Петр Великий и Санкт-Петербург в истории России Александр Радьевич Андреев Максим Александрович Андреев Эти невозможные люди Часть исследователей считает деятельность Петра благом для России, часть – вредом, но никто не считает ее малой и безрезультатной. Вовсе не случайно в мае 1708 года в устье Невы будущий император основал город, в первые дни называвшийся Петрополем, а затем ставший Санкт-Петербургом. Гениальный ум Петра понял значение этого устья, сумел его добыть, укрепить и использовать. Во время Невской операции Петру было 30 лет. Он был в расцвете сил и впервые творчески проявил эти силы в сложнейшем военно-политическом предприятии освоения Прибалтики. Заканчивалось время средневековой Московской Руси. Начиналось время новой истории России – время Российской империи. А.Р. Андреев, М.А. Андреев Петр Великий и Санкт-Петербург в истории России Великий Петр и «Золотой город на серебряном горизонте» Эпоха Петра Великого, его личность, роль в истории России пользуются огромным вниманием у отечественных и зарубежных политиков и историков. Великий российский историк В. Ключевский писал в конце XIX века: «Вся наша история делилась на два периода: на Русь древнюю, допетровскую, и Русь новую, петровскую и послепетровскую», Такая периодизация российской истории ее корифеем только подчеркивает огромное значение деятельности Петра Первого для нашей Родины. Великий государственный деятель, полководец, дипломат – личность мирового масштаба. Мыслителей всего мира всегда волновали взаимоотношение государства и общества, механизм возникновения неограниченной власти, ее место в истории страны. А уж если деятельность монарха с неограниченной, самодержавной властью превращает страну в великую мировую державу – длительный и повышенный интерес к эпохе Петра историков и политиков гарантирован. Все исследователи признавали, что Петр был лидером своего народа, его властителем, обладавшим крутым нравом, самым заметным и влиятельным деятелем своего времени. Современники великого государя, как всегда «не видевшие пророка в своём отечестве», основное внимание обращали на условия своей жизни, созданные в результате деятельности Петра. Многие люди часто хотят хорошо жить «здесь и сейчас», не думая о будущем ни своих детей и внуков, ни своей Родины. О Петре остались многочисленные высказывания людей, живших с ним в одно время: «Как царица Наталья Кирилловна стала отходить сего света, и в то число ему говорила: ты де не сын мой, замененный»; «Он не царского рода, а подмененный младенец – не русский, а из слободы Немецкой»; «Какой он царь? Враг, морок мирской; мироед, весь мир переел; на него, кутилку, переводу нет, только переводит добрых людей; сколько ему по Москве ни скакать, быть ему без головы»; «Он крестьян разорил с домами, мужей побрал в солдаты, детей осиротил и заставил плакать всех; служилых людей всех выволок на службу, нигде от него не уйдешь!» Петра даже называли «антихристом», но так думали только те, кто не знал его лично и тем более не работал с ним. В день провозглашения Российской империи в 1721 году канцлер граф Н. Головкин в официальной речи провозгласил: «Вашими неусыпными трудами и руководством мы, ваши верные подданные, из тьмы неведения на театр славы всего света, из небытия в бытие произведены и в общество политических народов присоединены». Сотрудник Петра И. Неплюев говорил: «Сей монарх отечество наше привел в равенство с другими державами; научил их считать, что мы тоже люди; одним словом: на что в России ни взгляни, все его началом имеет, и чтобы впредь ни делалось, от сего источника черпать будут». Великий М.В. Ломоносов писал через тридцать лет после смерти императора: «Если надобно найти человека, Богу подобного, – кроме Петра Великого не обретаю!» Историк времен Екатерины Второй князь М. Щербатов в работе «Рассмотрение о пороках и самовластии Петра Великого» критику эпохи петровских времен закончил словами – «…слава есть Петра Великого как великая река, которая чем более удаляется от своего начала, тем больше становится, имя Петра Великого с благодарностью и с удивлением в сердцах и детей наших запечатлено». «Первый российский историк» Н. Карамзин считал Петра «великим мужем», а его деятельность «чудесною», считал справедливым, что «потомство воздало усердную хвалу сему бессмертному государю и личным его достоинствам и славным подвигам». При