Откровенные рассказы странника духовному своему отцу Коллектив авторов «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» были написаны во второй половине XIX века. Неоднократно переиздаваясь, эта книга не теряет своей актуальности. Странник, путешествующий по Святой Руси, описывает бескрайний Божий мир, наполненный любовью создавшего его Творца. Встречаясь с разными людьми, он постигает тайны духовной жизни, духовного подвига и совершенствования, научается «умной молитве» Иисусовой, которая помогает делателю приблизиться к Богу. Откровенные рассказы странника духовному своему отцу По благословению митрополита Ташкентского и Среднеазиатского Владимира Часть I ОТКРОВЕННЫЕ РАССКАЗЫ СТРАННИКА ДУХОВНОМУ СВОЕМУ ОТЦУ Рассказ первый Я, по милости Божией человек-христианин, по делам великий грешник, по званию бесприютный странник, самого низкого сословия, скитающийся с места на место. Имение мое следующее: за плечами сумка сухарей да под пазухой Священная Библия – вот и все. В двадцать четвертую неделю после Троицына дня пришел я в церковь к обедне помолиться; читали Апостол из посла ния к Фессалоникийцам, в котором сказано: непрестанно молитеся (1 Фес. 5, 17). Сие изречение особенно вперилось в ум мой, и начал я думать, как же можно беспрестанно молиться, когда необходимо нужно каждому человеку и в других делах упражняться для поддерживания своей жизни? Справился в Биб лии и там увидел собственными глазами то же, что слышал, – и именно, что надо непрестанно молиться, молиться на всякое время духом (см. Еф. 6, 18), воздевать мо литвенные руки на всяком месте. Думал, думал я и не знал, как решить. «Что мне делать, – подумал я, – где сыскать, кто бы растолковал мне? Пойду ходить по церквам, где славятся хорошие проповедники, авось там услышу себе вразумление». И пошел. Много слышал очень хороших проповедей о молитве. Но все они были наставления о молитве вообще: что есть молитва, как необходимо молиться, ка кие плоды молитвы; а о том, как преуспеть в мо литве, никто не говорил. Была проповедь о мо литве духом и о непрестанной молитве; но как дойти до такой молитвы, не было указано. Так слушание проповедей и не привело меня к желаемому. Почему, наслушавшись их и не получив по нятия, как непрестанно молиться, я уже не стал слушать публичных проповеданий, а решился при помощи Божией искать опытного и сведущего собеседника, который бы растолковал мне о не престанной молитве, по неотступному влечению моему к сему познанию. Долго я странствовал по разным местам: все читал Библию да расспрашивал, нет ли где какого духовного наставника или благоговейного опытно го водителя? По времени сказали мне, что в одном селе живет уже давно господин и спасается: име ет в доме своем церковь, никуда не выезжает и все Богу молится да беспрестанно читает душе спасительные книги. Услышав это, я уже не шел, а бежал в сказанное село; достиг и до брался до помещика. – Какую имеешь до меня нужду? – спро сил он меня. – Я слышал, что вы человек богомольный и разумный; потому и прошу вас, ради Бога, растолковать мне, что значит сказанное у апостола: непре станно молитеся – и каким образом можно непрестанно молиться? Жела тельно мне сие узнать, а понять никак не могу. Барин помолчал, пристально посмотрел на меня да и говорит: непрестанная внутренняя молитва есть беспрерывное стремление духа человеческого к Богу. Чтобы успеть в сем сладостном упражнении, следует чаще просить Господа, чтобы научил Он непрестанно молиться. Молись больше и усердней, молитва сама собою откро ет тебе, каким образом может быть непрестан ною; для сего потребно свое время. Сказав это, он велел накормить меня, дал на дорогу и отпустил. И не растолковал. Опять я пошел; думал-думал, читал-читал, размышлял-размышлял о том, что сказал мне барин, и не мог-таки понять, а хотел очень уразуметь, так что и ночи не спались. Прошел верст двести и вот вхожу в большой губернский город. Увидел там монастырь. Остановившись на постоялом дворе, услышал, что в этом монастыре настоятель добрейший, богомольный и странноприимный. Пошел к нему. Он принял меня радуш но, посадил и начал угощать. – Отче святый! – сказал я. – Угощение мне не нужно, а я желаю, чтобы вы дали мне духовное наставление, как спастись? – Ну как спастись? Живи по заповедям да молись Богу, вот и будешь спасен! – Я слышу, что надо непрестанно молиться, но не знаю, как непрестанно молиться, и не могу да же понять, что значит непрестанная молитва. Про шу вас, отец мой, растолковать мне это. – Не знаю, любезный брат, как еще растолковать тебе. Э! Постой, есть у меня книжка, там растолковано, – и вынес святителя Димитрия «Духовное обучение внутреннего человека». – Вот, читай на этой странице. Я начал читать следующее: «Оные апостольские словеса: непрестанно молитеся – должно разуметь о творимой умом молитве: ум бо мо жет всегда вперен быть в Бога и непрестанно Ему молиться». – Растолкуйте мне это, каким образом ум всег да может быть вперен в Бога, не отвлекаться и непрестанно молиться. – Это весьма мудрено, разве кому Сам Бог так даст, – сказал настоятель. И не растолковал. Переночевав у него и наутро поблагода рив за ласковое странноприятие, я двинулся да лее в путь, сам не зная куда. Горевал о своем непонятии да для отрады читал Святую Библию. Шел так дней пять по большой дороге; наконец, под вечер, нагнал меня какой-то старичок, по виду как будто из духовных. На вопрос мой он сказал, что он схимонах из пустыни, которая верстах в десяти в сторону от большой дороги, и звал меня зайти с ним в их пустынь. У нас, говорил, странников принимают, успокаивают и кормят вместе с богомольцами на гостинице. Мне что-то не хотелось заходить, и я отвечал на приглашение его так: покой мой зависит не от квартиры, а от духовного наставления; за пищей же я не гонюсь, у меня много сухарей в сумке. – А какого рода ты ищешь наставления и в чем недоумеваешь? Зайди, зайди, любезный брат, к нам; у нас есть опытные старцы, могущие дать духовное окормление и наставить на путь истинный при свете слова Божия и рассуждения святых отцов. – Вот видите, батюшка, около года тому назад, как я, быв у обедни, услышал в Апостоле таковую заповедь: непрестанно моли теся. Не умея этого понять, я начал читать Библию. И там также во многих местах нашел повеление Божие, что надо непрестанно молить ся, всегда, на всякое время, на всяком месте, не токмо при всех занятиях, не токмо в бодрство вании, но даже и во сне. Аз сплю, а сер дце мое бдит (Песн. 5, 2). Это очень удивило меня, и я не мог понять, как можно сие исполнить и какие к тому способы; сильное желание и любо пытство возбудилось во мне, и день и ночь из ума моего сие не выходило. А посему я стал хо дить по церквам, слушать проповеди о молит ве; но сколько их ни выслушал, ни в одной не по лучил наставления, как непрестанно молиться; все только говорено было о приготовлении к молит ве или плодах ее и подобное, не научая, как не престанно молиться и что значит таковая молит ва. Я часто читал Библию и ею проверял слышанное, но при сем не находил желаемого познания. И так я до сих пор оставался в недоумении и беспо койстве. Старец перекрестился и начал говорить: – Бла годари Бога, возлюбленный брат, за сие открытие Им в тебе непреодолимого влечения к познанию непрестанной внутренней молитвы. Познай в сем звание Божие и успокойся, уверившись, что до сего времени совершалось над тобою испытание согласия твоей воли на глас Божий и даваемо было разуметь, что не мудростью мира сего и не любознательностью внешнею достигают небесного света, непрестанной внутренней молитвы, но, напротив, нищетою духа и деятельным опытом обретается оное в простоте сердца. А посему нисколько не удивительно, что ты не мог слышать о существенном деле молитвы и познать науку, как достичь непрестанного действия оной. Да и правду сказать, хотя немало проповедуют о молитве и много есть о ней поучений различ ных писателей, но поелику все их рассуждения основаны большей частью на умозрении, на соображениях естественного разума, а не на дея тельной опытности, то более они и поучают о при надлежностях молитвы, нежели о сущности само го предмета. Иной прекрасно рассуждает о необ ходимости молитвы, другой – о ее силе и благотворности третий – о средствах к совершенствумолитвы, то есть о том, что для молитвы необходимо нужно усердие, внимание, теплота сердца, чистота мысли, примирение с врагами, смирение, сокрушение и пр. А что такое молитва и как научиться молиться? – На сии, хотя и первейшие и самонужнейшие вопросы, весьма редко у проповедников сего времени можно находить обстоятельные объяснения, поелику они труднее для по нятия всех вышеисчисленных их рассуждений и требуют таинственного ведения, а не одной токмо школьной научности. Да что еще всего сожалительнее, что суетная стихийная мудрость за ставляет измерять Божие мерилом человеческим. Многие о деле молитвы рассуждают совсем пре вращенно, думая, что приуготовительные средства и подвиги производят молитву, а не молит ва рождает подвиги и все добродетели. В сем случае они плоды или последствия молитвы не правильно принимают за средства и способы к оной и сим унижают силу молитвы. И это совершенно противно Священному Писанию, ибо апо стол Павел дает наставление о молитве в таковых словах: молю убо прежде всех (прежде всего) творити молитвы (1 Тим. 2, 1). Здесь первое наставление в изречении апостола о мо литве есть то, что он поставляет дело молитвы прежде всего: молю прежде всех тво рити молитвы. Много дел благих, кото рые требуются от христианина, но дело молитвы должно быть прежде всех дел, потому что без нее не может совершиться никакое другое дело благое. Не можно без молитвы найти путь ко Гос поду, уразуметь истину, распять плоть со страстьми и похотьми, просветиться в сердце светом Христовым и спасительно соединиться без пред варительной частой молитвы. Я говорю «частой», ибо и совершенство, и правильность молитвы вне нашей возможности, как говорит и святой апостол Павел: о чесом бо помолимся, якоже подобает, не вемы (Рим. 8, 26). Следственно, токмо частость, всегдашность оставлена на до лю нашей возможности, как средство к достижению молитвенной чистоты, которая есть матерь всякого духовного блага. Стяжи матерь, и про изведет тебе чад, говорит преподобный Исаак Сирин, на учись приобрести первую, молитву, и удобно исполнишь все добродетели. А об этом-то и неясно знают, и немного говорят мало знакомые с прак тикой и с таинственными учениями святых отцов. В сем собеседовании мы нечувствительно подошли почти к самой пустыни. Чтобы не упу стить мне сего мудрого старца, а скорее получить разрешение моего желания, я поспешил сказать ему: – Сделайте милость, честнейший батюшка, объ ясните мне, что значит непрестанная внутренняя молитва, и как научиться оной; я вижу, что вы подробно и опытно это знаете. Старец принял сие мое прошение с любовью и позвал меня к себе: – Зайди теперь ко мне, я дам тебе книгу святых отцов, из которой ты ясно и по дробно можешь уразуметь и научиться молитве при помощи Божией. Мы вошли в келлию, и старец начал говорить следующее: – Непрестанная внут ренняя Иисусова молитва есть беспрерывное, ни когда не престающее призывание Божественного имени Иисуса Христа устами, умом и сердцем при воображении всегдашнего Его присутствия и прошении Его помилования, при всех занятиях, на всяком месте, во всяком времени, даже и во сне. Она выражается в таковых словах: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя». И если кто навык нет сему призыванию, то будет ощущать великое утешение и потребность творить всегда сию молитву так, что уже без молитвы и быть не может и она уже сама собою будет в нем изливаться. Теперь понятно ли тебе, что есть непрестанная молитва? – Очень понятно, отец мой! Бога ради, научите меня, как ее достигнуть! – восклик нул я от радости. – Как научиться молитве, о сем прочтем вот в этой книге. Сия книга называется «Добротолюбие». Она содержит в себе полную и подробную науку о непрестанной внутренней молитве, изложенную двадцатью пятью святыми отцами, и так высока и полезна, что почитается главным и первейшим на ставником в созерцательной духовной жизни и, как выражается преподобный Никифор, «без тру да и потов в спасение вводит». – Неужели она выше и святее