Радужная топь. Избранники Смерти

– Не погублю, – бросил князь, – на что ты мне, коли от одного вида княжеского робеешь. Супружница моя не из покладистых, и как роды подойдут, едва ли посмирнеет…

Князь двинулся дальше. Бабы старались смотреть в лицо, да все одно – не выдерживали, отводили взгляд. Раз или два князь останавливался, будто бы раздумывая, не заговорить ли с повитухой, но проходил мимо. То ли от напряжения, то ли от недоброго княжьего взора понесли слуги еще троих на воздух. Однако ряд желающих быть принятыми на службу оставался плотным. Прорехи тотчас стягивались, женщины с презрением и жалостью смотрели, как выносят слуги их менее удачливых товарок.

– А ты что воды не пила, может, пост какой у тебя или обет? – сурово спросил князь у невысокой молодой женщины, такой худой, что скулы ее заострились, а вокруг глаз залегли черные тени.

– Словница Ханна, – подсказал слуга, и князь еще пристальнее вгляделся в ее изможденное лицо. Что-то показалось в нем ему знакомо, а что – никак не припомнить.

– Благодарю, князь-батюшка, за твою заботу. – Она поклонилась, вроде бы и низко, да только ни в поклоне, ни в цепком сером взгляде ее не было ни капли почтения. Дерзость одна. – Не изволь, батюшка, беспокоиться. Мои обеты тебе вреда не сделают: между мной и Землицей много не переговорено, между нами и останется.

Маленькая гордячка задрала острый подбородок, выдержала взгляд Владислава.

«Хороша», – подумал князь, невольно восхищаясь удивительной ее дерзостью. Хороша была словница Ханна. Не женской прелестью – на бабье богатство князь редко засматривался. Было в худой и прямой как палка маленькой женщине удивительное для Влада бесстрашие. На князя смотрела так, словно сама – высший маг, а в крови ни капли силы, хоть всю выжми. И ведь знала, что от него не скроешься, по глазам видел князь – знала Ханна, что в мгновение поймет Чернский господин, что не словница перед ним, а глаз не опускала. Мол, вот она я, вся перед тобой: хочешь – бери на службу, не хочешь – дорога от твоего крыльца во все стороны ровная.

– А отчего ты решила, что в услужение мне годишься, словница? – На последнем слове князь понизил голос, но Ханна ничуть не смутилась, бровью не двинула, лишь чуть прикрыла веки:

– Оттого, батюшка, что я хорошая повитуха. Силой мне тебя не удивить, много здесь, – Ханна медленно скользнула взглядом по рядам зрителей, – тех, кто сильнее меня. Но науку свою я крепко знаю. И потому там, где бессильна твоя магия, только я с моими травами, с мазями и настоями – всем тем, чем сильные брезгуют, – только я могу встать между твоим наследником и Землицыной сестрицей.

– А не боишься Цветноглазую гневить? – бросил Влад. – Не ровен час приберет тебя за твой ядовитый язык.

Ханна усмехнулась, покачала головой – от этого движения ее глухая косынка чуть съехала назад, и из-под реденького дешевого полотна выскользнул рыжеватый локон. Обманная словница тотчас почувствовала, ловко заправила волосы под платок. Но Владислав заметил, в глазах его зажегся недобрый огонь. Он кивнул мальчишке, тот подскочил, и Влад что-то коротко шепнул ему на ухо.

– В ножки я ей кланялась, просила прибрать, – сказала Ханна почти насмешливо, делая вид, что ее вовсе не испугал ни в одно мгновение потемневший взор князя, ни поспешность мальчика-слуги, с которой тот бросился исполнять приказ господина. – Да только не берет меня тетенька Безносая.

– А если я пособлю? – гневно сведя брови, спросил Влад. Слышал, как охнул за спиной у него слуга. Сама повитуха на Страстную стену просится.

– Пособи, батюшка, – тихо отозвалась женщина с легкой улыбкой, – авось тебя она послушает. А травки для поможения в родах я тебе оставлю… Найдется у тебя толковый лекарь, чтобы мази смешать?

– Лекарь-то? – спокойно проговорил князь, и от этого тихого ровного голоса холод бросился по спинам зевак. – Эй, словник Болеслав. Поди-ка сюда, батюшка.

Оттуда, где недавно скрылся мальчишка, вынырнул благообразный плешивый старик с угодливым и кротким лицом и остановился рядом с господином, почтительно уставясь в пол.

– Смешаешь ли ты мази, если тебе эта… госпожа Ханна травки оставит. Вы ведь оба… словники.

При этих словах князь как-то по-особенному взглянул на старого мага, словно бы хотел вложить в свои речи какой-то другой, только им двоим известный смысл. И Болеслав, видимо, уловил его, покачал головой:

– Нет, батюшка Владислав Радомирович, – отозвался он. – Тут, уж извини, бессилен.

– Так, может, другой кто? – проговорила повитуха, взглянув на словника из-под полуопущенных ресниц. И от этого взора словник как-то странно дернул головой и снова уставился в пол. Словно бы винясь, что не силен в лекарстве.

– Сама смешаешь, нечего… – бросил Влад. – Что же ты за лекарка, ежели работать другие будут? В Черне всякий сам за себя, а ты теперь Чернскому князю служишь.

И не поблагодарила. Так и стояла, худая и прямая как жердь, как вышел князь, пока расходились другие повитухи. Пока, толкаясь, пробирались на воздух зрители. Владислав остановился там, где стоял ранее, в неприметной нише. Ждал. Ждал и Болюсь, стоя рядом с хозяином.