этом он добавил, что «пытки и казни служили средством нашего славного преобразования, и бедным людям казалось, что Петр вместе с древними привычками отнимает у них само отечество». Н. Карамзин был не первым, кто оценку государственной деятельности проводил только с этической точки зрения. Славянофил К. Аксаков утверждал, что Петр Первый принудительно и чисто внешне решил «все западное пересадить сразу на русскую почву, и все, что было истинного в делах и реформе Петра, – принадлежит не ему, а все остальное принадлежит ему»; а сам император – злой гений и насильник русского народа. Соратник К. Аксакова А. Хомяков своеобразно «поддержал» идеолога славянофильства: «Много ошибок помрачают славу преобразователя России, но ему остается честь пробуждения ее к силе и к созданию силы; это один из могущественнейших умов и едва не сильнейшая воля, какие представляет нам летопись народов». Противник славянофилов выдающийся критик В. Белинский утверждал: «Петр Великий есть величайшее явление не только нашей истории, но истории всего человечества; он божество, воззвавшее нас к жизни, вдунувшее живую душу в колоссальное, но поверженное в смертную дремоту тело древней России». Великий историк С. Соловьев считал деятельность Петра «всесторонним переворотом в жизни России». В. Ключевский назвал реформы императора только потрясением: «Реформа «сама собой вышла из насущных нужд государства и народа, инстинктивно почувствованных властным человеком с чутким умом, сильным характером и талантами. Реформа, совершенная Пертом Великим, не имела своей прямой целью перестраивать ни политического, ни общественного, ни нравственного порядка, а ограничиваясь стремлением вооружить русское государство и народ готовыми западноевропейскими средствами, умственными и материальными, и тем поставить государство в уровень с завоеванным им положением в Европе. Но все это приходилось делать среди упорной и опасной внешней войны, спешно и принудительно, и при этом бороться с народной апатией и косностью. Поэтому реформа, скромная и ограниченная по своему первоначальному замыслу, направленному к перестройке военных сил и к расширению финансовых средств государства, постепенно превратилась в упорную внутреннюю борьбу, взбаламутившую всю застоявшуюся плесень русской жизни, взволновавшую все классы общества. Это потрясение было непредвиденным следствием реформы, но не было ее обдуманной целью. Противоречия, в какие Петр поставил свое дело, ошибки и колебания, подчас сменявшиеся малообдуманной решительностью, слабость гражданского чувства, бесчеловечные жестокости, от которых Петр не умел воздержаться, и рядом с этим беззаветная любовь к отечеству, непоколебимая преданность своему делу, широкий и светлый взгляд на свои задачи, смелые планы, задуманные с творческой чуткостью и проведенные с беспримерной энергией, наконец, успехи, достигнутые неимоверными жертвами народа и великими усилиями преобразователя, – столь разнородные черты трудно укладываются в цельный образ. Петр не сумел очистить свою кровь от единственного крепкого направителя московской политики – от инстинкта произвола. Петр был великий хозяин, лучше всего понимавший экономические интересы, более всего чуткий к источникам государственного богатства». Ученик В. Ключевского П. Милюков в работе «Реформа Петра Великого» утверждал: «Вопросы ставила жизнь, а формулировали более или менее способные и знающие люди. Царь схватывался за ее прикладной вывод. Обсуждение идеи представлялось царем правительству вместе с подавшими мысль советчиками – и в результате получался указ. Случайно поставленная, коллективно обсужденная, реформа только из вторых рук случайными отрывками проникала в сознание царя. Результат: экспериментирование наудачу и отрывочность отдельных усилий. Петр мог научить окружающих только тому, чему сам научился, а сам научился немногому. Страна получила реформу, на которую только и была способна». Несправедливому и предвзятому историку, претендовавшему на звание знатока русской культуры, возразил знаток Петровской эпохи Н. Павлов-Сильванский: «Из напечатанных во множестве собственноручных бумаг Петра хорошо видно, что он был не только мореплавателем и плотником, корабельным мастером и токарем, но и усидчивым кабинетным работником. Его многочисленные собственноручные письма показывают, что царь не только не теряется