дороговизна, писали газеты, создавала «безотрадную картину нужды». Рука об руку с ней шел дефицит.

К октябрю рыночные цены достигли: пяти рублей за фунт масла, двух – за десяток яиц, четырех-пяти – за курицу или утку, шести – за фунт картофеля. «Но и по таким ценам очень трудно что-либо достать»

, – грустно заключала газета.

Зарплата росла (например, у учителей на протяжении всего года – от 100 до 200 рублей в месяц, у рабочих – на 50– 150 %), однако никак не поспевала за ценами. Вместе с зарплатой, как водится, росла инфляция. В октябре она стала галопирующей. «Цены скачут уже не по дням, а по часам и минутам. Один и тот же кусок масла, доставленный на базар, в течение часа повышается в цене на 1 рубль за фунт»

.

Если в довоенное время Таврическая губерния вывозила до 80 миллионов пудов хлеба в год, то в 1917-м имела к вывозу не более 20–25 миллионов (сказался и неурожай 1916 года)

.

Правда, хлеб для обеспечения минимальных потребностей еще был. На конец августа было собрано 7,5 миллиона пудов, из них предназначалось к вывозу (фронт, центральные губернии) 3,2

. Однако двукратное повышение цен на хлеб и хлебопродукты в начале сентября (с провозглашением России республикой, строго говоря, незаконным) усилило напряженность. Обостряла положение с хлебом не только спекуляция.

Чрезвычайно раздражала население неразбериха в деятельности самых разных лиц и организаций, заготавливающих хлеб. Торговцы противодействовали снижению цен, ссылаясь на всяческие трудности; деревне нужны были промышленные товары, а их катастрофически не хватало; хлебные северные уезды губернии тянулись к Украине.

Результаты не заставили себя ждать. 3–4 сентября «мучные беспорядки» охватили Керчь. Погромы базаров и лавок в августе – октябре прокатились чуть ли не по всем городам Крыма. В Бахчисарае население захватило продовольственную базу и поделило запасы. В 18–20 сентября, телеграфирует комиссару Евпатория, рабочие обыскивали дома торговцев и частновладельцев «целью обнаружения скрытых предметов первой необходимости точка Население города сильно раздражено эксцессов не было точка»

. Солдаты не только не стали разгонять самоуправщиков, но сами приняли участие в обысках. Из Севастополя был вызван крейсер! Власти впервые решились на применение к недовольным серьезной военной силы. Военный отряд был послан и в Геническ. Телеграммы комиссара в Петроград, лихорадочная деятельность его и его аппарата свидетельствуют о состоянии, близком к панике.

С начала мировой войны правительство приняло решение о введении в стране сухого закона. После Февраля оно было подтверждено, в том числе и в Крыму.

Все просьбы населения о введении хотя бы ограниченной продажи вина оставались безответными, хотя и подпольное производство спиртовых суррогатов, и черный рынок действовали вовсю. Винных же складов наличествовало немало, что порождало и немалые соблазны. Последние, как и следовало ожидать, выплеснулись наружу. Произошло это в Феодосии 12 октября. Солдаты толпой ринулись к винным складам. Начался пьяный дебош, стрельба, грабежи. Город захлестнула вакханалия безвластия, длившаяся до 16 октября.

Об этих днях оставили свидетельства два поэта, ставшие свидетелями «праздника плоти», – М. И. Цветаева и (почти свидетель, Коктебель) М. А. Волошин.

Волошин (письмо Ю. Л. Оболенской 20 октября): «В Феодосии погромы, пьянство, разбивают погреба… До нас еще пока не дошло, хотя, рано или поздно, конечно, дойдет»

.

Цветаева (письмо 19 октября С. Я. Эфрону): «Все дни выпускают вино. Город насквозь пропах. (…) У одного старика выпустили единственную бочку, к[отор]ую берег уже 30 лет и хотел доберечь до совершеннолетия внука. Он плакал…»

Власти поначалу были бессильны: часть военнослужащих никаких приказов не признавала. Войска были вызваны из Симферополя. Из Севастополя пришел крейсер. Наконец беспорядки были прекращены

. Пресса сообщила: «Феодосия. Спокойствие в городе – полное. По настоянию солдат-украинцев, вынесших всю тяжесть охраны города, все вино, находящееся в городе, уничтожено совершенно. Вылито до 75 тыс. ведер на сумму до 1 % миллиона р.»

.