Библии? – спросил я. – Нет, она не выше и не святее Библии, а содержит в себе светлые объяснения того, что таинственно содержится в Библии и не удоборазумно по высоте своей для нашего недальновидного ума. Я представляю тебе сему пример: солнце есть величайшее, блистательнейшее и превосходнейшее светило; но ты не можешь созерцать и рассматривать его простым, неогражденным глазом. Потребно из вестное искусственное стекло, хотя в миллионы раз меньшее и тусклейшее солнца, через которое мог бы ты рассматривать сего великолепного ца ря светил, восхищаться и принимать пламенные лучи его. Так и Священное Писание есть блиста тельное солнце, а «Добротолюбие» – то потребное стекло. Теперь слушай, я буду читать, каким об разом научиться непрестанной внутренней молитве. – Старец раскрыл «Добротолюбие», отыскал наставление преподобного Симеона Нового Богослова и на чал: – «Сядь безмолвно и уединенно, преклони главу, закрой глаза, потише дыши, воображением смотри внутрь сердца, своди ум, то есть мысль, из головы в сердце. При дыхании говори: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя” – тихо устами или одним умом. Старайся отгонять помыслы, имей спокойное терпение и чаще повторяй сие заня тие». Потом старец все сие мне растолковал, показал сему пример, и мы еще прочли из «Добротолюбия» святого Григория Синаита да и преподобных Каллиста и Игнатия. Все прочтенное в «Добротолюбии» старец мне растолковал и своим еще словом. Я с восхищением внимательно слушал все, погло щал памятью и старался как можно подробнее все помнить. Так мы просидели всю ночь и не спавши пошли к заутрене. Старец, отпуская меня, благословил и сказал, чтобы я, учась молитве, ходил к нему с простосер дечным исповеданием и откровением, ибо без по верки наставника самочинно заниматься внутрен ним деланием неудобно и малоуспешно. Стоя в церкви, я чувствовал в себе пламенное усердие, чтобы как можно прилежнее изу чить внутреннюю непрестанную молитву, и про сил о том Бога, чтобы Он помог мне. Потом думал, как же я буду ходить к старцу на совет или на дух с откровением, ведь на гостинице больше трех дней жить не дадут, около пустыни квартир нет?.. Наконец услышал, что версты за четыре есть деревня. Пришел туда искать себе места, и, по счастью моему, Бог показал мне удобство. Я нанял ся там на все лето у мужика стеречь огород, с тем чтобы и жить мне в шалаше на сем огороде одному. Слава Богу! Нашел спокойное место. И так стал жить и учиться по показанному мне способу внутренней молитве да похаживать к старцу. С неделю я пристально занимался в уединении моем на огороде изучением непрестанной мо литвы точно так, как растолковал мне старец. Вна чале как будто дело и пошло. Потом почувство вал большую тягость, лень, скуку, одолевающий сон, и разные помыслы тучею надвигались на меня. Со скорбью я пошел к старцу и рассказал ему мое положение. Он, любезно встретив меня, начал говорить: – Это, возлюбленный брат, война про тив тебя темного мира, которому ничто в нас так не страшно, как сердечная молитва, и потому он всячески старается, чтобы помешать тебе и отвра тить от изучения молитвы. Впрочем, и враг дей ствует не иначе, как по воле Божией и попуще нию, сколько это для нас нужно. Видно, еще по требно тебе испытание к смирению, а потому еще и рано с неумеренным рвением касаться высшего сердечного входа, дабы не впасть в духовное ко рыстолюбие. Вот я тебе прочту об этом случае наставле ние из «Добротолюбия». – Старец отыскал учение преподобного Никифора монашествующего и начал читать: – «Если несколько потрудившись, ты не воз можешь войти в страну сердечную так, как тебе было растолковано, то сделай, что я скажу тебе, и при помощи Божией найдешь искомое. Знаешь, что способность словопроизношения находится у каждого человека в гортани. Сей способности, от гоняя помыслы (можешь, если захочешь), и дай беспрестанно говорить сие: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя” – и понудься всегда произносить оное. Если некоторое время в сем пробудешь, то отверзется тебе через сие и сердечный вход без всякого сомнения. Это дознано по опыту». Вот слышишь, как наставляют святые отцы в сем случае, – сказал старец. – А потому ты должен теперь с доверенностью принять заповедь, сколь можно более творить устную Иисусову молитву. Вот те бе четки, по коим совершай на первый раз хоть по три тысячи молитв в каждый день. Стоишь ли, сидишь ли, ходишь ли или лежишь, беспрестанно говори: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя», негромко и неспешно, и непременно верно вы полняй по три тысячи в день, не прибавляй и не убавляй самочинно. Бог поможет тебе через сие достигнуть и непрестанного сердечного действия. С радостью я принял сие его приказание и пошел в свое место. Начал исполнять верно и в точности, как научил меня старец. Дня два мне бы ло трудновато, а потом так сделалось легко и желательно, что когда не говоришь молитвы, являлось какое-то требование, чтобы опять творить Иисусову молитву, и она стала произноситься удобнее и с легкостью, не так уже, как прежде, с понуждением. Я объявил о сем старцу, и он приказал мне уже по шести тысяч молитв совершать в день, ска зав: «Будь спокоен и токмо как можно вернее ста райся выполнить заповеданное тебе число молитв. Бог сотворит с тобою милость». Целую неделю я в уединенном моем шалаше проходил каждодневно по шести тысяч Иисусовых молитв, не заботясь ни о чем и не взирая на по мыслы, как бы они ни воевали; только о том и ста рался, чтобы в точности выполнить старцеву за поведь. И что же? Так привык к молитве, что если и на краткое время перестану ее творить, то чувствую, как бы чего-то не достает, как бы что-нибудь потерял; начну молитву, и опять в ту же минуту сделается легко и отрадно. Когда встре тишься с кем-нибудь, то и говорить уже неохота, и все хочется быть в уединении да творить молитву: так привык к ней в неделю. Дней десять не видав меня, старец сам при шел навестить меня; я объяснил ему мое состоя ние. Он, выслушав, сказал: «Вот ты теперь при вык к молитве, смотри же, поддерживай и усугуб ляй эту привычку, не теряй времени втуне и с Божией помощью решись неопустительно совер шать по двенадцати тысяч молитв в день; держись уединения, вставай пораньше да ложись попозднее, через каждые две недели ходи ко мне на совет». Стал я так поступать, как повелел мне старец, и на первый день едва-едва успел в поздний вечер окончить мое двенадцатитысячное прави ло. На другой день совершил его легко и с удо вольствием. Сперва чувствовал при беспрестанном изрекании молитвы усталость или как бы одере венение языка и какую-то связанность в челюстях, впрочем, приятные, потом легкую и тонкую боль в нёбе рта, далее ощутил небольшую боль в боль шом пальце левой руки, которою перебирал чет ки, и воспламенение всей кисти, которое простира лось и до локтя и производило приятнейшее ощущение. Притом все сие как бы возбуждало и по нуждало к большему творению молитвы. И так дней пять исполнял верно по двенадцать тысяч мо литв и вместе с привычкою получил приятность и охоту. Однажды рано поутру как бы разбудила меня молитва. Стал было читать утренние молит вы, но язык неловко их выговаривал, и все жела ние само собой стремилось, чтобы творить Иисусову молитву. И когда ее начал, как стало легко, отрадно, и язык и уста как бы сами собою выго варивали без моего понуждения! Весь день про вел я в радости и был как бы отрешенным от все го прочего, был как будто на другой земле и с легкостью окончил двенадцать тысяч молитв в ранний вечер. Очень хотелось и еще творить молитву, но не смел более приказанного старцем. Таким образом и в прочие дни я продолжал призывание имени Иисуса Христа с легкостью и влечением к оному. Потом пошел к старцу на откровение и рассказал ему все подробно. Он, выслушав, начал говорить: – Слава Богу, что открылась в тебе охота и легкость молитвы. Это дело естественное, приходящее от частого упражнения и подвига, подобно как машина, у которой дадут толчок или форс главному колесу, после долго сама собою действует; а чтобы продлить ее движение, надо оное колесо подмазывать да подталкивать. Вот видишь ли, какими превосходными способностями человеколюбивый Бог снабдил даже и чувственную натуру человека, какие могут являться ощущения и вне благодати, и не в очищенной чув ственности, и в греховной душе, как уже сам ты это испытал? А колико превосходно, восхитительно и насладительно, когда кому благоволит Господь открыть дар самодействующей духовной молит вы и очистить душу от страстей? Это состояние неизобразимо, и открытие этой молитвенной тай ны есть предвкушение сладости небесной на зем ле. Сего сподобляются в простоте любвеобиль ного сердца ищущие Господа! Теперь разрешаю тебе: твори молитву сколько хочешь, как можно более, все время бодрствования старайся посвя щать молитве и уже без счисления призывай имя Иисуса Христа, смиренно предавая себя в волю Божию и от Него ожидая помощи; верую, что Он не оставит тебя и управит путь твой. Приняв сие наставление, я все лето провождал в беспрестанной устной Иисусовой молитве и был очень покоен. Во сне почасту грези лось, что творю молитву. А в день, если случалось с кем встретиться, то все без изъятия представля лись мне так любезны, как бы родные, хотя и не занимался с ними. Помыслы сами собою совсем стихли, и ни о чем я не думал, кроме молитвы, к слушанию которой начал склоняться ум, а сердце само собою по временам начало ощущать теплоту и какую-то приятность. Когда случалось приходить в церковь, то длинная пустынная служба казалась краткою и уже не была утомительна для сил, как прежде. Уединенный шалаш мой представлялся мне великолепным чертогом, и я не знал, как благодарить Бога, что Он мне, такому окаянному, грешному, послал такого спасительного старца и наставника. Но недолго я пользовался наставлениями моего любезного и богомудрого старца. В конце лета он скончался. Я, со слезами простившись с ним, поблагодарив его за отеческое учение меня, окаянного, выпросил себе после него на благословение четки, с которыми он всегда молился. Итак, я остался один. Наконец и лето прошло, и огород убрали. Мне стало жить негде. Мужик расчел меня, дал мне за сторожбу два целковых да насы пал сумку сухарей на дорогу, и я опять пошел странствовать по разным местам, но уже ходил не так, как прежде, с нуждою; призывание имени Иисуса Христа веселило меня в пути, и все люди стали до меня добрее, казалось, как будто все ме ня стали любить. Однажды стал я думать: «Куда мне девать полученные за хранение огорода деньги и на что мне они? Э! Постой! Старца теперь нет, учить не кому; куплю себе “Добротолюбие” да и стану по нему учиться внутренней молитве». Перекрестился да и иду себе с молитвой. Дошел до одного губернского города и начал по лавкам спрашивать «Добротолюбие»; нашел в одном месте, но и то про сят три целковых, а у меня только два; поторговался-поторговался, но купец не уступил нисколько; наконец сказал: «Поди вон к этой церкви, там спроси старосту церковного; у него есть старенькая этакая книга, может, он и уступит тебе за два целковых». Я пошел и действительно купил за два целковых «Добротолюбие», все избитое и вет хое. Обрадовался. Кое-как починил его, обшил тряпкой и положил в сумку с моей Библией. Вот теперь так и хожу да беспрестанно творю Иисусову молитву, которая мне драгоценнее и слаще всего в свете. Иду иногда верст по семидесяти и более в день и не чувствую, что иду, а чувствую только, что творю молитву. Когда силь ный холод прохватит меня, я начну напряженнее говорить молитву и скоро весь согреюсь. Если голод меня начнет одолевать, я стану чаще призывать имя Иисуса Христа и забуду, что хотелось есть. Когда сделаюсь болен, начнется ломота в спине и ногах, стану внимать молитве и боли не слышу. Кто когда оскорбит меня, я только вспомню, как насладительна Иисусова молитва, – тут же оскорбление и сердитость пройдет и все забуду. Сделался я какой-то полоумный, нет у меня ни о чем заботы, ничто меня не занимает, ни на что бы суетливое не глядел и был бы все один в уединении; только по привычке одного и хочется, чтобы беспрестанно творить молитву, и когда ею занимаюсь, то мне бывает очень весело. Бог знает, что такое со мною делается. Конечно, все это чувственное или, как говорил покойный