в деталях, но действительно руководит всем обширным делом снаряжения армии и обороны страны, что он постоянными, настойчивыми напоминаниями побуждает энергию сенаторов и генералов. В законодательных делах Петр с той же неистощимой энергией работал пером, с какой он работал на верфи топором. Над выработкой морского устава Петр трудился в течение 5 месяцев, по 4 дня в неделю, с 5 часов утра до полудня и с 4 часов дня до 11 вечера. Большая часть рукописи этого устава написана его рукой, остальная испещрена его поправками. В Сенатском архиве хранятся черновики коллежских уставов с длинными собственноручными вставками и многочисленными поправками царя. Значительная часть указов Петра были выработаны им самим». Российские военные историки говорят о гениальности Петра в военном деле: «Редкая проницательность в разгадывании обстановки и способность быстрого принятия вполне сообразных с обстановкой решений, беспредельная вера в самого себя и умение не теряться от всякого рода неожиданностей; глубокое понимание основных законов военного искусства и находчивость в изобретении средств для проведения их в жизнь; способность к продолжительному настойчивому стремлению к достижению раз поставленной цели; верная оценка боя, как средства решительного и необходимого, крайнего и «зело опасного», а потому требующего всесторонней подготовки, – вот штрихи, характеризующие полководческое искусство Петра Великого». В наше время плеяда историков сделала точные и бесспорные выводы об эпохе Петра Великого, создав доказательный образ великого реформатора и гения России. Однако в угоду увеличения тиражей и прибыли всегда находились издатели, авторы, да и политические деятели, необоснованно представляющие императора «грязным и больным пьяницей, лишенным здравого смысла и чуждым всяких приличий, с густым храпом, табачным кашлем, безумными глазами, завтракающим водкой и соленым лимоном». Для «бизнесменов-историков» царь «ненавидевший страну маньяк, трус, циник, презиравший человека, дебошир, женившийся на наложнице Меншикова». История все давно расставила по своим местам. Часть исследователей считает деятельность Петра благом для России, часть – вредом, но никто не считает ее малой и безрезультатной. Вовсе неслучайно в мае 1708 года в устье Невы будущий император основал город, в первые дни называвшийся Петрополем, а затем ставший Санкт-Петербургом. Великий русский историк в начале ХХ века С. Платонов писал: «В центре завоеванной области создался город особого и многостороннего значения: в военном отношении Петербург – главная защита магистрального русского пути из московского центра на Запад; в торговом отношении это главный русский торговый порт на Балтике; в политическом отношении это русский наблюдательный пункт на Балтийском побережье, определяющий политику России в Балтийском вопросе и оттого ставший резиденцией русского правительства. Нет ничего случайного в создании Петербурга на Невском устье: гениальный ум Петра понял значение этого устья, сумел его добыть, укрепить и использовать. Во время Невской операции Петру было 30 лет. Он был в расцвете сил и впервые творчески проявил эти силы в сложнейшем военно-политическом предприятии освоения Прибалтики. Роль Петра в русской истории громадна и благодетельна. Стремление к народному благу, самоотверженное служение государству, напряженный личный труд, страстная любовь к знанию и вера в необходимость просвещения – эти качества в Петре бесспорны». 30 мая 1672 года завершилась огромная эпоха. Заканчивалось время средневековой Московской Руси. Начиналось время новой истории России – время Российской империи. Часть I. Россия и власть Цесаревич Петр родился в ночь на 30 мая 1672 года в Московском кремле. За год до этого овдовевший Алексей Михайлович женился вторично – на Наталье Кирилловне Нарышкиной. От его первой жены, Марии Ивановны Милославской, у него росли сыновья Федор и Иван и пять дочерей. Крестными Петра стали царевич Федор и любимая сестра царя Ирина Михайловна. В первый день рождения Петру был подарен «конь деревянный потешный на колесах железных прорезных, обтянутый жеребячьей кожей, с седлом, положенным на войлок, обитый серебряными гвоздиками, с прорезными железными позолоченными стременами и с уздечкой, украшенной изумрудами». Вместе с конем были подарены и два «барабанца» и «цимбальцы маленькие». Перечень игрушек