Жильцы белого света Надежда Тэффи Надежда Тэффи Жильцы белого света * * * «Жилец белого света». Это звучит не так гордо, как «гражданин вселенной». Гражданин вселенной – выражение, включающее в себя, главным образом, понятие о каких-то правах, о своей определенной доле в земных благах. Жилец белого света – человек подневольный, пришибленный. Гражданин вселенной достиг своего. Жилец белого света – борется и не достигает. Гражданин вселенной – вымысел. Жилец белого света – реальность. На белом свете жить трудно. И не столько утомляет необходимая для жизни работа, сколько самозащита. – От кого? Кто нападает? – Все. Всегда. Везде. Всячески. Отчего же они нападают? Борьба за существование? Otes-toi que je m’y mette![1 - Убирайся, я займу это место! (фр.)] Спихнув человека, занять его место? Ах, если бы так! В этом был бы хоть практический смысл. А ведь то, от чего постоянно защищаются, смысла не имеет, потому что не имеет цели. Имеет только причину. Причина это – больная печень, бешеная форма неврастении, реакция на неотмщенную обиду, зависть, отчаяние и глупость. Все это действует порознь или в различных сочетаниях, или огромным всесоединяющим аккордом. Как на органе «grand jeu»[2 - Буквально: «большая игра» (фр.), то есть звучание всех регистров.], когда все клапаны открыты для потрясающего своды гула и рева. Такова жизнь, таков человек. Ничего не поделаешь. Чем же люди защищаются? Каково их оружие, их щит? А оружие их таково: Молодость, красота, деньги и удача. Эти четыре пистолета должны быть у каждого. Если их нет – нужно притворяться, что они есть. У женщин больше возможностей, чем у мужчин, симулировать красоту и молодость. К их услугам, если не институты красоты, то просто пудра, кремы и краски. Эстетическая хирургия все больше завоевывает себе право на существование, и женщины меняют форму своего носа или груди так же откровенно, как переменили бы прическу в локоны на прическу роликом. Недавно в газетах мелькнуло описание любопытной операции освежения уха. Опытный хирург освежил какое-то несвежее ухо. Для этого он вырезал из груди клиентки полоску кожи и обтянул заново это проклятое ухо. Но чтобы не оставлять грудь ободранной, он вырезал полоску кожи с ее спины и наложил на грудь заплатку. Но спина без кожи тоже не могла оставаться. Тогда он вырезал кусок кожи с бедра и залатал спину. Что именно налепил он на бедро – не сказано, но это и неважно. Я думаю, и сама клиентка махнула на него рукой. Не беда, если она вся в заплатах. Главное, чтобы ухо было молодое. Эстетические операции никого не смущают. Недавно к одному очень известному врачу по внутренним болезням явилась молодая дама, которая спросила, может ли ее организм вынести операцию. Ей нужно исправить форму груди. У дамы была хорошая фигура, и врача удивило ее желание. – Ах, вы не знаете условий нашей жизни, – серьезно отвечала дама. – Для Европы моя фигура хороша, но я чилийка, я живу в Чили, и у нас часто бывают землетрясения. – Ну, так наденьте лифчик потуже, если на то пошло, – посоветовал врач. – Какой там лифчик! – махнула рукой чилийка. – Во время землетрясения принято выскакивать из дому кто как есть и даже всегда выбегают еле-еле одетые. – А если землетрясение днем? – Все равно. Одинаково. – Ну, раз такие серьезные причины, так уж тут отговаривать трудно. Красота, как оружие самозащиты, признана прочно. Даже самые серьезные мужчины, искренне осуждающие женщин за чрезмерное занятие своей внешностью, и те не могут устоять против этого закона самозащиты, и выражается он у них в виде робкого, жиденького начеса от уха до уха, через лысину. Так защищается