старец, естественно и искусственно от навыка; но вскоре приступить к изучиванию и усвоению духовной молитвы внутрь сердца еще не смею, по недостоинству моему и глупости. Жду часа воли Божией, надеясь на молитвы покойного старца моего. Итак, хотя я и не достиг непрестанной самодей ствующей духовной молитвы в сердце, но, слава Богу, теперь ясно понимаю, что значит изречение, слышанное мною в Апостоле: Непрестанно молитеся. Рассказ второй Долго я странствовал по разным местам с сопутствовавшей мне Иисусовой молитвой, которая ободряла и утешала меня во всех путях, при всех встречах и случаях. Наконец стал я чувствовать, что лучше бы где-нибудь остановиться на одном месте, как для удобнейшего уединения, так и для изучения «Добротолюбия», которое, хотя и понемногу, я читал, приютившись на ночлегах, или при дневном отдыхе; однако же было сильное желание, чтобы постоянно углубляться в оное и с верою почерпнуть из него истинное наставление ко спасению души через сердечную молитву. Но как, согласно сему моему желанию, я нигде, ни в какую посильную работу наняться не мог по причине совершенного невладения левой моей ру кой с самого малолетства, а потому, будучи в не возможности иметь постоянный приют, я пошел в сибирские страны к святителю Иннокентию Ир кутскому с тем намерением, что по лесам и степям сибирским мне идти будет безмолвнее, след ственно, и заниматься молитвой и чтением удоб нее. Так я и шел да беспрестанно творил устную молитву. Наконец через непродолжительное вре мя почувствовал, что молитва сама собой начала как-то переходить в сердце, то есть сердце, при обыкновенном своем биении, начало как бы выговаривать внутри себя молитвенные слова за каждым своим ударом, например: 1) Господи, 2) Иисусе 3) Христе и пр. Я перестал устами говорить молитву и начал с прилежанием слушать, как говорит сердце, помня, как толковал мне по койный старец, как это было приятно. Потом на чал ощущать тонкую боль в сердце, а в мыслях такую любовь ко Иисусу Христу, что казалось, что если бы Его увидел, то так и кинулся бы к ногам Его и не выпустил бы их из рук своих, сладко лобызая, до слез, но благодаря, что Он такое уте шение о имени Своем подает, по милости и любви Своей, недостойному и грешному созданию Своему. Далее начало являться какое-то благотворное растепливание в сердце, и эта теплота про стиралась и по всей груди. Сие обратило меня в особенности к прилежному чтению «Добротолю бия», чтобы как поверять мои ощущения, так и изу чить дальнейшее занятие внутренней сердечной молитвой; ибо без сей поверки боялся, дабы не впасть в прелесть, или не принять естественных действий за благодатные, и не возгордиться ско рым приобретением молитвы, как слышал я от покойного старца. А потому я шел уже более но ночам, а дни преимущественно провождал в чте нии «Добротолюбия», сидя в лесу под деревами. Ах, сколько нового, сколько мудрого и доселе неве домого открыло мне сие чтение! Упражняясь в нем, я вкушал такую сладость, какой до сего вре мени не мог и вообразить. Правда, хотя некото рые места были и непонятны при чтении глупому уму моему, но последствия, происходящие от сердечной молитвы, разъяснили мне непонимаемое; к тому же изредка видывал во сне и покой ного старца моего, который многое толковал мне и более всего наклонял несмысленную душу мою ко смирению. С лишком два летних месяца я так блаженствовал. Путешествовал более лесами да проселочными дорогами. Если приду в дерев ню, попрошу себе сумку сухарей да горсть соли да налью бурачок воды и опять пошел верст на сто. По грехам, что ли, окаянной души моей, или по потребности в духовной жизни, или лучшему наставлению и опытности под конец лета нача ли являться искушения. А именно: вышел я на большую дорогу, в сумерки нагнали меня два че ловека, похожие с голов на солдат; стали у меня требовать денег. Когда я отозвался, что не имею ни копейки, они сему не верили и дерзко крича ли: «Врешь! Странники много набирают денег!» Один из них, сказавши: «Да что с ним много гово рить», – ударил меня дубиной в голову так, что я упал без памяти. Не знаю, долго ли я лежал без чувств, но, очнувшись, увидел, что я лежу у леса близ дороги весь раздерганный и сумки моей нет, одни только перерезанные веревки, на коих она была несена. Слава Богу, что не унесли паспорт, который лежал в ветхой моей шапке, на случай скорейшего показания, где требуют. Встав, я горько заплакал, не столько от головной боли, сколько о том, что лишили книг моих, Библии и «Добротолюбия», бывших в унесенной сумке. Ни день ни ночь не переставал я скорбеть и плакать. Где теперь моя Библия, которую я с малых лет чи тал и имел всегда при себе? Где мое «Добротолюбие», из которого я почерпал и наставление, и утешение? Лишился я, несчастный, и первого, и по следнего сокровища в моей жизни, еще не насы тившись оным. Лучше бы меня совсем убили, не жели жить мне без сей духовной пищи! Не могу уже теперь опять приобрести их! Два дня я едва передвигал ноги, изнемогая от сего горя, а на третий, совсем выбившись из сил, упал под куст и заснул. Вот и вижу во сне, будто я в пустыни в келлии старца моего оплакиваю свое горе. Старец, утешая меня, начал говорить: «Это тебе урок беспристрастия к вещам зем ным для удобнейшего шествия к небу. Тебе это попущено для того, чтобы не впал ты в сластолюбие духовное. Бог хочет, чтобы христианин совершенно отвергался своей воли, хотения и вся кого к оному пристрастия и совершенно предал ся бы в Его Божественную волю. Он все случаи устраивает к пользе и спасению человека. Всем хощет спастися (1 Тим. 2, 4). А потому ободрись и веруй, что со искушением сотво рит Господь и избытие (см. 1 Кор. 10, 13). И ты вскоре утешишься гораздо более, чем теперь скорбишь». При сих словах я проснулся, почувство вал укрепление в силах и в душе как бы какой-то рассвет и успокоение. Да будет воля Господня, сказал я, перекрестился, встал и пошел. Молитва опять начала действовать в сердце по-прежнему, и дня три я путешествовал спокойно. Вдруг нагоняю по дороге этап колодников, ведомых за конвоем. Поравнявшись с ними, я увидел двух человек, которые меня ограбили, и так как они шли с краю прочих, то я упал им в ноги и убедительно просил их сказать, где мои книги. Сначала они не обратили на меня внимания, а по том один из них начал говорить: «Если что-нибудь дашь нам, то скажем, где твои книги. Дай нам цел ковый». Я побожился, что дам, непременно дам, хоть Христа ради напрошу по миру; вот, коли хо тите, возьмите под залог паспорт мой. Они ска зали, что книги мои в обозе везутся с прочими обысканными у них воровскими вещами. «Как же я могу получить их?» – «Проси капитана, который нас провожает». Я бросился к капитану и объяснил все подробно. Между прочим он спросил меня: «Не ужели ты умеешь читать Библию?» «Не только умею все читать, – ответил я, – но даже и писать: вы уви дите на Библии надпись, что она моя, а вот и в паспорте моем означено то же имя и прозвание». Капитан начал говорить: «Эти мошенники беглые солдаты, они жили в землянке и многих грабили. Их вчера поймал ловкий ямщик, у которого они хотели отбить тройку. Пожалуй, я выдам тебе твои книги, коли они тут есть, но ты иди с нами на ноч лег; тут недалеко, версты четыре, а то не останав ливать же этап и обоз для тебя». Я с радостью пошел около верховой капитанской лошади да разговорился с ним. Увидел, что он человек добрый и честный и уже не молод. Он спрашивал меня, кто я, откуда и куда иду. Я все отвечал по сущей правде; и так мы достигли до ночлежной этапной избы. Он, отыскав мои книги, мне отдал да и говорит: «Куда ж теперь ночью тебе идти, ночуй вот у меня в прихожей». Я остался. Получив книги, я так был рад, что не знал, как благодарить Бога; прижал книги к моей груди и держал до тех пор, что руки даже окостене ли. Слезы лились из глаз моих от радости, и серд це сладко билось от восторга! Капитан, смотря на меня, спросил: «Видно, ты любишь читать Библию». Я от радости не мог ни чего на сие ответить, только плакал. Он продол жал: «Я сам, брат, аккуратно читаю каждый день Евангелие. – При сем расстегнул мундир и снял маленькое Евангелие киевской печати, все окован ное серебром. – Сядь-ка, я расскажу тебе, что к это му меня привело. Да подайте-ка нам ужинать!» Мы сели за стол, капитан начал рассказывать: «Я с молодых лет служил в армии, а не в гарнизоне; знал службу и любим был начальством как исправный прапорщик. Но лета были молодые, приятели тоже; я по несчастью и приучился пить, да под конец так, что открылась и запойная болезнь; когда не пью, то исправный офицер, а как закурю, то недель шесть в лежку. Долго терпели мне, наконец за грубости шефу, сделанные в пьяном виде, разжаловали меня в солдаты на три го да с перемещением в гарнизон; а если не исправ люсь и не брошу пить, то угрожали строжайшим наказанием. В сем несчастном состоянии я сколь ко ни старался воздержаться и сколько от сего ни лечился, никак не мог покинуть моей страсти а потому и хотели переместить меня в арестантские уже роты. Услышав сие, не знал я, что с собой делать. В одно время я с раздумьем сидел в казар мах. Вдруг вошел к нам какой-то монах с книж кой для сбора на церковь. Кто что мог, пода ли. Он, подошедши ко мне, спросил: “Что ты та кой печальный?” Я, разговорившись с ним, пересказал мое горе; монах, сочувствуя моему поло жению, начал: “Точно то же было с моим родным братом, и вот что ему помогло: его духовный отец дал ему Евангелие да и накрепко приказал, чтобы он, когда захочет вина, то нимало не медля прочел бы главу из Евангелия; если и опять захо чет, то и опять читал бы следующую главу. Брат мой стал так поступать, и в непродолжительном времени страсть к питию в нем исчезла, и теперь вот уже пятнадцать лет капли хмельного не бе рет в рот. Поступай-ка и ты так, увидишь пользу. У меня есть Евангелие, пожалуй, я принесу тебе”. Выслушав это, я сказал ему: “Где же помочь твоему Евангелию, когда никакие старания мои, ни лекарственные пособия не могли удержать ме ня?” Я сказал сие так, потому что никогда не чи тывал Евангелия.”Не говори этого, – возразил мо нах, – уверяю тебя, что будет польза”. На другой день действительно монах принес мне вот это Евангелие. Я раскрыл его посмотрел, почитал да и говорю: “Не возьму я его; тут ничего не поймешь; да и печать церковную читать я не привык”. Мо нах продолжал убеждать меня, что в самых сло вах Евангелия есть благодатная сила, ибо писано в нем то, что Сам Бог говорил. “Нужды нет, что не понимаешь, токмо читай прилежно. Один святой сказал: если ты слова Божия не понимаешь, так бесы понимают, что ты читаешь, и трепещут; а ведь страсть пьянственная непременно по воз буждению бесов. Да вот тебе еще скажу: святитель Иоанн Златоуст пишет, что даже та самая храмина, в которой хранится Евангелие, устрашает духов тьмы и бывает неудобь приступна для их козней”. Я не помню, что-то дал оному монаху, взял у него сие Евангелие да и положил его в сунду чок с прочими моими вещами и забыл про него. Спустя несколько времени пришло время мне за пить, смерть захотелось вина, и я поскорее отпер сундучок, чтобы достать деньги и бежать в корчму. Первое попалось мне в глаза Евангелие, и я вспом нил живо все то, что говорил мне монах, развернул и начал читать сначала первую главу от Матфея. Прочитав ее до конца, именно ничего не понял; да и вспомнил, что монах говорил: нужды нет, что не понимаешь, только читай прилежно. Дай, думаю, прочту другую главу; прочел, и стало понятнее. Дай же и третью. Как только ее начал, вдруг зво нок в казарме: к местам на койки. Следовательно, уже идти за ворота было нельзя; так я и остался. Встав поутру и расположившись идти за вином, подумал: прочту главу из Евангелия – что будет? Прочел и не пошел. Опять захотелось вина; я еще стал читать, и сделалось легче. Это ме ня ободрило; и при каждом побуждении к вину я стал читать по главе из Евангелия. Что дальше, то все было легче, наконец, как только окончил всех четырех евангелистов, то и страсть к питию совершенно прошла и сделалось к ней омерзение. И вот ровно двадцать лет я совершенно не употребляю никакого хмельного напитка. Все удивлялись такой во мне перемене: по прошествии трех лет опять возвели меня в офицерский чин, а потом в следующие чины и, наконец, сделали меня командиром. Я женился, жена