царевича сохранился: посеребренные луки и стрелы, топорики, шестоперы, маленькие колокола, целый арсенал «потешного оружия». При жизни Алексея Михайловича вражда между родней двух его жен открыто не проявлялась. В начале 1675 года царь внезапно занемог и 29 января скончался. Новым государем стал его старший сын Федор Алексеевич. Придворные группировки Милославских и Нарышкиных боролись за влияние на юного болезненного царя с группировкой личных друзей царя Федора – Языковых, Лихачевых и Апраксиных. Периодически под различными предлогами от двора удаляли или отправляли на воеводства в дальние города представителей разных придворных партий. В июле 1676 года первый министр царя Алексея Михайловича А. Матвеев, сосватавший ему Наталью Нарышкину, был отправлен воеводой в Верхотурье. Вскоре опору клана Нарышкиных и вовсе сослали в Пустозерск. В опалу попали и братья царицы, были удалены от дел и ее немногочисленные сторонники. Царица-вдова заняла во дворце второстепенное место и большую часть времени проводила в загородных царских резиденциях. Детство Петра проходило не в тесных кремлевских теремах, а в привольных Воробьеве, Коломенском, Преображенском. Первым учителем царевича был назначен дьяк Н. Зотов, лично проэкзаменованный знаменитым Симеоном Полоцким, учителем царских детей от царицы Марии Милославской. Любимой ученицей белорусского просветителя стала царевна Софья – будущая соперница Петра. Н. Зотов начал обучение царевича с рассказов из российской истории. 27 апреля 1682 годы двадцатилетний Федор Алексеевич умер. В тот же день в Передней палате Кремлевского дворца члены Боярской думы и высшее духовенство во главе с патриархом выбирали нового царя. Здоровый Петр был «надеждой династии», в отличие от болезненных Милославских, и выбор пал на него. Руководившие государством Языковы, Лихачевы и Апраксины в тот же день на площади и дворцовом крыльце в Кремле собрали т. н. Земский собор, на котором присутствовали люди, оказавшиеся в то время в Кремле и те, кого успели собрать по Москве – бояре, думные чины, дьяки, дворяне, служилые люди, купцы Гостиной и Суконной сотен, старосты московского посада, высшее духовенство. Обычно делегатов на Земский собор собирали неделями и месяцами со всей территории государства – это условие не было соблюдено. Патриарх Иоаким обратился к толпе с вопросом о новом царе. Громче кричали за Петра, чем за Ивана – так решили руководители Собора. Недееспособность царевича Ивана не была официально установлена специальной соборной комиссией. Это, а также сама нелегитимность однодневного Собора были практически сразу использованы Милославскими, которых при новой власти ждали только опалы и ссылки. Приближалась кровавая драма 1682 года, сыгравшая в судьбе десятилетнего Петра такую большую роль. Петр был провозглашен царем и благословлен патриархом на царство. Правительницей государства до его совершеннолетия становилась его мать царица Наталья Кирилловна, окруженная, как обычно, родней. На следующий день после похорон Федора Алексеевича царица вызвала из ссылки опытнейшего боярина А. Матвеева и своих братьев. Бывший правитель государства должен был прибыть в Москву 12 мая. У Милославских было только две недели, и они ими воспользовались. Заговор или механизм «перехвата» власти, осуществленный двадцатилетней царевной Софьей Алексеевной и ее дядей И. Милославским, опытным интриганом, можно смело вносить в учебники истории – в качестве классического примера. Необходимо было «подогреть» общественное мнение, и царевна Софья, нарушив вековой обычай, запрещавший царевнам открыто появляться на публике, пришла на похороны Фёдора Алексеевича. Неопытная Наталья Кирилловна, не дослушав до конца литургию и отпевание, увела маленького царя из Архангельского собора. Сразу же начались толки и пересуды, подогретые причитаниями царевны Софьи о том, что «враги брата Федора отравили, а брата Ивана отодвинули». Оставшейся без советников Наталье Кирилловне пришлось оправдываться, что маленький царь не смог выстоять долгую службу в храме. Неблагоприятное впечатление на народ, как обычно, произвели срочные награждения и пожалования родственников царицы. Всех возмутило производство сразу из стольников в бояре безо всяких заслуг двадцатилетнего брата царицы Ивана Нарышкина. До приезда А. Матвеева оставалась неделя и Милославские возмутили стрельцов. Первое