В Евпаторийском уезде с очень высоким процентом безземельных началась самовольная запашка земли. Интересно, что к ней приступили скопщики-немцы, известные законопослушностью. Ну а дальше покатилось. Май – июль, имение графа Мордвинова, Улу-Сала (ныне с. Синапное Бахчисарайского района), Фоти-Сала (с. Голубинка Бахчисарайского района), Османская (Османчик? ныне с. Холодовка Судакского горсовета), Сейтлер (ныне п. Нижнегорский), Кикенеиз (ныне с. Оползневое Ялтинского горсовета) и т. д. Крестьяне прибирают пахотную землю, сенокосы, требуют прекратить помещичье расхищение лесов и сами начинают их расхищать. Привычным становится отказ от платы за аренду. Крестьяне вспоминают свое исконное средство борьбы – поджоги. В апреле подобные явления фиксируются в 4 уездах, в октябре – в 7 (из 8 в губернии); всего по Крыму с апреля по октябрь – 57 острых конфликтов

. Но главное – кривая роста этих конфликтов непрерывно ползла вверх.

Население тем временем перебивалось, как могло. Попытки властей смягчить ситуацию введением норм отпуска товаров, твердых цен и карточек, борьбой со спекуляцией, созданием продовольственных комитетов, хозяйственной автаркией районов, их обособлением, сравнимым с введением таможен, – ничего не помогало. Рушилась система жизнеобеспечения!

Ни коллективные договоры, ни примирительные камеры, ни установки профсоюзных руководителей не могли сбить волну растущего забастовочного движения. Число стачек с июля по октябрь возросло в 1,5 раза (с 35 до 50), количество бастующих – в 2 раза (до 25 тысяч человек). Относительно численности трудоспособных – их было немного, что объясняется не только позицией умеренных лидеров профсоюзов, но и, по нашему мнению, самим характером экономики губернии – абсолютным преобладанием мелких предприятий.

Не мог не получить своего отзвука в Крыму, однако, достаточно неопределенного, вооруженный конфликт части петроградских большевиков и анархистов с властями в начале июля. Губкомиссар Н. Н. Богданов телеграфировал министру-председателю А. Ф. Керенскому, что хотя «в губернии накопилось… много недовольства в городах преимущественно на продовольственной почве, а в деревнях на почве недостатка и дороговизны предметов первой необходимости», проявляясь «глухим ропотом», «если бы и возникли на этой почве какие-нибудь эксцессы, то вряд ли бы они носили политический характер и прикрывались бы большевистскими лозунгами»

.

Путчистов осудили практически все демократические организации полуострова. Ряд инцидентов (насилия над некоторыми большевиками, в том числе – будущим членом Таврического ЦИК и Совнаркома Республики Тавриды И. Финогеновым; разгром Севастопольского комитета РСДРП(б)) не привел, однако, к изгнанию большевиков из советов. Да и они сами, вопреки установкам В. И. Ленина и VI съезда, не сняли лозунга «Вся власть Советам!». Именно с августа этот призыв становится все более популярным. «Пора брать власть» – все чаще и чаще звучит на всевозможных съездах, причем не только из уст большевиков. 11 сентября ЦК ЧФ принимает резолюцию: «Центральный комитет Черноморского флота, выразитель воли команд флота и портов, обсудив вопрос о кризисе власти и опираясь на решение масс в лице Советов и комитетов Черноморского флота, представивших резолюцию команд по этому вопрос, находит, что выходом из создавшегося гибельного для России и революции положения является немедленная передача власти в руки Всероссийского Совета рабочих, солдатских и крестьянских депутатов»

. Переход власти от Временного правительства и его производных типа Предпарламента к советам означал переход от демократии парламентской к демократии прямой.

Большевики и близкие к ним, пусть не идейно, а на словах, внедрялись в сильные и авторитетные общественные структуры: флотское самоуправление, советы, профсоюзы, фабзавкомы. Начали создавать свои боевые отряды. Разорвав с меньшевиками, подыскивали союзников (временных): а к осени, как символ радикализации настроений, подоспели новые политические игроки – левые эсеры. Налаживали контакт с центром, откуда вскоре начинают, по заданиям ЦК, «поступать» эмиссары. Почти не имея доступа к газетам (где их взгляды зачастую подавались ернически или карикатурно), крымские большевики брали свое листовками и устной агитацией.

12 октября в Симферополе прошла первая конференция большевиков. Она выдвинула кандидатом в Учредительное собрание Г. Я. Сокольникова, будущего наркома финансов СССР.

Все сильнее расходящиеся в разные стороны векторы деятельности крымских политических кругов на очень короткий срок сблизил «корниловский мятеж» конца августа. 30 августа для борьбы с правой опасностью был создан Объединенный комитет революционных организаций (просуществовал до

6 сентября). Властные структуры Крыма, включая губкомиссара и губисполком, земскую управу, советы, Мусисполком и др., продекларировали свое единство. 29 августа ими было принято воззвание, гласившее: «Граждане Государства Российского! Грозный час настал. Еще минута – и брат кинется на брата. Соберите все мужество, весь разум, напрягите всю совесть, всю любовь к Родине и Свободе и скажите себе твердо: У России нет и до Учредительного Собрания не может быть иной власти, кроме Временного правительства, созданного Революцией для проведения в жизнь воли революционного народа! Свержение Временного правительства повлечет за собою гражданскую войну, гибель Родины и Свободы. Довольно крови! (…)»

. Мусисполком счел нужным принять и собственное воззвание, которое, однако, запоздало.