попалась добрая, нажили состояние и теперь, сла ва Богу, живем да бедным помогаем, по силе мо чи, странных принимаем. Вот уже и сын у меня офицером и хороший парень. Слушай же, с тех пор, как я исцелился от запоя, дал себе клятву: каждый день во всю мою жизнь читать Евангелие, по целому евангелисту в сутки, невзирая ни на какие препятствия. Так теперь и поступаю. Если очень много бывает де ла по должности и утомлюсь очень сильно, то ве чером, легши, заставлю прочесть надо мною це лого евангелиста жену мою или сына моего и так неопустительно выполняю сие мое правило. В благодарность и во славу Божию я это Евангелие оправил в чистое серебро и ношу всегда на груди моей». Со сладостью я выслушал сии речи капитана да и сказал ему: «Такой же пример видел и я. В на шем селе на фабрике один мастеровой был очень искусный в своем деле, добрый и дорогой мастер, но, по несчастью, тоже запивал, да и часто. Один богобоязненный человек посоветовал ему, чтобы он, когда захочется ему вина, проговаривал по тридцать три Иисусовых молитвы в честь Пресвятой Трои цы и по числу тридцатитрехлетней земной жизни Иисуса Христа. Мастеровой послушался, стал это исполнять и вскоре совершенно кинул пить. Да еще что? Через три года ушел в монастырь». «А что выше, – спросил капитан, – Иисусова молитва или Евангелие?» «Все одно и то же, – отвечал я, – что Евангелие, что Иисусова молитва, ибо Божественное имя Иисуса Христа заключает в себе все евангельские истины. Святые отцы гово рят, что Иисусова молитва есть сокращение всего Евангелия». Наконец мы помолились. Капитан начал читать Евангелие от Марка с начала, а я слушать и творить в сердце молитву. Во втором часу за полночь капитан окончил евангелиста, и мы разошлись на покой. По обыкновению моему, я встал рано поутру; все еще спали, и как только начало светать, я ки нулся к моему любимому «Добротолюбию». С ка кой радостью я раскрыл его! Как будто увиделся с родным отцом, бывшим в далекой стороне, или как бы с другом, из мертвых воскресшим. Я ло бызал его и благодарил Бога, возвратившего мне оное. Немедленно я начал читать Феолипта Фи ладельфийского во второй части «Добротолюбия». Удивило меня его наставление, в котором он предла гает в одно и то же время одному и тому же чело веку отправлять три разнородные дела: сидя в трапезе, говорит он, телу давай пищу, слуху чте ние, уму же молитву. Но воспоминание о прошед шем всерадостном вечере опытно, на самом деле разрешило мне мысль сию. И мне открылась здесь тайна, что ум и сердце не одно и то же. Когда встал капитан, я вышел, чтобы поблагодарить за его милости и проститься с ним. Он напоил меня чаем, дал мне целковый и простился. Итак, я пошел в путь мой, радуясь. Пройдя с версту, вспомнил, что я обе щал солдатам целковый, который неожиданно те перь у меня есть. Отдать ли мне его им или нет? Одна мысль говорила мне: они тебя побили и ограбили, да и употребить его им в свою пользу нельзя, ибо они под стражей. А другая мысль представляла другое: вспомни, что в Библии на писано: аще убо алчет враг твой, ухлеби его (Рим. 12, 20). Да и Сам Иисус Христос говорит: любите враги ваша (Мф. 5, 44) и еще: хотящу ризу твою взяти, отдаждь ему и срачицу (см. Мф. 5, 40). Убе дившись сим, я вернулся, и только что подхожу к этапу, всех колодников вывели, чтобы гнать на следующую станцию; я скоренько подбежал, су нул в руки бывший у меня целковый да сказал: «Кайтеся и молитеся. Иисус Христос человеколю бив, Он вас не оставит!» и с сим удалился от них и пошел в другую сторону по своей дороге. Пройдя верст пятьдесят по большой дороге, вздумал я для большего уединения и удобнейшего чтения свернуть на проселок. Долго я шел ле сами, изредка кое-где попадались и небольшие деревни. Иногда по целому дню просиживал в ле су, прилежно читая «Добротолюбие»; многое и див ное познание почерпал я из него. Сердце мое рас палялось к соединению с Богом посредством внутренней молитвы, которую изучить я стремил ся при руководстве и проверке «Добротолюбием», и вместе с сим скорбел, что не нахожу еще пристанища, где спокойно можно было бы посто янно заняться чтением. В сие время также читал я и мою Библию и чувствовал, что начал понимать ее яснее, не так, как прежде, когда весьма многое казалось мне непонятным и я часто встречал недоумение. Справедливо говорят святые отцы, что «Добротолю бие» есть ключ к отверзению тайн в Священном Пи сании. При руководстве оным я стал отчасти по нимать сокровенный смысл слова Божия; мне на чало открываться, что такое внутренний потаен ный сердца человек, что истинная молитва, что поклонение духом, что царствие внутрь нас, что неизреченное ходатайство совоздыхающего Духа Святого, что – будете во Мне, что – даждь Ми твое сердце, что значит облещися во Христа, что зна чит обручение Духа в сердцах наших, что взыва ние сердечное «Авва! Отче!» и пр. Когда при сем я начинал молиться сердцем, все окру жающее меня представлялось мне в восхититель ном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет – все как будто говорило мне, что существует для человека, свидетельствует любовь Божию к чело веку и все молится, все воспевает славу Богу. И я понял из сего, что называется в «Добротолюбии» «ведением словес твари», и увидел способ, по коему можно разговаривать с творениями Божиими. Много времени я так путешествовал. Наконец зашел в такое глухое место, что дня три не попадалось ни одной деревни. Сухари мои все вышли, и я гораздо приуныл, как бы не умереть с голоду. Как скоро начал молиться сердцем, уныние прошло, весь я возложился на волю Божию и сделался весел и покоен. Несколько пройдя по дороге, лежавшей возле огромного леса, я увидел впереди меня выбежавшую из оного леса дворную собаку; я поманил ее, и она, подойдя, начала около меня ласкаться. Обрадовался я и подумал: вот и милость Божия! Непременно в этом лесу пасется стадо, и, конечно, это ручная собака пастуха или, может быть, охотник ходит за охотою; так ли, сяк ли, но, по крайней мере, могу хотя мало выпросить хлеба, ибо другие сутки не ел, или же могу расспросить, где поблизости есть селение. Повертевшись около меня и видя, что нечего у меня взять, собака опять побежала в лес по той узенькой тропинке, по коей выходила на дорогу. Я последовал за ней; пройдя сажен двести, между деревьями увидел, что со бака ушла в нору, из коей, выглядывая, начала ла ять. Вот из-за толстого дерева выходит мужик, худой, бледный, средних лет. Он спросил меня как я сюда зашел. Я его спросил, зачем он тут находит ся. И мы ласково разговорились. Мужик позвал меня в свою землянку и объявил мне, что он по лесовщик и стережет этот лес, проданный на срубку. Он предложил мне хлеб и соль, и завелась между нами беседа. «Завидую я тебе, – сказал я, – что ты так удобно можешь жить в уединении от людей, не так, как я: скитаюсь с места на место да толкусь между всяким народом». «Если есть охота, – говорит он, – то, пожалуй, и ты здесь живи, вон недалеко есть старая землянка прежнего сторожа, она хотя пообвалилась, но летом-то еще жить можно. Паспорт у тебя есть. Хлеба с нас будет, мне приносят каждую неделю из нашей деревни; вот и ручеек, который никогда не пересыхает. Я сам, брат, лет уже десять ем толь ко один хлеб да пью воду и больше никогда ни чего. Да, вот в чем дело: осенью, как отработают ся мужики, то наедет сюда человек двести работников и этот лес срубят, тогда и мне здесь бу дет не у чего, да и тебе не дадут жить здесь. Выслушав все это, я так возрадовался, что так бы и упал ему в ноги. Не знал, как благода рить Бога за такую ко мне милость. О чем скор бел, чего желал, то теперь неожиданно получаю. До глубокой осени еще с лишком четыре месяца, и потому я могу в это время воспользоваться без молвием и спокойствием, удобным к внимательному чтению «Добротолюбия» для изучения и достижения непрестанной молитвы в сердце. Итак, я с радостью остался до времени жить в указанной мне землянке. Мы еще более разговорились с сим приютившим меня простым братом. Он стал рассказывать мне свою жизнь и свои мысли. «Я был, – говорил он, – в деревне своей не послед ний человек, имел мастерство, красил кумач да синил крашенину и жил в довольстве, хотя и не без греха: много обманывал по торговле, божил ся понапрасну, ругался по-матерну, напивался и дрался. Был в нашем селе старый дьячок, у кото рого была старинная-престаринная книжка о Страшном Суде. Он, бывало, ходит по православ ным да и читает, а ему за это дают деньги; ха живал и ко мне. Бывало, дашь ему копеек де сять, так и будет читать от вечера да вплоть до петухов. Вот я, бывало, и слу шаю, сидя за работой, а он читает, какие нам бу дут муки в аду, как изменятся живые, и мертвые воскреснут, как Бог сойдет судить, как Ангелы в трубы затрубят, и какой огонь, смола будут, и как червь грешников будет есть. В одно время, когда я слушал это, мне стало страшно, я поду мал: “Уж муки мне не миновать! Постой, примусь душу спасать, может быть, и отмолю мои грехи”. Подумал-подумал да и бросил мой промысел, избу продал и, как был одинок, пошел в полесов щики с тем, чтобы мир давал мне хлеб, одежду да восковые свечи на богомолье. Вот так и живу здесь более десяти лет. Ем только по разу в день и то один хлеб с водой; каждую ночь встаю с первых петухов и до свету кладу земные поклоны; когда молюсь, затепливаю по семи свечек перед образами. Днем же, когда обхаживаю лес, ношу вериги в два пуда на голом теле. По-матерну не бранюсь, вина и пива не пью и не дерусь ни с кем, баб и девок от роду не знаю. Сначала мне так жить было охотнее, а под конец нападают на меня неотступные мысли. Бог знает, грехи-то отмолишь ли, а жизнь-то трудная. Да и правда ли в книжке-то написано? Где, кажет ся, воскреснуть человеку? Иной уже умер лет сто или больше, его уже и праху-то нет. Да и кто зна ет, будет ли ад, нет ли? Ведь никто с того света не приходил; кажется, как человек умрет да сгни ет, то так и пропадет без вести. Может быть, книжку-то написали попы да начальники сами, чтобы устрашить нас, дураков, чтобы мы жили поскром нее. И так и на земле-то живешь в трудах и ничем не утешишься, и на том свете ничего не будет, так что же из этого? Не лучше ли хоть на земле-то пожить попрохладнее и повеселее? Сии мысли борют меня, – продолжал он, – и боюсь, не принять ся бы опять за прежний мастеровой промысел!» Слушая это, я жалел о нем и думал сам себе: «Говорят, что одни ученые и умные бывают вольнодумцами и ничему не верят, вот и наша братия, простые мужики, какие замышляют неверия». Видно, темному миру попущено ко всем иметь доступ, а на простых-то, может быть, он напада ет и удобнее. Надо сколь можно умудряться и укрепляться против врага душевного словом Божиим. Итак, чтобы сколько можно помочь и поддержать веру в сем брате, я достал из сумки «Добротолюбие», отыскал 109-ю главу преподобного Исихия, прочел и начал ему растолковывать, что воздержание от грехов страха ради мук неуспеш но и неплодно, и невозможно душе освободиться от мысленных грехов ничем иным, кроме хра нения ума и чистоты сердца. Итак, все это при обретается внутренней молитвой, и не только, прибавил я еще, страха ради адских мук, но даже и желания ради Царства Небесного, если кто ста нет совершать спасительные подвиги, то и это святые отцы называют делом наемническим. Они говорят, что боязнь муки есть путь раба, а же лание награды в Царствии есть путь наемника. А Бог хочет, чтобы мы шли к Нему путем сыновним, то есть из любви и усердия к Нему вели себя честно и наслаждались бы спасительным соедине нием с Ним в душе и сердце. Сколько ни изнуряй себя, какие хочешь проходи телесные труды и подвиги, но если не будешь иметь всегда Бога в уме да непрестанной Иисусовой молитвы в сердце, то ты никогда не успокоишься от помыслов и всегда будешь удобопреклонен к греху, при малейших даже случаях. Примись-ка, брат, беспрестанно творить Иисусову молитву. Ведь тебе это можно и удобно в сем уединении, ты скорую увидишь пользу. Не будут и помыслы безбожные приходить, откроется тебе и вера, и любовь к Иисусу Христу; узнаешь, как и мертвые воскреснут, и Страшный Суд покажется тебе так, как истинно он будет. А в сердце-то бу дет такая легкость и радость от молитвы, что ты удивишься и не будешь уже скучать да смущать ся спасительным житием твоим. Далее, как мог, я растолковал ему, как