постоянное стрелецкое войско, вооруженное огнестрельным оружием, было создано в середине XV века. Впервые стрельцы упоминаются в летописях о Казанском походе за 1546 год. В 1550 году были образованы «выборные» стрелецкие отряды – «учинил у себя царь выборных стрельцов из пищалей 3 000 человек, а велел им жить в Воробьевой слободе». Из этих московских стрельцов был образован Стрелецкий полк, ставший лейб-гвардией царя и «при стремени» охранявший вместе с Государевым полком жизнь царя. Конное и пешее стрелецкое войско делилось на московских и городских стрельцов. Их численность во второй половине XVI века превышала 10 000 человек, из которых 5 000 постоянно находилось в Москве, а остальные служили в приграничных городах. Во главе стрелецких полков и приказов стоял голова, назначенный Стрелецким приказом из дворян. Ему подчинялись полутысячники, сотники, пятидесятники, десятники. Стрельцы – служилые люди «по прибору» – служили пожизненно, их служба передавалась по наследству. За службу стрельцы получали не земельное, а денежное жалование, поначалу 4 рубля в год. Давалось и хлебное жалованье. Стрельцы жили в особых слободках, в которых каждый стрелец получал участок земли для усадьбы и огорода и денежное пособие для строительства дома. Стрельцы не платили налогов и пользовались льготами и привилегиями при торговле, особенно своим товаром, который они производили в своих слободах. В двадцати московских полках служили 40 000 стрельцов, избалованных царскими подачками и не часто используемых в полевых сражениях – стрелецкие пищали били на очень маленькое расстояние. Стрельцы, показавшие себя героями в Смутное время, через семьдесят лет превратились в гарнизонное войско, выполнявшее полицейские функции. Теперь стрельцы «любили сладко поспать, хорошо поесть и выпить за казенный счет» Современники сравнивали их с янычарами и стрельцы сознавали свою видную роль «на Москве». Иван Милославский «кипятил» свой заговор именно со стрельцами. Днем из Кремлевского дворца агенты с деньгами и обещаниями от царевны Софьи расходились по стрелецким слободам, а по ночам выборные от стрелецких полков собирались в усадьбе боярина. Причина возбуждения стрельцов нашлась быстро. Деградировали не только рядовые стрельцы. Их полковники, пользуясь бесконтрольностью, разворовывали стрелецкое жалованье, брали взятки за уклонение от службы, брали стрельцов денщиками, заставляли их работать на своих огородах. Полковники, обычные дворяне, распоряжались в полках как в своих поместьях. Стрельцы после подавления восстания Степанам Разина мало занимались собственно своим военным делом – о прежней дисциплине после 1670 года не могло быть и речи. Бывшие грозные воины специализировались на разного рода мелкой торговле и промыслах, не подтверждая основное правило военной науки о том, что армия предназначена для войны или подготовке к войне. Стрельцы оставались вооруженной силой, хорошо понимая, что они могут натворить в государстве, если захотят – бунты 1648, 1650, 1662 годов еще не покрылись пеплом истории. Старые стрельцы говорили: «Когда бунтовал Разин и я с ним ходил. Еще и на старости лет тряхну». Стрелецкий костер мог вспыхнуть от маленькой искры, а Милославские поднесли горящее полено. В борьбе за власть редко думали о государственной пользе. В «группу поддержки» царевны Софью вошли Иван и Александр Милославские, Иван и Петр Озеров, несколько рядовых стрельцов. 30 апреля 1682 года уполномоченные от стрелецких полков пришли в Кремль с обвинениями против своих полковников. Челобитные содержали требования о выдаче жалованья, оплаты труда на полковников по расценкам работавших стрельцов, смещения и наказания командиров, чинивших «налоги, обиды и всякие тесноты». О военных проблемах стрельцы даже не упоминали – разложившаяся солдатня почувствовала себя хозяевами положения. В феврале 1917 года запасным полкам Петроградского гарнизона было с кого брать пример. Шестеро Нарышкиных уступили стрельцам, потеряв опору в руководстве полков и вызвав презрение у разнузданных рядовых стрельцов. 