человек оружием молодости и красоты. О том, как человек защищается деньгами, – рассказывать нечего. Это и так хорошо известно. Но самозащита эта принимает иногда такие формы, что не сразу и поймешь, что это орудует именно она. Вот, например, какая-нибудь семья устраивает у себя прием, сзывает гостей. Начинаются приготовления. И, дымясь, как перед боем, Фитили горят. Да, именно. Фитили горят. Чистится квартира. Все обиходно-скверное припрятывается. Враг не должен видеть слабого места. Он направит на это слабое место огонь, и сражение проиграно. Если на ковре пятно – на него ставят столик, кресло. Если на скатерти дыра – ее закрывают корзинкой с печеньем, вазочкой с цветами. Купают детей и собаку, моют кота бензином, чистят дверные ручки и переворачивают диванные подушки свежей стороной наружу. Если в доме водится какая-нибудь неэстетическая тетка с флюсом, – ее запирают в плакар.[3 - Placard – стенной шкаф (фр.).] Все вычищено, все прибрано, что нужно, закуплено, на лицах зверски-напряженная улыбка: голыми руками нас не возьмешь. И, дымясь, как перед боем, Фитили горят. А тем временем гости тоже вооружаются. – Я не могу надеть коричневое платье, – с отчаянием говорит мужу приглашенная дама. – Я в нем была уже два раза. И муж тоже понимает, что это трудно, что это обнаруживает нечто такое, в чем признаваться нельзя, – отсутствие лишних денег. – Накинь мех, будет холодно. – А вдруг у них натоплено? Еще хуже, если догадаются, что я нарочно мех надела. Муж вздыхает. Что тут посоветуешь? Прямо хоть отказывайся от вылазки. С таким оружием во вражескую крепость! – Посмотрите, Серж, – говорит теща, – незаметно, что у меня рукава на локтях блестят? – Может быть, лучше мамаше остаться дома? – испуганно шепчет жене Серж. – Ну, знаешь, их бабушка не лучше. Муж вспоминает «их бабушку» и радостно констатирует, что это такая брешь в укреплении, благодаря которой их всех можно штурмом взять. – Я расскажу им, как я в ресторане сидел почти за одним столом с великим князем. – И не забудь сказать, что ты передал ему свою зажигалку. – Ах, верно. Я и забыл. – А они скажут, – вступила теща, – по ресторанам князьям зажигалки подает, а жене приличного платья сшить не может. – Ну, я как-нибудь выкручусь, – героически решает жена. Глаза у нее сверкают. Она не сдастся живая. – Я им скажу, что меня пригласила на все лето одна страшно богатая дама в… куда? – Шпарь – в Италию, – решил муж. – На время жары на озерах, а то так в Венецию, – согласилась жена. – Путешествовать на яхте, – посоветовала теща. – Это еще шикарнее. – Так надо все-таки условиться, а то так завремся, что все вылезет наружу. – Собственно говоря, здесь даже особенной лжи нет. Ведь Маня приглашала меня на целую неделю к ней в Медон. Ну, а здесь немножко дольше, и не в Медон, а в Италию. Чего же тут уславливаться? Перед уходом оглядывают себя в зеркало и осматривают друг друга. – Перчатки не забыла? – Почисти отвороты… Вот щетка. – Боже мой! С мизинца лак слез. Подожди минутку. – Мамаша, напудрите немножко нос. Нельзя же так. Вид такой, точно вы прямо из кухни. – Так ведь оно и правда. – Но совершенно лишнее, чтобы все об этом знали. (Ружья начищены. Пушки наведены. Затворы смазаны. Прицел взят. Недолет. Перелет. Ба-бах!) – Идем. Бой назначен на девять часов. Все готово. Штурм ведется с нескольких концов. Сердюковы, Лютобеевы, Бабаносовы, Гринбаум (партизан-одиночка). Идут. Пришли. Ворота крепости широко растворены. Но доверять не следует. Мадам Бабаносова первая открывает огонь: – Батюшки, какой шик! В передней, и вазочка с цветами! А мы и в гостиной-то никогда не ставим. Петя не