Гость Максим Горький Впервые напечатано в «Самарской газете», 1895, номер 203, 22 сентября, в разделе «Маленький фельетон». Позднее материал этого очерка был использован М.Горьким в третьей главе повести «Фома Гордеев». В собрания сочинений очерк не включался. Печатается по тексту «Самарской газеты». «Гость» Волжская картинка … Прижавшись к крутому обрыву берега, стоит караван барж, ожидающих груза. Ночь лунная, и от мачт на холодную воду реки легли длинные полосы теней, как узкие тропинки куда-то во тьму, где утонул противоположный берег и где далеко, сиротливо блестит огонёк. Река медленно льётся в чёрную даль, волны её гладят борта пустых барж, и внутри барж раздаются протяжные, гулкие вздохи. На берегу недвижно замерли кусты лозняка, и от них на воду и берег луна тоже бросила узорчатые, недвижные тени. В одном месте кустарника чуть тлеется костёр – освещает корни, вымытые водой из земли, и ветки, опустившиеся над ним. Он смотрит меж них, как большой красный глаз какого-то чудовища. На носу той баржи, что стоит первая против течения, медленно движется неуклюжая фигура дежурного матроса; иногда он останавливается у борта, долго смотрит вдаль по спокойной воде и снова начинает ходить поперёк баржи. В тишине ночи его шаги ясно слышны и на берегу и везде, далеко вокруг каравана, а под ним, в пустых трюмах судна, всё вздыхает река, гладя просмолённое дерево баржи… Звёздное небо смотрит в спокойную воду, и звёзды, отражаясь в ней, сверкают, как маленькие, золотые рыбки. Ночь холодна, тиха… и ясна. Иногда всплескивает рыба и где-то далеко поют песню и плачет гармоника; слов не слышно, но одна за другой, по сырому, холодному осеннему воздуху, тянутся печальные ноты, тянутся и бесследно исчезают во тьме и молчании… * * * Дежурный на передней барже остановился у борта, посмотрел на воду и вдруг, обернувшись лицом к баржам сзади него, закинул голову и уныло-протяжно закричал: – Го-ость!.. Потом он наклонился, поднял с палубы длинный шест и, истово перекрестясь, опустил его за борт… Раздалось журчание воды, разрезаемой встреченным ею препятствием. И на следующей барже, ещё ранее, чем успел замереть первый возглас, – тоже раздалось монотонное, певучее слово: – Го-о-ость! Потом у борта её также появилась фигура дежурного матроса с шестом в руках и так же, как и первая, она, крестясь, спустила в воду шест… – Го-ость! – плакал звонкий фальцет где-то вдали… Эхо на берегу отчётливо повторяло ноющее, печально выпеваемое вахтенными слово… – О-го-о-о-сть!.. Вахтенный передней баржи вдруг энергично стал ворочать багром, и скоро снова воздух огласился его печальным криком: – При-иня-а-а-л! Опустив в воду шест, он пошёл по борту баржи к корме и, когда подошёл к рулю, с силой толкнул что-то в воде и вполголоса бросил на следующую баржу: – Проводил… И вслед за тем вытащил свой багор из воды. Тогда в промежутке между кормой первой баржи и носом следующей за ней, в полосе воды, освещённой луной, появилось что-то белое и круглое, как шар, утверждённое на тёмной массе, по очертаниям похожее на человеческую фигуру… Оно появилось и скоро исчезло в тени от борта баржи… – При-и-ня-а-а-л! – заплакал в воздухе возглас вахтенного. И вахтенный второй баржи так же, как и первый, – опустив шест в воду, – пошёл по борту к корме… Вскоре раздался и его короткий возглас: – Проводил… * * * На последней барже «гостя» дожидались двое: один стоял с багром в руках, в выжидательной, сторожкой позе, другой рядом с ним склонился за борт, опираясь руками о колено, и любопытно смотрел вверх по течению… – Не подобьёт к нам? – спросил он тихо товарища. – Поди, не подобьёт… – А коли подобьёт? – Тогда, брат, табак – дело! Сейчас полиция – как, откуда, да что?.. Всю душу вымотают. Не дай ты, господи! Он идёт… Покачиваясь на воде, «гость» подплывал под нацеленный в него багор вахты… Он плыл вверх лицом, и оно, очень белое на тёмном фоне воды, покачивалось, глядя в звёздное небо. Так странно покачивалось, точно было недовольно приёмом вахты барж и хотело сказать ей: «Ах вы, братцы мои! Как же вы это так? Нехорошо!» – Попал!.. – тихо произнёс вахтенный и, как все другие ранее его, – пошёл с опущенным в воду багром на корму… Его товарищ, скосив голову к воде, шёл за ним. – В сапогах… – сказал он, когда дошли до середины кормы. – Чай, поди, наш брат, матросик, – отводя багром «гостя» от борта, ответил его товарищ. – Надо быть, так… – Про-о-во-о-дил! – выхватив шест из воды, запел вахтенный на передние баржи… – А к берегу его поблизости от нас не прибьёт?.. Тогда всё едино – склока будет… – Не бойсь! Теперь до мыска-то дойдёт, а там его отшибёт в фарватер. Выше как на двадцать вёрст от нас ему не пристать теперь. Да ещё, гляди, на тот берег перекинет… – Это бы ладно было!.. С минуту они молча посмотрели вслед уплывавшему «гостю»… Потом вахтенный бросил на палубу багор, стащил с себя рваную шапку и вполголоса, крестясь, произнёс: – Упокой, господи, душу раба твоего… Избави, господи, и помилуй нас от нечаянныя смерти! Его товарищ истово крестился, сильно стукая себя пальцами по плечам и по лбу… А «гость», неизвестный раб божий, плыл дальше по реке, плыл, покачивался на волнах, и белое лицо его всё смотрело в звёздное небо, как бы желая спросить его: «А что, далеко ещё мне, утопшему, плыть-то?»