А 31 августа Петроградский СРиСД одобрил политическую резолюцию «О власти», внесенную большевиками и нацеливающую на переход власти в руки советов.

Зуд власти становится нестерпимым и у «вершителей судеб» отдельных народов России. 8—15 сентября в Киеве проходит т. н. Съезд народов, где за потоками высокопарной и пока еще общеобязательной словесной шелухи выпирает упомянутый выше зуд. Приглашение на съезд получили и крымские татары. На съезде от Мусисполкома присутствовали: Ч. Челебиев, Дж. Сейдамет, А. С.-А. Озенбашлы, С. И. Идрисов, Э. Шабарова и А. Исхакова. Будущий коммунист Идрисов тешил себя утопиями: «Россия может стать могущественной только тогда, когда все ее народы добровольно заключат союз»

. Озенбашлы отдал должное конкретике: «Пусть знают все, что крымские татары не позволят никому установить какую бы то ни было гегемонию на Крымском полуострове. И на этот раз крымские татары уже не покинут своего края без упорной защиты своих прав и добытой свободы»

.

В резолюциях съезда были зафиксированы положения о федеративном устройстве России, национально-персональной автономии (более широкое, чем национально-территориальная автономия, понятие, предполагавшее общественно-правовой статус представителей любого народа на всей территории страны), равноправии языков.

Не менее, если не более важные вопросы обсуждались в кулуарах съезда. Об этом поведал на делегатском съезде (собрании) крымских татар (1–2 октября) Ч. Челебиев. «…Пункт о форме правления в нашей стране… требует такой формы правления, при которой была бы гарантирована наша самостоятельность как нации, конечно, за исключением вопросов внешней политики и военного. (…) Комитет наш нашел такое устройство [ «автономное управление»] в Украине вполне отвечающим нашим интересам.

Но перед нами встает новый вопрос: о границах. Мы нашли необходимым спросить у Рады: «входит ли Крымский полуостров в пределы вашей территориальной автономии». (…) После десятидневного обсуждения на этом съезде народов, между прочим, была вынесена резолюция о том, что Крым принадлежит крымцам. На это я смотрю как на наш тактический успех, с чем они нас и поздравили, заявив: “можете управлять Крымом так, как вам заблагорассудится”»

.

Делегатский съезд принял решение созвать в ноябре Курултай (сейм, национальное учредительное собрание), который должен был решить вопрос о территориальной автономии Крыма и принять основные законы.

Вопрос о Курултае был поднят еще в конце августа. Получив приглашение на Съезд народов, Мусисполком ответил согласием, причем позиционировал себя для придания большей авторитетности как заместитель крымско-татарского Курултая. «Право на существование национального парламента татарские национал-демократы обосновывали, с одной стороны, давностью этого общественного установления, игравшего известную роль в общественно-политической жизни монголо-татар, а с другой стороны, зрелостью самосознания татарского народа»

. Вспомнили и о «государственной мудрости монголо-татар», и о том, что у них «было немыслимо государство без Курултая и Курултай без государства», и даже о том, что Чингисхан испросил у Курултая согласия на свое верховное правление

.

Кроме того, съезд занялся выборами кандидатов в Учредительное собрание. Избрали Дж. Сейдамета.

Мусисполком, получив политический карт-бланш, все настойчивее стремится к стягиванию в один кулак всех имевшихся в наличии крымско-татарских вооруженных сил, а именно – эскадронов Крымского конного полка. Для изучения вопроса в Симферополь прибыл начальник штаба Одесского военного округа генерал-лейтенант Н. А. Маркс. Он пообещал перевести конный полк в Крым.

Главной же силой на полуострове был Черноморский флот. Визуально состояние флота была ужасающим. «Демократизация» перехлестнула все мыслимые границы. Новый командующий флотом, контр-адмирал А. В. Немитц, не контролировал подчиненных. Офицеры третировались, отстранялись от должностей, изгонялись, их помещения на судах захватывались матросами. «Корниловский мятеж», несмотря на то, что командующий подтвердил в приказе от 27 августа верность флота Временному правительству, усилил недоверие рядовой массы к офицерам. В октябре фиксируются первые случаи их избиения. Назревает волна мщения «за всё». «Матросы, съезжавшие на берег, ходили грязными, не соблю[да]ли формы одежды (смесь форменной одежды и штатской), многие матросы и солдаты под видом покупки товаров для своих частей занимались спекуляцией, несмотря на сухой закон, процветало пьянство. (…)…Стали нормой погромы садов, огородов и виноградников, которые не могли предотвратить и усиленные патрули, а внешний вид матросов не поддавался никакому описанию»

. Но реально силовой потенциал флота был по крымским масштабам огромен. В Севастополе, на собственно флоте и в крепости, насчитывалось около 40 тысяч моряков