на чать и как продолжать беспрестанно Иисусову молитву и как заповедует о сем слово Божие и поучают святые отцы. Он, по-видимому, как бы изъ являл на то согласие и поуспокоился. После сего я, расставшись с ним, затворился в указанной мне ветхой землянке. Боже мой! Какую я почувствовал радость, спо койствие и восхищение, как только переступил за порог этой пещеры или, лучше сказать, могилы. Она представлялась мне великолепным царским чертогом, исполненным всякого утешения и весе лия. С радостными слезами благодарил я Бога и размышлял: вот теперь-то уже, при таковом покое и тишине, надо пристально заняться своим делом и просить от Господа вразумления. Итак, начал я, во-первых, читать «Доб ротолюбие», все по порядку, с начала до конца, с великим вниманием. В непро должительном времени прочел все и увидел, ка кая мудрость, святыня и глубина в нем содержат ся. Но как в нем писано о многих и разных пред метах и разнообразными наставлениями святых отцов, то я и не мог всего понять и свести в одно место всего того, что хотелось мне узнать в особенно сти о внутренней молитве, дабы почерпнуть из того способ к изучению непрестанной самодействующей молитвы в сердце. А этого очень хоте лось, по заповеди Божией через апостола: рев нуйте же дарований больших (1 Кор. 12, 31), и еще: Духа не угашайте (1 Фес. 5, 19). Думал-думал, как быть? Ума моего не хватает, понятия тоже, растолковать некому. Начну докучать Господу молитвой; авось Господь и вразумит как-нибудь. После сего я целые сутки ничего не делал, как только был в непрестанной молитве, не переставая ни на малейшее время; мысли мои успокоились, и я заснул. И вот вижу во сне, будто я в келлии покойного старца моего и он толкует «Добротолюбие» да и говорит: «Сия святая книга исполнена великой мудрости. Она есть таинственное сокровище разумений сокровенных судеб Божиих. Не по всем местам и не каждому она доступна, однако по мере каждого разумевателя содержит тако вые наставления: для мудрых – мудрые, для простых – простые. А потому вам, простецам, должно читать ее не тем порядком, как расположены в ней книги святых отцов одна за другою. Там этот поря док богословский; а неученому человеку, хотя щему научиться из “Добротолюбия” внутренней мо литве, должно читать его следующим порядком: во-первых, прочесть книгу Никифора монашествующего; потом книгу Григория Синаита всю, кроме кратких глав; преподобного Симе она Нового Богослова о трех образах молитвы и Слово о вере и за сим книгу Каллиста и Игна тия. В сих отцах содержится полное наставление и учение о внутренней молитве сердца, понятное для каждого. А если еще понятнейшее наставление о молитве желаешь видеть, то найди в четвертой части образ молитвы вкратце святейшего патриарха Константинопольского Каллиста. Я как будто, держа в руках мое «Добро толюбие», начал отыскивать сказанное наставление, но никак не мог вскоре найти оное. Старец сам, перевернув несколько листов, сказал: «Вот оно! я тебе его замечу», – и, подняв с земли уголь, подчеркнул оным на поле книги против найденной статьи. Все, что старец говорил, я внимательно слушал и старался как можно тверже и подробнее помнить. Проснулся я, и как еще не рассветало, то лежал и повторял в памяти все виденное мною во сне и что говорил мне старец. Наконец начал размышлять: «Бог знает, душа ли покойного старца является мне или собственные мысли так подстраиваются, ибо я часто и много думаю о “Добротолюбии” и о старце?» С сим недоумением я встал, начинало уже светать. И что же? Вижу на камне, который был вместо стола в моей землянке, разо гнутое «Добротолюбие» на том самом месте, которое указывал мне старец, и подчеркнутое уголь ком точно так, как я видел во сне, даже и самый уголь лежал при книге. Это изумило меня, ибо твердо помню, что с вечера книги тут не было: она свернутая лежала у меня в головах и также верно знаю, что прежде никакой заметки на пока занном месте не было. Сей случай уверил меня в истине сновидения и в богоугодности блаженной памяти старца моего. Вот я и принялся читать «Добротолюбие» по тому самому порядку, который указал мне старец. Прочел раз, прочел то же и в другой, и сие чтение распаляло в душе моей охо ту и усердие, чтобы все прочтенное испытать на деле. Мне понятно и ясно открылось, что значит внутренняя молитва, какие средства к достиже нию оной, и что от нее бывает, и как она наслажда ет душу и сердце, и как распознавать сию сла дость, от Бога ли она, или от естества, или от пре лести. Итак, прежде всего я приступил к отыскиванию места сердечного, по наставлению преподобного Симеона Нового Богослова. Закрыв глаза, смотрел умом, то есть воображением, в сердце, желая представить себе, как оно есть в левой половине груди, и внимательно слушал его биение. Так занимался я сперва по получасу, несколько раз в день. Внача ле ничего не примечал, кроме темноты. Потом в скором времени начало представляться сердце и означаться движение в оном; далее я начал вво дить и изводить Иисусову молитву вместе с дыханием в сердце, по наставлению святых Григо рия Синаита, Каллиста и Игнатия, то есть, втяги вая в себя воздух, с умственным смотрением в сердце воображал и говорил: «Господи Иисусе Христе», а с испущением из себя воздуха: «поми луй мя». Сперва я сим занимался по часу и по два, потом чем дальше, тем чаще стал так упражнять ся и, наконец, почти целый день провождал в сем занятии. Когда нападала тягость, или леность, или сомнение, я немедленно начинал читать в «Добротолюбии» те места, кои наставляют о сердечном делании, и опять являлась охота и усердие к мо литве. Недели через три начал чувствовать боль в сердце, потом некую приятнейшую теплоту в оном, отраду и спокойствие. Это возбуждало и заохочивало меня более и более с прилежностью упражняться в молитве, так что все мысли мои были сим заняты и я ощущал великую радость. С сего времени я начал чувствовать разные повре менные ощущения в сердце и в уме. Иногда бы вало, что как-то насладительно кипело в сердце, в нем такая легкость, свобода и утешение, что я весь изменялся и прелагался в восторг. Иногда чувствовалась пламенная любовь к Иисусу Христу и ко всему созданию Божию. Иногда сами собой лились сладкие слезы благодарения Господу, милующему меня, окаянного грешника. Иногда прежнее глупое понятие мое так уяснялось, что я легко понимал и размышлял о том, о чем прежде не мог и вздумать. Иногда сердечная сладост ная теплота разливалась по всему составу моему, и я умиленно чувствовал при себе везде присут ствие Божие. Иногда ощущал внутри себя вели чайшую радость от призывания имени Иисуса Христа и познавал, что значит сказанное Им: Цар ствие Божие внутрь вас есть (Лк. 17, 21). Испытывая таковые и подобные сим насладительные утешения, я заметил, что последствия сер дечной молитвы открываются в трех видах: в духе, в чувствах и откровениях; в духе, например, сла дость любви Божией, внутренний покой, восхи щение ума, чистота мыслей, сладостное памятование Бога; в чувствах приятное растепливание серд ца, наполнение сладостью всех членов, радостное кипение в сердце, легкость и бодрость, прият ность жизни, нечувствительность к болезням и скорбям. В откровениях просветление разума, понятие Священного Писания, познавание словес твари, отрешение от сует и познание сладости вну тренней жизни, уверение в близости Божией и любви Его к нам. Месяцев пять проведя уединенно в сем молитвенном занятии и наслаждении помянутыми ощущениями, я так привык к сердечной молитве, что упражнялся в ней беспрестанно и, наконец по чувствовал, что молитва уже сама собой, без всякого со стороны моего побуждения, производится и изрекается в уме моем и сердце, не токмо в бодрственном состоянии, но даже и во сне действует точно так же и ни от чего не прерывается, не перестает ни на малейшую секунду, что бы я ни делал. Душа моя благодарила Господа, и сердце истаивало в непрестанном веселии. Настало время рубки леса, начал стекаться народ, и я должен был оставить безмолвное мое жилище. Поблагодарив полесовщика, я помолился, поцеловал тот клочок земли, на котором Бог удостоил меня, недостойного, Своей милости, надел сумку с книгами да и пошел. Весьма долго я скитался по разным местам, покуда добрел до Иркутска. Сердечная, самодействующая молитва была утешением и отрадою во всем пути, при всех встречах, она никогда не переставала услаждать меня, хотя и в разных степенях, где бы я ни находился, что бы ни делал, чем бы ни занимался, ничему она не мешала и ни от чего не умалялась. Если что работаю, а молитва сама собой в сердце, и дело идет скорее; если что внимательно слушаю или читаю, а молитва все не перестает, и я в одно и то же время чувствую и то и другое, точно как будто я раздвоился, или в одном теле моем две души. Боже мой! Как таинственен человек!.. Возвеличишася дела Твоя, Гос поди: вся премудростию сотво рил еси (Пс. 103, 24). Много также встречалось на пути моем чудных случаев и происшествий. Если все их стать рассказывать, то и в сутки не окончить. Да вот, например: однажды зимой под вечер шел я один леском в одну деревню ночевать, которая уже была версты за две в виду. Вдруг напал и ки нулся на меня большой волк. У меня были в ру ках старцевы шерстяные четки (я всегда имел их при себе). Вот я и отмахнул этими четками вол ка. И что же? Четки вырвались у меня из рук и за цепились как-то прямо за шею волка, волк бросился от меня прочь и, прыгнув через терновый куст, запутался задними лапами в кусте, а четка ми-то зацепился за сук сухого дерева да и начал биться, но высвободиться ему было неудобно, ибо четки стянули ему шею. Я с верой перекрестился да и пошел с намерением волка высвободить, а более для того, что думал: если он оборвет четки да убежит с ними, то и драгоценные мои четки пропадут. Только что я подошел и взялся за чет ки, действительно, волк прервал их и побежал без вести. И так я, поблагодарив Бога и помянув блаженного старца моего, благополучно дошел до де ревни, пришел на постоялый двор и выпросился ночевать. Вошел в избу. В переднем углу за сто лом сидели двое: один старичок, другой толстый, средних лет, по виду как будто не простые. Они кушали чай. Я спросил мужика, бывшего при их лошади, кто они такие? Тот сказал мне, что старичок – учитель народного училища, а другой – пи сарь земского суда, оба благородные. Я везу их на ярмарку, верстах в двадцати отсюда. Посидев несколько, я выпросил у бабы иголку с ниткой, подошел к свечке да и стал сшивать разорванные мои четки. Писарь посмотрел да и говорит: «Ви дно, ты прилежно бил поклоны, что и четки-то разорвал?» – «Не я разорвал, а волк…» – «Как, разве вол ки-то молятся?» – сказал засмеявшись писарь. Я рассказал им подробно, как было дело и как драгоценны для меня сии четки. Писарь опять за смеялся и стал говорить: «У вас, пустосвятов, все гда чудеса! А что тут святого? Просто ты швырнул в него, и волк испугался да ушел, ведь и со баки, и волки швырков боятся; и зацепиться в лесу немудрено; мало ли что бывает на свете, так всему и верить, что чудеса?» Услыхав это, учитель начал с ним разговор: «Не заключайте, сударь, так! Вам неизвестна ученая часть… А я вижу в пове ствовании этого мужика таинство натуры и чувственной, и духовной…» «Как же это так?» – спросил писарь. «А вот видите, вы хотя не имеете дальнейшего образования, но, конечно, изволили учить краткую священную историю Ветхого и Нового За ветов, изданную по вопросам и ответам для учи лищ. Помните ли, что когда первосозданный че ловек Адам был в невинном святом состоянии, то гда все животные и звери были ему в покорении, они со страхом подходили к нему, и он нарицал им имена. Старец, чьи сии четки, был свят. А что значит святость? Не что иное, как через подвиги возвращение невинного состояния первого человека в грешном человеке, когда освящается ду ша, освящается и тело. Четки всегда бывали в ру ках освященного; следственно, через прикосновение к ним рук и испарений его привита к ним святая сила – сила невинного состояния первого чело века. Вот таинство натуры духовной!.. Сию силу, по преемству, естественно, ощущают все животные и доныне, и ощущают посредством обоняния; ибо нос у всех зверей и животных есть главнейшее ору дие чувств. Вот таинство натуры чувственной!..» «У вас, ученых, все силы да премудрости, а мы так все