Один из слуг подошел к словнице Ханне, позвал за собою в людскую – платье переменить перед представлением новой хозяйке. И женщина, пару минут назад дерзко смотревшая в лицо Чернскому владыке, покорно двинулась за слугой, кротко склонив голову. Долго ждал князь, думал – выдаст себя проходимка Ханна. Ждал – вот сейчас не выдержит, сбросит личину ложной кротости, кинет на нового господина быстрый цепкий взгляд. Но Ханна шла, ласково расспрашивая о чем-то слугу, и тот уже через пару шагов по-отечески улыбался ей в ответ.

Тут уж не стерпел и сам князь.

– Уверен ты, старик? Точно не она? – спросил князь у словника. И тот затряс головой, закрываясь ладонями.

– Не она, батюшка князь, как Землица свята, не она. Уж ту девчонку я бы признал.

– А словно бы похожа, – проговорил князь, будто беседуя сам с собою. – Жаль, много лет прошло с того дня, когда топь княжича Якуба изломала. Там девочка совсем была, а по этой строптивой черной бабе разве разберешь, сколько ей лет?

Кивнул слуге, что стоял ближе, и велел привести к нему словницу Ханну, как готова будет, и позвать книжника Конрада, чтобы тот отвел новую прислугу ко княгине. Слуга удалился, в мыслях сочувствуя повитухе. Князь без особых усилий уловил простенькие его размышления и ухмыльнулся.

Глава 21

Умеешь ты прятать свои тайны, травница, но от меня не скроешься. Я ведь не простой деревенский мертвяк, чтобы так легко потерять твой след.

Иларий спешился, взял Вражко за повод и пошел к крайней избе. Древний старик сунул палец в щербатый рот, послюнявил и принялся скатывать в трубочку табачный лист.

– А что, дед, – спросил у него Иларий, широко улыбаясь. – Нет ли у вас в деревне толковой травницы?

– Как нет, – отозвался дед, поднял на Илажку светлые, выбеленные годами глаза. – А тебе на что?

– Чай какая-нибудь карга старая? – усмехнулся Илажка. – Вроде тебя, батюшка.

– Сам ты карга, добрый молодец. – Старик плюнул на дорогу и снова послюнявил палец. – Девчонка совсем.

Сердце так и прыгнуло в груди Илария, рука сама собой потянулась к ладанке, где лежали поверх щепоти родной земли свернутые в колечко несколько длинных рыжих волосков. Неужто нашел наконец? Далеко от своего старого лесного убежища забралась лисичка.

– А где эта твоя травница живет? – спросил Иларий ласково, боясь спугнуть долгожданную удачу. – Повидать бы мне ее. Дело есть.

– Тогда не болтай, чернявый, лезь на Сивку свою, глядишь и догонишь. Если уж тебе так приперло.

Старик отвернулся и принялся отрешенно ковырять в щербатом рту.

– То есть как догонишь? Убежала? – Иларий уже повернулся к Вражко, чтобы вскочить в седло. Помедлил, ожидая ответа старика.

– Да хто ж ей убежать-то позволит, – бросил нехотя старик. – Ее мужики ко Владиславу Радомировичу в Черну продавать повезли. Он, говорят, за таких девок платит золотом. Хоть за живых, хоть за мертвых. Вот и думаю, поспеешь ли со своей ворожеей перевидеться, пока мужички ее…

Иларий уже сидел в седле. Вражко взвился, обиженно заржал и рванулся в сторону леса, куда указал кривой темный палец старика.

Манус миновал лес, сошедший в редкий перелесок. Перед ним открылось голубое льняное поле, над которым тугими струями свивался жаркий воздух. Тропка шла краем. Маг не стал повиноваться ее извивам и направил Вражко в море цветущего льна. И сквозь грохот сердца и шум ветра услышал взвившийся над полем девичий крик.

Иларий не щадя ударил вороного плетью. Тот рванулся вперед. И маг вихрем влетел на поляну, где у костра расположились деревенские со своей жертвой. Видимо, мужички, подзуживая друг друга, все-таки решили, что Влад заплатит и за мертвую девку, а раз ворожее все равно не жить, можно и потешиться. Девушка, в окровавленном и разорванном платье, полулежала, прислонившись спиной к стволу березы, рыжеватые спутанные волосы упали ей на лицо. Руки, видно, прижженные в нескольких местах головней из костра, слабо цеплялись за траву. Девушка тихо стонала, а один из мужиков неторопливо развязывал тесемки штанов.

Он рванул девушку к себе. И она снова вскрикнула, но уже совсем тихо и жалобно. И тотчас тяжелое боевое заклятье ударило мертвяка по плечам и спине. Тот охнул и осел, сопя и булькая. Мужики бросились врассыпную, попрятались в кустах. Отповедь – едва заметная для разгневанного Илария – шаркнула мануса по рукам. Но Илажи уже соскочил с коня и бросился к девушке.

– Лисичка, Ягинка, – прошептал он, обнимая обмякшее тело, убирая белой ладонью волосы с перепачканного кровью и углем лица. На Илария уставились пронзительно-синие глаза девушки. В глазах отражалось высокое равнодушное небо и – на мгновение – многоцветный взор Безносой Землицыной сестры.

Это была не она. Не Агнешка. Но Иларий отчего-то почувствовал, как защипало в глазах, прижал к себе еще теплое тело молоденькой лекарки, уткнулся лбом в ее волосы и замер так, не глядя на мужиков, что, осмелев, выглядывали из пролеска, вооружившись толстыми ветками и камнями. Их топоры и обожженные колья, которыми обычно деревенские обозы оборонялись в пути, остались у костра. И мужики медленно приближались, надеясь успеть обойти сумасшедшего мага и дотянуться до своего оружия. Авось сталь, которую так боятся маги, сможет защитить от истиннорожденного и его расправы.