16 полковников из 20 были арестованы и разжалованы, биты батагами. С них были собраны все «долги», поместья конфискованы. Войско разом потеряло всех начальников и поняло, что Москва теперь в их распоряжении. Руководитель стрелецкого приказа заносчивый князь Ю. Долгоруков потерял всякую власть над стрельцами, выдвинувшими нового начальника, болтуна и хвастуна князя И. Хованского, «прославившегося» в русско-польских войнах лобовыми атаками на вдвое превосходящего по количеству противника, с неизбежной потерей половины своих воинов и невыполнением после этого боевой задачи. Милославские «выпустили джина из бутылки» и джин почти сумел поменяться с ними местами. 12 мая 1682 года в Москву прибыл боярин А. Матвеев. К его приезду Милославские подготовили «черный список бояр-изменников», которых нужно было уничтожить – иначе начнутся стрелецкие опалы и казни. 15 мая по набату стрельцы ворвались в Кремль – «спасать царевича Ивана» от Нарышкиных. Царевичей Ивана и Петра предъявили вооруженной толпе с Красного крыльца. Успокоившихся стрельцов оскорбил сын начальника Стрелецкого приказа М. Долгоруков и был тут же изрублен. Кровавое убийство возбудило вооруженную толпу. Стрельца стали хватать бояр-«измеников» и убивать их прямо на площади перед царским теремом. Убили А. Матвеева, А. и И. Нарышкиных, П. Салтыкова, Г. Ромодановского, П. Языкова, Л. Иванова. Стрельцы издевались над трупами, волоча их по земле и приговаривая: «Вот боярин Артамон Сергеевич, вот Долгоруков, вот думный едет, дайте дорогу!» Правительство Нарышкиных было свергнуто, царями провозгласили Ивана и Петра, который собственными глазами видел все насилие и кровопролитие, смерть своих родных и близких. Стрельцы ходили в Кремль наделю. Был разгромлен Холопий приказ, кабальные грамоты изодраны. По требованию стрельцов был пострижен в монахи отец царицы и дед Петра Кирилл Полуэктович, остальные Нарышкины сосланы. 26 мая Иван был провозглашен первым царем, а 29 мая стрельцы объявили свою волю боярам, чтобы по молодости царей правление государством было поручено царевне Софье. Объявил об этом новый стрелецкий лидер князь И. Хованский «Тараруй». Софья начала изымать серебряные вещи у населения и чеканить монету, чтобы расплатиться со стрельцами. По городам и селам Московского царства были разосланы грамоты с изложением примера из римской истории о правлении Римской империей после смерти императора Феодосия его старшей дочери Пульхерии – при малолетстве ее братьев Аркадия и Гонария. Софья получила юридическую власть над страной. Но это был только призрак власти – хозяином в государстве стал И. Хованский, удовлетворявший все требования стрельцов. В течение всего лета 1682 года стрельцы диктовали свою волю правительнице. Им был дан титул «Надворной пехоты», а на Красной площади поставлен каменный столб – памятник с описанием их «подвигов» 15–18 мая. Стрельцы потребовали, чтобы новая власть признала все убийства, совершенные ими во время бунта, справедливым и необходимым делом для народа и государства, а «все побития были сделаны за дом пречистые Богородицы и царское пресветлое величество и за неистовство к великим государям». По торгам читали грамоты, в которых власти требовали стрельцов бунтовщиками и изменниками не называть, «в ссылку не ссылати, не бити и не казнити». Софья выполняла все требования стрельцов и платила, платила, платила. 20 августа 1682 годы Софья с Иваном и Петром выехала в Коломенское, потом – в Савино-Сторожевский монастырь и, наконец, в Троице-Сергиеву лавру. Ставка была сделана на поместное дворянство – и Софья победила. Разнузданным стрельцам было далеко до отчаянных пограничных дворян-рубак. По уездам были разосланы грамоты с предписанием служилым людям собираться к государям в Троицу, куда отовсюду собиралось дворянское ополчение, презиравшее избалованных стрельцов. 14 сентября Софья от имени царей предложила всем боярам, стольникам и дворянам прибыть в село Воздвиженское под Троицу для встречи украинской казацкой делегации – «а которые бояре и окольничьи и думные люди в отпуску, и им из деревень своих быть к ним, великим государям, в поход всем». На И. Хованского была возложена обязанность обеспечить приезд такого количества бояр и служилых людей, чтобы их «было людно». Князь И. Хованский с большой свитой выехал из укрепленного Кремля. Пограничному воеводе князю М. Лыкову с товарищами тут же полетел указ Софьи – «князя Ивана Хованского и сына его князя Андрея взять в дороге». Князь Лыков с товарищами ворвался в лагерь И. Хованского у села Пушкина, влетел на коне в шатер Тараруя, схватил князя за шиворот, бросил поперек седла и привез к Софье – в день ее именин 17 