попросту: вот как нальешь рюмку водки да хлопнешь, так и будет сила», – сказал писарь да и пошел к шкафу. «Это дело ваше, – сказал учитель, – а уже ученые ведения прошу предоста вить нам». Мне понравилось, как говорил учитель; и я, подойдя к нему, сказал: «Осмелюсь, батюш ка, еще нечто сказать вам о моем старце», – да и объяснил ему, как он мне виделся во сне, как учил и как подчеркнул на «Добротолюбии». Учитель все сие выслушал со вниманием. А писарь, лежа на лавке, ворчал: «Правду говорят, что с ума сходят да зачитываются Библией. Вот оно так и есть! Какой леший будет тебе чертить по ночам на кни гах? Просто сам во сне уронил на пол книгу да и замарал в саже… Вот тебе и чудо! Ой! Уж эти пройдохи! Много мы, брат, видали вашей братии!» Пробормотав это, писарь повернулся к стене и заснул. Я, слыша это, обратился к учите лю да и сказал: «Вот, если угодно, то я покажу вам и ту самую книгу, на которой правильно под черкнуто, а не намарано сажей». Вынул из сумки «Добротолюбие» да и показываю, говоря: «Удивля юсь этой премудрости, как бестелесная душа мог ла взять уголь и писать?..» Учитель, посмотревши заметку, начал говорить: «И это таинство духов. Я сие объясню тебе. Вот видишь, когда духи яв ляются в телесном виде живому человеку, они набирают и составляют себе осязаемое тело из воздуха и световой материи и, когда совершают свое явление, опять возвращают занятое ими в те стихии, из коих был почерпнут состав их те ла. И как воздух имеет упругость, сжимательную и растягательную силу, то душа, облаченная в него, может все брать, действовать и писать. Да какая это у тебя книга? Дай-ка я посмотрю!» Он разогнул, и открылась преподобного Симеона Нового Бого слова слово и речь. «А! Должно быть, книга бо гословская. Я никогда ее не видывал…» – «Эта книга, батюшка, вся почти состоит из учения о внутрен ней сердечной молитве во имя Иисуса Христа; оно раскрыто здесь во всей подробности двадцатью пятью святыми отцами». – «А внутреннюю молитву я знаю», – сказал учитель… Я поклонился ему в но ги и просил сказать мне что-нибудь о внутренней молитве. «А вот что в Новом Завете сказано, что человек и вся тварь суете повинуется не волею (Рим. 8, 20), и все естественно воздыхает, стремится и желает войти в свободу чад Божиих; и это таинственное воздыхание тварей и врож денное стремление душ есть внутренняя молитва. Ей нечего учиться, она есть во всех и во всем!..» «А как же обрести, открыть и восчувствовать ее в сердце, сознать и принять волей своей, достиг нуть, чтобы она явственно действовала, наслажда ла просвещала и спасала бы?» – спросил я. «Не помню, писано ли где об этом в богословских трактатах», – ответил учитель. «Вот здесь, здесь все это написано», – указал я… Учитель взял каран даш, записал название «Добротолюбия» да и гово рит: «Непременно выпишу сию книгу из Тоболь ска и рассмотрю ее». И так мы расстались. Пойдя, я благодарил Бога за беседу с учи телем, а о писаре молился, чтобы Господь устроил хотя бы однажды прочесть ему «Добротолю бие» и вразумил бы его во спасение. А то еще раз весною, приходя в одно село, случилось остановиться мне у священника. Он был человек добрый и одинокий. Я провел у не го три дня. Рассмотревши меня в сие время, он стал мне говорить: «Останься у меня, я положу те бе плату; мне нужен человек добросовестный; ты видел, что у нас строится при старой деревянной церкви новая каменная. Не могу найти верного человека, который бы посмотрел за рабочими да сидел в часовне для сбора подаяния на постройку, а вижу, что ты был бы к сему способен, да и тебе по твоему направлению было бы жить хо рошо; сидел бы один в часовне да молился Бо гу, там есть и каморка уединенная для сторожа – останься, пожалуйста, хотя только на сие время, покуда церковь окончится». Хотя и долго я от казывался, но по убедительной просьбе священ ника должен был согласиться. Так и остался на лето до осени. Вот и стал жить в часовне. Снача ла мне было спокойно и удобно упражняться в молитве, хотя и много народу приходило в ча совню, особенно в праздничные дни, иные молиться, иные позевать, а иные стащить что-ни будь со сборной тарелки. И как я по временам чи тывал то Библию, то «Добротолюбие», то некото рые из приходивших, видя сие, заводили со мною разговор, другие спрашивали прочесть им что-ни будь. По некотором времени я заметил, что одна какая-то крестьянская девица часто ходила в часовню и подолгу молилась Богу. Прислушавшись к ее бормотанью, я узнал, что она читает какие-то странные молитвы, а иные совсем перековерканные. Я спросил, кто ее сему научил. Она сказала, что мать, которая была церковная, а отец ее раскольник по беспоповщине. Пожалев о всем этом, я советовал ей, чтобы она правильно, по преданию святой Церкви, читала молитвы, и потому толковал ей «Отче наш», да «Богородице Дево, радуйся». И, наконец, сказал: «Твори-ка ты поча ще да побольше Иисусову молитву; она доходнее всех молитв до Бога, и ты получишь через нее спасение души». Девица приняла совет мой со вни манием и начала так поступать в простоте. И что же? После непродолжительного времени объяви ла мне, что привыкла к Иисусовой молитве, что чувствует влечение беспрестанно, если бы было можно, ею заниматься и когда молится, то чув ствует приятность и по окончании также радость и охоту опять молиться. Я порадовался сему и со ветовал ей далее и более продолжать молитву во имя Иисуса Христа. Время подходило к концу лета; многие из приходящих в часовню начали приходить и ко мне не только уже за чтением и советами, но и с разными житейскими скорбями и даже за узнаванием отыскивания потерь и пропажей; видно, иные почли меня за ворожею. Наконец и помяну тая девица в горести пришла за советом, как ей быть. Отец вознамерился отдать ее замуж поне воле за раскольника, тоже беспоповщинского, и венчать будет мужик. «Какой же это законный брак, – воскликнула она, – это все равно что блуд! Я хочу бежать куда глаза глядят». Я сказал ей: «Куда же ты убежишь? Ведь опять найдут же тебя. В нынешнее время нигде не укроешься без вида, везде сыщут; а лучше молись поусерднее о сем Бо гу, чтобы Он Своими судьбами разрушил намерение твоего отца и сохранил бы душу твою от греха и от ереси. Это будет надежнее твоего бегства». Время шло далее, и мне невыносимо стало шумно и соблазнительно. Наконец кончилось и лето, я решился оставить часовню и продолжать, как и прежде, путь мой. Пришел к священнику и начал говорить ему: «Вам, батюшка, известно мое устроение. Мне нужна тишина для занятия молитвою, а здесь очень для меня развлеченно и вредно. Вот я исполнил вам послушание, лето прожил; теперь меня отпустите и благословите на уединенный путь». Священнику не хотелось отпускать меня, и он начал меня уговаривать: – Что тебе мешает и здесь молиться? Ведь дела у тебя никакого нет, кроме того, чтобы сидеть в часовне, а хлеб готовый у тебя есть. Пожалуй, там день и ночь молись; живи-ка, брат, с Богом! Ты способен и полезен для сего места, с приходя щими пустяков не болтаешь, а церкви Божией приносишь доход и собираешь верно. Это угод нее перед Богом, нежели твоя уединенная молит ва. Что тебе в уединении, с народом-то молиться еще веселее. Бог создал человека не для того, чтобы он одного себя только знал, но чтобы люди друг другу помогали, друг друга вели ко спасению, кто чем может. Посмотри-ка на святых и на вселенных учителей, они день и ночь хлопотали и пеклись о Церкви да и повсюду проповедовали, а не си дели в уединении и не скрывались от людей. – Всякому, батюшка, свое Бог дает дарование; много было проповедников, много было и отшельников. Кто какую и к чему находил в себе наклонность, тот так и поступал и веровал, что Сам Бог указывал в этом ему спасительный путь. А как вы это мне рассудите, что многие из святых оставляли и сан святительский, настоятельский и священнический и убегали в уединенные пустыни, дабы не смущаться среди народа? Так преподобный Исаак Сирин бежал от своей епископской паствы, так преподобный Афанасий Афонский кинул свою многочисленную обитель, и именно потому, что те места были для них соблазнительные и что они истинно верили гласу Иисуса Христа: какая бо польза человеку, аще мир весь приобрящет, душу же свою отщетит? (Мф. 16, 26). – Да ведь они были святые, – сказал священник. – Если святые, – ответил я, – остерегались, чтобы не повредиться сообщением с людьми, то что же остается делать бессильному грешнику? Наконец, простился я с этим добрым священни ком, и он с любовью проводил меня в путь. Пройдя верст десять, я остановился ночевать в деревне. На сем ночлеге я увидел отчаянно больного мужика и советовал бывшим около не го, чтобы его причастить Святых Христовых Таин. Со гласились, и к утру послали за священником в приходское их село. Я остался подождать, чтобы поклониться Святым Дарам и помолиться при сем великом Таинстве. Вышел на улицу, сел на зава линке да и дожидаюсь, чтобы встретить священ ника. Вдруг неожиданно с задворья выбегает ко мне та девица, которая маливалась в часовне. – Как ты сюда попала? – спросил я. – У нас назначено было быть рукобитью, чтобы выдать меня за раскольника, и я ушла. При сем, поклонившись мне в ноги, начала говорить: – Сде лай милость, возьми меня с собой и отведи в ка кой-нибудь женский монастырь; я не желаю за муж, буду жить в монастыре да творить Иисусову молитву. Тебя там послушают и меня примут. – Помилуй, – сказал я, – куда мне тебя повести? Я в сей стороне ни одного женского монастыря не знаю, да и как я с тобой пойду, когда у тебя нет паспорта? Нигде тебя не примут, да и укрыться тебе нигде нельзя в нынешнее вре мя сейчас поймают да и пошлют по пересылке в свое место да еще накажут за бродяжничество. Иди лучше домой да молись Богу, а если не хо чешь в замужество, то притвори себе какую-нибудь немощь. Это называется спасительное притворство; так поступали святая матерь Климента и преподобная Марина, спасавшаяся в мужском мо настыре, и многие другие. В сие время, когда мы сидели да рассуждали, увидели, что четыре мужика гонят на паре по до роге и прямо подскакали к нам. Схватили девку, посадили ее в телегу и с одним мужиком отпра вили, а трое связали мне руки и погнали меня об ратно в то село, где я летом жил. На все мои оправдания они только кричали: «Мы тебе, свято ша, дадим знать, как девок сманивать!» K вечеру привели меня в сельскую управу, заковали мне но ги в железо да посадили в тюрьму до утра, поку да соберутся судить. Священник, узнав, что я в тюрьме, пришел посетить меня; принес поужи нать, утешал меня и говорил, что заступится за меня и скажет, как духовный отец, что я не таких свойств, как о мне думают. Посидев со мной, он ушел. Попозднее вечером исправник, проезжая куда-то через это село, остановился у выборного, и ему сказали о случившемся. Он велел собрать сходку и меня привести в судейскую избу. Мы вошли, стоим и дожидаемся. Вот и пришел исправник уже в кураже, сел за стол в фуражке да и крикнул: «Эй, Епифан! Ведь девка, дочь твоя, ничего не сне сла со двора?» – «Ничего, батюшка!» – «С этим болваном ни в каких дурных делах не уличены?» – «Нет, батюш ка!» – «Так вот как мы дело-то рассудим да и поре шим: ты с дочерью своей разделайся сам, а этого молодца завтра мы проучим и прогоним да накрепко закажем, чтобы он сюда больше не пока зывался. Вот и все!» Сказав это, исправник слез со стола и отправился в свое место спать, а меня опять посадили в тюрьму. Рано поутру пришли двое – сотский да десятский, высекли меня и вы пустили; и я пошел, благодаря Бога, что он удо стоил меня потерпеть за имя Его. Это меня уте шало и еще более возгревало непрестанную сер дечную молитву. Все сии происшествия нисколько не оскорбили меня, как будто случились с кем другим и я только их видел; даже когда меня секли, то и это в силу было терпеть; молитва, услаждавшая сердце, ничему внимать не попускала. Пройдя версты четыре, я встретил мать девицы, ехавшую с торгу с покупками. Она, уви дев меня, сказала мне: «Жених-то наш отказался; рассердился, видишь, на Акульку, что от него бе жала». Потом дала она мне хлеба да пирог, и я пошел далее. Погода была сухая, и я не захотел ночевать в какой-нибудь деревне, а увидев вечером в лесу два огороженные стога сена, расположился под ними на ночлег. Когда заснул, вижу во сне, будто я иду по дороге и читаю главы Антония Ве ликого из «Добротолюбия». Вдруг догнал меня ста рец да и говорит: «Не тут читаешь, вот где читай», – и указал на 35-ю главу Иоанна Карпафийского, в которой написано следующее: «…Иногда учивший предается в бесчестие и терпит искушения за пользовавшихся от него духовно». И еще указал на 41-ю главу его же, где говорится: «…Елицы молитву зельнее употребляют, сии от страшных и свире пых искушений пленяемы суть». Потом стал говорить: «Бодрствуй духом и не унывай! Помни, что сказал апостол: болий есть, Иже в вас, нежели иже в мире (1 Ин. 4, 4). Вот ты теперь опытно дознал, что никакое искушение не попускается выше сил че ловека, но с искушением творит Бог и скорое избытие (см. 1 Кор. 10, 13). Упование на сию помощь Божию подкрепляло и руководствовало к ревности и усердию святых молитвен ников, кои не только свою жизнь провели в непре станной молитве сами, но из любви поучали и от крывали сие и другим при случае и времени. О сем говорит святой Григорий Фессалоникийский так: “Не токмо нам самим подобает по заповеди Божией молитися непрестанно, во имени Христа, но надлежит учити и открывати сие и прочим, всем вообще монахам, мирянам, мудрым, простым, мужам, женам и детям, и возбуждать во всех усер дие к непрестанной молитве”. Подобно сему гово рит и преподобный Каллист Антиликуда, что “ни умственное делание о Господе (то есть внутрен нюю молитву), ни созерцательное ведение, и спо собы к простертию души горе, не должно удер живать в одном только своем уме, но записывать, предавать писанию и изложению, общей ради пользы и любви”. Да и Слово Божие о сем глаго лет, что брат от брата помогаем, яко град тверд и высок (Притч. 