любит. От цветов, говорит, только лишний сор и посторонний запах. – Нет, отчего же, – вступает муж (резервные войска). – Я люблю цветы, но такие, которые действительно украшают – огромный букет хризантем, куст белых лилий. – Ах, не люблю, – защищает прорыв хозяйка. – Лилии слишком сильно пахнут. Тут супруг Бабаносов выкатывает дальнобойное орудие: – А эти ваши нарциссики не пахнут? Разница только та, что лилии пахнут лилиями, а эти нарциссики – конюшней. Уж вы, хе-хе-хе, не сердитесь. – Ну, что вы, что вы! – вдруг вступается партизан-одиночка, который при виде бутылки коньяку подло сменил вехи и перешел на сторону осаждаемых. – Нарциссы – любимые цветы японских самураев. Это партизану даром не проходит. «Поймать! Расстрелять!» У партизана в семье скандал. Мамаша сбежала с парикмахером. – А как здоровье вашей матушки? – елейно-почтительным тоном спрашивает Сердюков. – Благодарю вас. Она уехала на юг. – Что так? – Просто немножко отдохнуть. – Устала, значит? Впрочем, это очень благоразумно. В ее возрасте следует себя очень беречь. У партизана забегали по скулам желваки. Он оборачивается к ехидно улыбающейся жене Сердюкова и говорит почтительно: – Вы, значит, тоже едете на юг отдохнуть? – Этим «значит» запалил ей прямо в лоб. Лютобеева немедленно подобрала труп Сердюковой и старается его оживить: – Какое прелестное это ваше платье! Сейчас видно, что из хорошего дома. И какая вы в нем тоненькая. Сердюкова возвращается к жизни. Но хозяйка дома не дремлет. «Огонь!» – командует она сама себе и говорит Сердюковой восторженно: – Да, замечательно удачное платье. Я всегда на него любуюсь. Убила. «Всегда»! Но Сердюкова еще шевелится: – Ах, я его без конца ношу. Наверное, всем уже надоело. Новые платья висят в шкапу, а я все треплю это и не могу с ним расстаться. Муж говорит: «Зачем же ты нашила себе столько новых, раз ты их не носишь?» Хозяйка в ответ грустно улыбается, как врач, который смотрит на агонию своего пациента и знает, что наука бессильна, а пациент все еще надеется. А в это время между хозяином и Бабаносовым идет крупный моральный мордобой. На тему испанской войны. Бабаносов лезет на приступ, хозяин поливает его по старинке с крепостной стены кипятком. – Народ не потерпит власти Франко! Испания изойдет кровью! – кричит Бабаносов. – А вашему сердцу дорог коммунизм? – шпарит его хозяин. – Вот уж не думал, что буду принимать у себя большевика! – И так и будет, – не слушает его и орет Бабаносов, одновременно переворачивая во рту бублик с маком. – Так и будет! И не отгородитесь вы от жизни вашими цветочками и вазочками. – Петя, оставь! – урезонивает его жена. – Симпатии нашего милого хозяина давно всем известны. – Да-с. И хорошо, что известны! – орет хозяин и вдруг бахает из орудия большого калибра: – По крайней мере, никто не посмеет сказать, что я большевистские векселя учитывал. Бой идет долго по всему фронту, с последним метро атакующие отступают, унося убитых и раненых. Дома зализывают раны. – В общем, было довольно мило. Во всяком случае, оживленно. – Бабаносиха воображает, что еще может нравиться, с ее носом а-ля хвост жареной курицы. – Ужасная штука, эти закрытые сандвичи. Никогда не знаешь, на что нарвешься. Мазанут кошачьей печенки, и кушайте пожалуйста. – Так все провинциально. – Лютобеева – какое-то ископаемое. – Гринбаум тоже типик! – Надо будет их всех позвать на будущей неделе. Праздник перемирия короток. Враги готовят силы. Занятно на этом свете, господа. notes Примечания 1 Убирайся, я займу это место! (фр.) 2 Буквально: «большая игра» (фр.), то есть звучание всех регистров. 3 Placard – стенной шкаф (фр.).