Поцелуй Большого Змея

– Вольный, говоришь?

Я кивнул.

Он размахнулся и наотмашь ударил меня по щеке.

– Забудь это слово. Ты раб. Мой раб. И будешь таким до конца жизни.

– Я вольный, я свободный человек!

Он с размаху ударил меня по другой щеке. Мой рот наполнился кровью, теперь уже моей собственной. Вкус был точно такой же, как у прокушенного пальца Руфа.

Телега, скрипя, выкатилась со двора, створки ворот сомкнулись, а Титий продолжал хлестать меня по щекам.

– Ты раб, ты мой раб, – повторял он. – Запомни, мой раб, раб Тития. Повтори – я раб Тития. Титий – мой господин.

Но я только отрицательно мотал головой. Кровь и слезы летели в разные стороны. Наконец Титий устал.

– В клетку его, – приказал он подбежавшему рабу. – Без воды и хлеба. И подай умыться.

Меня отвели за боковую пристройку. Я плохо видел и шел спотыкаясь. Посреди маленького дворика стояла деревянная клетка. Раб, тянувший веревку, привязанную к моей шее, отпер дверь, подсадил меня и помог пролезть внутрь.

– Ты полежи, полежи, – участливо сказал он. – И не перечь хозяину. Ничего хорошего из этого не выйдет. Дома тебе уже не видать, смирись. А иначе забьют до смерти, а тело выкинут в ущелье, на съедение волкам.

Я в изнеможении опустился на соломенную подстилку.

– Как же ты не уберегся, – сочувственно продолжил раб, запирая клетку. – И родители твои куда смотрели? Разве можно в наше время отпускать ребенка на базарную площадь?

Его участливый тон пробудил во мне надежду.

– Послушай, – зашептал я, с трудом двигая разбитыми губами. – Мы живем на окраине города, у теребинтовой рощи, рядом с источником. Моего отца зовут Йосеф, мы ессеи. Передай ему, где я.

Раб испуганно оглянулся по сторонам.

– Ты что, мальчик, с ума сошел! Да мне за это жилы из ног вытянут и на палку намотают.

Он еще раз оглянулся и быстрым шагом бросился вон со двора. Видимо, мои слова напугали его до глубины души. Я уткнулся лицом в солому и зарыдал.

Острая боль терзала расквашенный нос, ныла разрезанная о зубы верхняя губа, саднили щеки, исцарапанные перстнями Тития. Неужели я больше никогда не увижу маму? Она уже вернулась домой, ищет меня. Бродит по теребинтовой роще, думая, будто я уснул в тени кустов. Бедная мама, бедная моя мама!

Я зарыдал еще пуще, но тут рядом со мной раздался тихий голос.

– Кончай выть. Лучше давай подумаем, как выбраться отсюда.

Из-под вороха соломы в углу клетки выполз мальчишка. С виду он был года на два-три старше меня. Смуглый, с черными, масляно блестящими кудельками коротко подстриженных волос, горбатым носом и россыпью мелких розовых прыщиков на лбу. Его глаза лихорадочно блестели.

– Я слышал, ты из ессеев? – спросил он, подползая ближе.

– Ну и что?

– Да ничего.

Из его рукава что-то скользнуло, и в руке мальчишки заблестела узкая, металлически поблескивающая бечевка.

– Тут половина волокон из меди. Лучше любого ножа. Они схватили меня внезапно, руки связали раньше, чем я успел ее достать. А то бы дался я им, как же…

Он шмыгнул носом.

– Тебя тоже на площади поймали?

Я кивнул.

– Сволочь этот Руф. Ну ничего, я с ним еще рассчитаюсь. Давай срежу веревку.

Я поднял онемевшие руки, мальчишка натянул между пальцев свою бечевку и сделал почти неуловимое движение. Разрезанная веревка сама упала с моих рук.

Пока я разминал затекшие пальцы и растирал запястья, мальчишка быстро шептал.

– Видишь, арки. Из дома можно выбраться только через них. Ворота заперты, рабы спят во дворе, под навесами. Я все рассмотрел, когда к Титию водили.

Он презрительно плюнул сквозь прутья клетки. Его смуглое лицо исказила гримаса ненависти.

– Меня зовут Гуд-Асик, – сказал он, протягивая мне руку. – А тебя?

– Шуа.

– Так вот, вокруг дворика три арки. Дом стоит на краю холма. За арками – обрыв. Но не отвесный, если спуститься на землю, можно потихоньку сползти по склону. Там есть кусты и деревья. Вчера я попросился размять ноги, и раб ходил со мной по дворику. За веревку меня держал, дурень. Я ее на руки намотал, будто они связаны.

– А почему ты тогда не убежал?

– Тогда я не знал, куда и как. А теперь знаю. Если связать мою веревку и твою, можно спуститься почти до земли. Ну, прыгнуть немножко останется, не страшно. Ты прыгать умеешь?

– Умею, – сказал я неуверенно.

– В общем, так, когда раб принесет мне еду, ты отвлеки его внимание. Застони или попроси что-нибудь. Пусть он только к тебе повернется, а дальше я своего не упущу. Потом свяжем веревки и спустимся вниз.

– А если длины не хватит?

– Лучше шею сломать, чем вот так… – и Гуд-Асик снова презрительно плюнул.

Затем он связал вместе разрезанную веревку и снова намотал ее мне на руки, но уже не завязывая. От нее можно было освободиться несколькими движениями. Мы улеглись на солому и стали ждать.

Когда зашло солнце и на небе выступили крупные холодные звезды, во дворик вошел Титий. Его сопровождали несколько рабов. Один из них держал факел.

Титий снял с пояса ключ и велел одному из рабов отпереть клетку.

– Лежи тихо, – прошептал Гуд-Асик. – Их слишком много. Подождем другой возможности.

Раб отпер клетку, и Титий, взяв из рук раба факел, просунул его внутрь.