18, 19). Токмо в сем случае всемерно следует убегать тщеславия и охраняться, чтобы семя учения божественного не сеялось на ветер». Я, проснувшись, почувствовал в сердце моем великую радость, а в душе укрепление, и пошел в путь мой далее. После сего, спустя долгое время, и еще был один случай; пожалуй, и его расскажу. Однажды, именно 24 марта, я почувствовал непреодолимое желание, чтобы завтра, то есть в день, посвященный Пречистой Божией Матери, в воспоминание Боже ственного Ея Благовещения, причаститься Святых Христовых Таин. Расспросил, далеко ли церковь; сказали, тридцать верст. Итак, я остаток дня и всю ночь шел, чтобы поспеть к заутрене. Погода была са мая ненастная, то снег, то дождь, и притом силь ный ветер и холод. На дороге надо было перехо дить через небольшой ручеек, и как только вошел я на средину оного, лед под ногами проломился и я окунулся по пояс в воду. Так, замочившись, я пришел к заутрене; отстоял ее и обедню, на которой Бог сподобил меня причаститься. Чтобы провести сей день в спокойствии, без помехи духовной радости, я выпросился у церковного сторожа пробыть до завтра в караулке. Весь оный день я был в несказанной радости и сладости сердечной. Лежал на полатях в сей нетопленой сторожке, как будто покоясь на лоне Авраамовом: молитва действовала сильно. Лю бовь ко Иисусу Христу и Матери Божией, как сладостные волны, клубилась в сердце и как бы погружала душу в утешительный восторг. К ночи вдруг почувствовал я сильный лом в ногах да и вспомнил, что они у меня мокрые. Пренебрегая этим, я начал прилежнее внимать сердцу с молит вой и не стал чувствовать боли. Поутру хотел встать, но вижу, что не могу и пошевелить нога ми – совсем отнялись и расслабли, как плети; сторож насилу стащил меня с полатей. Так я и сидел два дня недвижимый. На третий день сторож на чал выгонять меня из караулки, говоря: «Если ты здесь умрешь, то поди хлопочи за тобой». Едва-едва я выполз кое-как на руках да и лег на цер ковном крыльце. Так лежал я и здесь дня два. Люди, проходившие мимо меня, не обращали ни малого внимания ни на меня, ни на мои просьбы. Наконец какой-то мужик подошел ко мне, сел да и разговорился. Между прочим сказал: «Что ты дашь? Я тебя вылечу. Со мной самим точь-в-точь так бывало; я знаю от сего снадобье». «Нечего мне тебе дать», – ответил я. «А в мешке-то что у тебя?» – «Одни сухари да книги». – «Ну так поработаешь ли мне хоть одно лето, если я тебя вылечу?» – «И ра ботать ничего не могу; ты видишь, что я одной только рукой владею, а другая совсем почти вы сохла». – «Так что же ты умеешь делать?» – «Ничего, кро ме того, что умею читать да писать». – «А, писать! Ну, научи писать мальчишку, сынишку моего, он читать-то маленько знает, а мне хочется, чтобы писал. Но мастера просят дорого, двадцать рублей за выучку». Я согласился, и они со сторожем отта щили меня и поместили у сего мужика на заднем дворе в старой пустой бане. Вот и начал он лечить меня. Набрал по полям, по дворам и по помойным ямам целый четверик разных тлевших костей: и скотских, и птичьих, и всяких; перемыл да перебил их помельче камнем и положил в большую корчагу, закрыл крышкой, на которой была скважина, да и опрокинул во вкопанный в землю пустой горшок, а сверху кор чагу толсто обмазал глиной и, обложив костром дров, жег их с лишком сутки и, подкладывая дрова, говорил: «Вот это будет деготь из ко стей». На другой день откопал из земли горшок, в который натекло через скважину из корчаги с пол штофа густой жидкости, красноватой, маслянистой и сильно пахучей как бы живым сырым мя сом; а кости, бывшие в корчаге, сделались из черных и гнилых так белы, чисты, прозрачны, как бы перламутр или жемчуг. Этой жидкостью на тирал я свои ноги раз по пяти в день. И что же? На другие же сутки почувствовал, что могу ше велить пальцами; на третьи мог уже сгибать и разгибать ноги, а на пятый день стал на них и с палочкой прошелся по двору. Словом, через не делю совершенно ноги мои укрепились по-преж нему. Я благодарил о сем Бога да и думал сам в себе: «Какая премудрость Божия в тварях! Сухие, сгнившие, почти совсем предавшиеся земле кости такую сохраняют в себе жизненную силу, цвет, запах и действие на живые тела и как бы сооб щают жизнь омертвелым телам. Это – залог бу дущего воскресения тел. Вот бы показать сие то му полесовщику, у которого я жил, при сомнении его о всеобщем воскресении!» Оправившись таким образом, я начал учить мальчика, написал вместо прописи Иисусову молитву, заставил его списывать, показывая ему, как хорошенько выводить слова. Учить его было для меня спокойно, потому что он днем прислуживал у управителя и приходил ко мне учиться только в то время, когда управитель спал, то есть от рассвета до поздних обеден. Мальчик был понят лив и вскоре стал порядочно кое-что писать. Уви дев, что он пишет, управитель спросил его: «Кто тебя учит?» Мальчик сказал, что безрукий стран ник, который живет у нас в старой бане. Любо пытный управитель из поляков пришел посмо треть меня и застал меня за чтением «Добротолюбия». Разговорившись со мною, спросил: «Что ты читаешь?» Я показал ему книгу. «А! это “Добротолюбие”, – сказал он. – Я видел сию книгу у нашего ксендза, когда жил в Вильне; однако же я наслышан о ней, что она содержит какие-то странные фо кусы да искусства для молитвы, написанные греческими монахами, подобно тому как в Индии да Бухарии фанатики сидят да надуваются, до биваясь, чтобы было у них щекотание в сердце, и по глупости почитают это натуральное чувство за молитву, будто даваемую им Богом. Надо мо литься просто с целью выполнения нашего долга перед Богом; встал да прочел “Отче наш”, как научил Христос. Вот на целый день и прав, а не беспрестанно ладить одно и то же; так, пожалуй, и с ума сойдешь, да и сердце-то повредишь». «Не думайте, батюшка, так о сей святой книге. Ее написали не простые греческие монахи, а древние великие и святейшие люди, которых и ваша церковь почитает, как-то: преподобные Антоний Великий, Макарий Великий, Марк Подвижник, святитель Иоанн Златоуст и пр. Да и индийские-то и бухарские монахи переняли у них же сердечный способ к внутренней молитве, но только перепортили и сами исказили его, как рассказывал мне мой старец. А в “Добротолюбии” все наставления о сердечном молитвен ном дей ствии почерпнуты из слова Божия, из Святой Библии, в которой Тот же Иисус Христос, Который повелел читать: “Отче наш”, заповедовал и непрестанную сердечную молитву, говоря: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем и всем помышле нием твоим (Мф. 22, 37); блюдите, бдите и молитеся (Мк. 13, 33); будите во Мне, и Аз в вас (Ин. 15, 4). А святые отцы, приводя свидетельство святого царя Давида из Псалтири: вкуси те и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 9), – толкуют его так, что должно христианину всеми мерами искать и достигать сладости в молитве и не престанно искать в ней утешения, а не просто, только по однажды в день, читать “Отче наш”. Вот я вам прочитаю, как сии святые осуждают тех, кои не стараются о снискании и изучении сла достной сердечной молитвы. Они пишут, что та ковые погрешают в том, что 1) Богодухновенным Писаниям являются противоречащими; что 2) не предполагают высшего и совершеннейшего со стояния для души, но, довольствуясь одними на ружными добродетелями, алкания и жажды прав ды иметь не могут, а потому лишаются блажен ства и радования о Господе; что 3) мечтая о себе по внешним своим добродетелям, нередко впада ют в прелесть или гордость и тем отщетеваются». «Это ты читаешь что-то высокое, – сказал управи тель, – куда нам, мирским людям, за сим гнаться!» – «Вот я вам почитаю попроще и о том, как и в мир ском быту добрые люди поучались непрестанной молитве». Я нашел в «Добротолюбии» слово преподобного Симеона Нового Богослова о Георгии юноше и начал чи тать. Управителю это понравилось, и он сказал мне: «Дай-ка мне почитать сию книгу, в свободное время когда-нибудь я рассмотрю ее». – «Пожалуй, на сутки дам, а больше не могу, ибо я читаю ее каж додневно и без нее не могу быть». – «Но, по крайней мере, спиши для меня это, что ты теперь прочи тал; я заплачу тебе». – «Платы вашей мне не нужно, а я так с любовью спишу, только бы Бог дал вам усердие к молитве». Немедленно я с удовольствием переписал прочтенное слово. Он читал его жене своей, и обоим им оно нравилось. Вот иногда они стали присылать за мной. Я хаживал к ним с «Добротолюбием», читал там, а они, сидя за чаем, слу шали. Однажды они оставили меня пообедать. Жена управителя, ласковая старушка, сидела с нами и кушала жареную рыбу. Как-то по неосто рожности она подавилась костью; какие ни делали ей пособия, никак не могли освободить, она чув ствовала сильную боль в горле и часа через два слегла. Послали за лекарем за тридцать верст, а я, пожа лев, пошел домой уже вечером. Ночью в тонком сне слышу голос старца моего, а никого не вижу; голос говорил мне: «Вот тебя твой хозяин вылечил, а ты что не поможешь упра вительше? Бог приказал соболезновать о ближ нем». – «С радостью помог бы я, да чем? Не знаю ни какого средства». – «А вот что ты сделай. Она с само го начала жизни своей имеет отвращение к дере вянному маслу и не только употреблять, но даже и запаха его не может сносить без тошноты; а потому дай ей ложку деревянного масла выпить, ее станет рвать, кость извергнется, а маслом об мажется та рана в горле, которую оцарапала кость, и она выздоровеет». – «Да как же я дам, коли она имеет отвращение, – она не будет пить?» – «Ты вели управителю, чтобы подер жал ее за голову, да вдруг, хоть насильно, и влей ей в рот». Я, очнув шись, немедленно пошел к управителю и пере сказал ему сие подробно. Он и говорит: «Что те перь сделает твое масло? Вот уже она хрипит и бредит, да и шея вся распухла. Впрочем, пожалуй, испытаем; масло – лекарство безвредное, хотя и не сделает помощи». Он налил в рюмку деревянного масла, и мы кое-как дали ей проглотить. Тут же началась сильная рвота, и вскоре кость изверглась с кровью. Ей стало легче, и она крепко уснула. Поутру я пришел проведать и увидел, что она спокойно сидит за чаем и вместе с мужем своим удивляется излечению, а более тому, как сказано мне во сне, что она не любит деревянного масла, ибо этого никто, кроме их обоих, не знал. Вот приехал и лекарь, управительша рассказала, что с ней случилось, а я рассказал, как мужик вы лечил мне ноги. Лекарь, выслушав, сказал: «Ни тот ни другой случай не удивительны; в обоих действовала сама сила натуры, однако же для па мяти я это запишу». Вынул карандаш и записал в памятной своей книжке. После этого вскоре разнесся слух по всему околотку, что я и провидец, и лекарь, и знахарь. Со всех сторон беспрестанно начали приходить ко мне с разными своими делами и случаями, прино сили мне подарки и стали почитать и ублажать меня. С неделю я посмотрел на это и, убоявшись, чтобы не впасть в тщеславие и не повредиться рассеянностью, ушел оттуда тайно ночью. Итак, опять пустился я в уединенный путь мой и почувствовал такую легкость, как будто гора с плеч свалилась. Молитва все более и более утешала меня, так что иногда сердце мое воскипало от безмерной любви к Иисусу Христу и от сего сладостного кипения как бы утешительные струи проливались по всем моим суставам. Память о Иисусе Христе так напечатлевалась в уме моем, что, размышляя о евангельских событиях, я как бы их перед глазами видел, умилялся и радостно плакал, иногда в сердце чувствовал радость, что и пересказать сего не умею. Случалось, что иногда суток по трое не входил в селения человеческие и в восторге ощущал, как будто один только я на земле, один окаянный грешник перед милостивым и человеколюбивым Богом. Уединение сие утешало меня, и молитвенная сладость при оном бывала гораздо ощутительнее, нежели в много людстве. Наконец дошел я до Иркутска. Поклонившись святым мощам святителя Иннокентия, начал думать сам с собою: куда же мне теперь идти? А здесь долго жить мне не хотелось, ибо город много людный. В раздумье пошел я по улице. Вот и встретился мне здешний какой-то купец, остано вил меня да и стал говорить: «Ты странник? Что же не зайдешь ко мне?» Мы пришли с ним в бога тый его дом. Он спросил меня, какой я человек, и я рассказал ему мое происхождение. Выслушави, он начал говорить мне: «Вот бы ты простран ствовал в старый Иерусалим. Там-то святыня, ка кой нигде подобной нет!» «С радостью бы пошел, – ответил я, – но не имею к тому средств; сухим пу тем до моря могу пройти, а море переехать за платить нечем, надо много денег». «Желаешь ли, – сказал купец, – Я предоставлю тебе средство. Вот я прошлого года отправил уже туда одного старич ка из наших мещан». Я упал ему в ноги, и он стал говорить: «Слушай же, я дам тебе письмо к род ному сыну моему в Одессу, он там живет и имеет торговые дела с Константинополем; у него ходят корабли, и он с радостью довезет тебя до Кон стантинополя, а там велит приказчикам своим на нять для тебя место на корабле до Иерусалима и деньги заплатит. Ведь это стоит не очень дорого». Услышав это, я обрадовался, много благодарил сего моего благодетеля за его милости, а паче благодарил Бога, что Он являет мне такую отеческую любовь Свою и попечение о мне, окаян ном грешнике, не делающем никакого добра ни себе, ни людям и туне изъедающем чужой хлеб в праздности. И так я у сего благодетельного купца прогостил три дня. Он написал мне по обещанию своему письмо к своему сыну обо мне, и вот я иду теперь в Одессу с намерением достигнуть и до святого города Иерусалима. Но не знаю, допу стит ли Господь поклониться Его Живоносному Гробу. Рассказ третий Перед самым выходом из Иркутска я пошел еще к духовному отцу, с которым вел беседы, и сказал ему: «Вот я уже совсем на пути в Иеруса лим; зашел проститься да поблагодарить за христианскую любовь ко мне, недостойному стран нику». Он сказал мне: «Бог да благословит путь твой. Но что же ты ничего мне не сказал о себе, кто ты и откуда. Много я наслушался от тебя о твоих путешествиях; любопытно было бы узнать о твоем происхождении и жизни до странничества». – Хорошо, – сказал я, – с удовольствием расскажу и это. Это не длинная история. Родился я в деревне Орловской губернии. После отца и матери осталось нас двое: я да стар ший брат мой. Ему было десять лет, а мне два года – третий. Вот и взял нас дедушка к себе на прокормление; он был старик зажиточный и чест ный, держал постоялый двор на большой дороге, и по доброте его много стаивало у него приез жих. Стали мы у него жить. Брат мой был резв и все бегал по деревне, а я больше вертелся около дедушки. По праздникам ходили мы с ним в цер ковь, а дома он часто читывал Библию, вот эту самую, которая у меня. Брат мой вырос и испор тился – приучился пить. Мне было уже семь лет; однажды я лежал с братом моим на печи и он столкнул меня оттуда, и я повредил левую руку. С тех пор и по сие время ею не владею – вся вы сохла. Дедушка, видя, что я к сельским работам буду неспособен, начал учить меня грамоте, и как азбуки у нас не было, то он учил меня по сей же Библии, как-то: указывая азы, заставлял складывать слова да примечать буквы. Так и сам не по нимаю, каким образом, твердя за ним, я в продол жение времени научился читать. И, наконец, когда дедушка стал худо видеть, то часто меня уже за ставлял читать Библию, а сам слушал да поправ лял. У нас нередко стаивал земский писарь, который писал прекрасно, я смотрел, и мне нрави лось, как он пишет. Вот я и сам по его примеру начал выводить слова, он мне указывал, давал бу маги и чернил и чинил мне перья. Так я и писать научился. Дедушка был сему рад и на ставлял меня так: вот теперь тебе Бог открыл гра моту, будешь человеком, а потому благодари за сие Господа и чаще молись. Итак, мы ко всем службам ходили в церковь да и дома очень часто молились; меня заставляли читать «Помилуй мя, Боже…», а дедушка с бабушкой клали по клоны или стояли на коленях. Наконец мне уже стало семнадцать лет, и бабушка умерла. Дедуш ка стал говорить мне: «Вот у нас нет хозяйки в до му, а как без бабы? Старший брат твой замотал ся, я хочу тебя женить». Я отказывался, представ ляя свое увечье, но дедушка настоял, и меня же нили, выбрали девку степенную и добрую, двад цати лет. Прошел год, и дедушка мой сделался при смерти болен. Призвав меня, начал он про щаться и говорит: «Вот тебе дом и все наследство, живи по совести, никого не обманывай да молись больше всего Богу, все от Него. Ни на что не на дейся, кроме Бога, ходи в церковь, читай Библию да нас со старухой поминай. Вот тебе и денег ты сяча рублей, береги, попусту не трать, но и скуп не будь, нищим и церквам Божиим подавай». Так он умер, и я похоронил его. Брату стало завидно, что двор и имение отданы одному мне. Он начал на меня злиться, и до того враг в сем помогал ему, что даже намеревался убить меня. Наконец вот что он сделал ночью, когда мы спа ли и постояльцев никого не было: подломал чу лан, где хранились деньги, вытащил их из сунду ка да и зажег чулан. Мы услышали уже тогда, когда вся изба и двор занялись огнем, и едва выскочили из окошка, в том только, в чем спали. Библия лежала у нас под головами, и мы ее выхватили с собой. Смотревши, как горел дом наш, мы между собой говорили: «Слава Богу! Хоть Библия-то уцелела, хоть есть чем утешиться нам в горе». Итак, все имущество наше сгорело, и брат от нас ушел без вести. Уже после узнали, когда он начал пьянствовать да хвалиться, что он день ги унес и двор зажег. Остались мы наги и босы, совершенные нищие, кое-как в долг поставили маленькую хижину да и стали жить бобылями. Жена моя была рукодельная, мастерица ткать, прясть, шить, бра ла у людей работу да день и ночь трудилась и меня кормила. Я же по безрукости моей даже и лаптей плести не мог. Она, бывало, ткет или прядет, а я сижу около нее да читаю Библию, и она слушает да иногда и заплачет. Когда я спрошу: «О чем же ты плачешь? Ведь, слава Богу, живем», то она и ответит: «То мне умилительно, что в Библии-то очень хорошо написано». Также помнили и де душкино приказание: постились часто, каждое утро читали акафист Божией Матери и на ночь клали по тысяче поклонов, чтобы не искушаться. И так жили мы спокойно два года. Но вот что удивительно, что хотя о внутренней молитве, творимой в сердце, и понятия мы не имели и никогда не слыхали, а молились просто только язы ком да без толку клали поклоны, как болваны кувыркались, а охота к молитве была, и долгая наружная и без понятия молитва не казалась трудною, но отправлялась с удовольствием. Вид но, правду мне сказал один учитель, что бывает тайная молитва внутри человека, о которой он и сам не знает, как она сама собой производится неведомо в душе и возбуждает к молению, кто какое знает и как умеет. По прошествии двух лет таковой нашей жизни вдруг жена моя занемогла сильною горячкою и, причастившись, на девятый день скончалась. Остался я один-одинехонек, делать ничего не мог; пришлось ходить по миру, а было совестно про сить милостыню. К тому же такая напала на меня грусть по жене, что не знал, куда деваться. Как, бывало, войду в свою хижину да увижу ее одеж ду или какой-нибудь платок, так и взвою да и упаду без памяти. Итак, не мог я долее переносить тоски моей, живя дома, а потому продал свою хижину за двадцать рублей, а какая была одежда моя и женина, всю роздал нищим. Мне дали по калечеству моему вечный увольнительный паспорт, и я немедленно взял свою любезную Библию да и пошел куда глаза глядят. Выйдя, думал я, куда же теперь идти? Пойду прежде всего в Киев, поклонюсь угодникам Божиим и попрошу их помощи в скорби моей. Как скоро решился на сие, стало мне легче, и дошел я до Киева с отрадой. С тех пор вот уже 13 лет безостановочно стран ствую по разным местам; обходил много церквей и монастырей, а теперь все уже больше скитаюсь по степям да по полям. Не знаю, благоволит ли Господь добраться до святого Иерусалима. Там пора бы, если будет воля Божия, уже и грешные кости похоронить. – А сколько тебе от роду лет? – Тридцать три года. – Возраста Христова! Рассказ четвертый Мне же прилеплятися Богови благо есть, полагати на Господа упование спасения мо его.     (Пс. 72, 28). Справедлива русская пословица: «Человек предполагает, а Бог располагает», – сказал я, придя еще к отцу моему духовному. Я полагал, что нынешний день буду идти да идти по пути ко святому граду Иерусалиму, а вот вышло иначе. Со всем непредвиденный случай оставил меня и еще на три дня в сем же месте. И я не утерпел, чтобы не прийти к вам, дабы известить о сем и принять совет в решимости моей при сем случае, который совсем неожиданно встретился следующим об разом. Распростившись со всеми, я пошел с помощью Божией в путь мой, и только хотел выйти за заставу, как у ворот последнего дома увидел сто явшего знакомого человека, который некогда был такой же, как и я, странник и которого я года три не видел. Поздоровавшись, он спросил, куда я иду. Я ответил: «Хочется, если будет угодно Богу, в старый Иерусалим». «Слава Богу! – подхватил он. – Вот есть тебе здесь и хороший попутчик». «Бог с тобой и с ним, – сказал я, – разве ты не знаешь, что, по своеобычному моему нраву, я никогда не хожу с товарищами, а привык странствовать всегда один?» – «Да выслушай-ка: я знаю, что этот попутчик будет тебе по нраву. Как ему с тобой, так и тебе с ним будет хорошо. Вот видишь ли, отец хозяина этого дома, в котором я нанимаюсь работником, идет по обещанию тоже в старый Иерусалим, и тебе с ним будет повадно. Он здешний мещанин, старик добрый и притом совершенно глухой, так что, как ни кричи, ничего не может слышать. Если о чем его спросишь, то нужно написать ему на бу мажке, и тогда ответит. И поэтому он не надоест тебе в пути, ничего говорить с тобою не будет, он и дома-то все больше молчит, а для него ты будешь необходимым в дороге. Сын его дает ему лошадь и телегу до Одессы, с тем чтобы там ее продать. Хотя старик-то желает пешком идти, но для его поклажи и некоторых посылок ко Гробу Господню пойдет с ним и лошадь. Вот и ты свою сумку можешь положить тут же. Теперь подумай: как же можно старого и глухого человека отпу стить с лошадью одного в такой дальний путь? Искали, искали проводника, но все просят очень дорого, да и опасно отпустить его с неизвестным человеком, ибо при нем есть и деньги, и вещи. Согласись, брат, право, будет хорошо; решись во славу Божию и для любви к ближнему. А я хо зяев-то о тебе заверю, и они несказанно будут сему рады; они люди добрые и меня очень любят, вот уже я нанимаюсь у них два года». Поговорив так у ворот, он привел меня в дом к хозяину, и я, увидев, что, должно быть, семейство честное, со гласился на их предложение. Вот теперь и расположились мы на третий день праздника Рождества Христова, если благословит Бог, отслушав Бо жественную литургию, отправиться в путь. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/raznoe/otkrovennye-rasskazy-strannika-duhovnomu-svoemu-otcu/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.