сентября. Тут же в пыли И. Хованскому с сыном отрубили головы – «в селе Воздвиженском на площади у большой Московской дороги». На свободе остался второй сын И. Хованского, который вернулся в Москву и убедил стрельцов, что Софья с дворянскими полками идет на стрельцов. Стрельцы заперлись в Кремле, и это уже было настоящее восстание против властей. Из Лавры стрельцам была отправлена грамота, чтобы стрельцы «не верили прелестным и лукавым словам, а царского гнева на них нет». Современники событий писали о напуганных дворянскими полками стрельцах, отправивших выборных делегатов к Софье. Правительница поставила стрельцам условия, которые они обязались выполнять под присягой. Столб на Красной площади снесли, собираться в круги по-казачьи стрельцам запретили, часть выданных зачинщиков казнили, часть сослали, часть вообще не тронули. Руководителем Стрелецкого приказа был назначен думный дьяк Ф.Шакловитый, жестко восстановивший дисциплину в стрелецких полках. 2 ноября 1682 года царский двор вернулся в Москву. Хованщина кончилась. Началось семилетнее правление царевны Софьи. Российский историк С. Платонов писал о десятилетнем Петре: «Майский дворцовый переворот и кровавые потрясения 1682 года создали Петру необычную для ребенка обстановку и дали ему ряд тяжелых впечатлений. Он видел много кровавых сцен, жил в страхе за себя и за своих близких; вместе с тем он страдал от вражды и насилий недружественной родни; вместе с ними ненавидел угнетателей и насильников. Жизнь рано показала ему свои тяжелые и темные стороны: столько злобы кипело вокруг него, как легко лилась кровь без вины и суда, как бесстыдно проявлялось насилие и лицемерие в отношениях, с виду высоко приличных! Все это не могло остаться без следа в чуткой душе способного и впечатлительного ребенка и растило в ней семена грубости и жестокости, и в тоже время отвращение к фальши и несправедливости. В именно это время зарождалась в Петре та двойственность моральных настроений, которая в последующие годы бросалась в глаза наблюдателям. Петр в минуты гнева, даже в мгновенном припадке раздражения бывал способен убить человека и не стеснялся в способах выражения своих чувств. Он бывал жесток в своих репрессиях и мстителен в отношении тех, кого считал своими врагами. И в то же время в нем всегда жило чувство справедливости, бравшее верх над вспышками гнета. Современники не раз отмечали любовь Петра к правде и искренности – «говори ему правду и ничего не солги, хотя бы что и худо было; он де больше рассердится, буде что солжешь». Это – одна из основных черт характера Петра». Нарышкины остаются не у дел, и царица Наталья Кирилловна с сыном подолгу живет в подмосковных царских селах. Петр со старшим братом постоянно появляется на придворных церемониях и церковных праздниках в Кремле. Шведский дипломат докладывал с Стокгольм о посольском приеме 1683 года: «В Приемной палате, обитой турецкими коврами, на двух серебряных креслах под иконами сидели оба царя в полном царском одеянии, сиявшем драгоценными камнями. Старший брат, надвинув шапку на глаза, опустив глаза в землю, никого не видя, сидел почти неподвижно. Младший смотрел на всех. Лицо у него красивое, открытое. Молодая кровь играла в нем, как только обращались к нему с речью. Удивительная красота его поражала всех стоявших, а его живость приводила в замешательство степенных московских сановников. Когда посланник подал верительную грамоту, младший Петр не дал времени приподнять себя и старшего брата, как требовалось правилами. Он стремительно вскочил со своего места, сам приподнял царскую шапку и сказал скороговоркой: «Его королевское величество, брат наш Каролус Свейский по здоровуль?». Одиннадцатилетний Петр читал азбуку и букварь, библию с иллюстрациями, книгу «о луне и о всех планетах небесных», летопись Стрыйковского, Четьи – Минеи, часослов, псалтырь, – учился писать. Дети Алексея Михайловича от первого брака на втором этаже проходили обучение у киевских монахов. Саму Софью учил выдающийся просветитель Симеон Полоцкий – грамматике, риторике, пиитике, диалектике, философии, латинскому и греческому языкам. Правительница понимала значение образования и не собиралась заботиться об обучении Петра. Его детские «хоромы» были наполнены игрушечными пистолями, карабинами, пищалями, пушечками, топориками, луками, сабельками, барабанцами. В 1682 году для царевича в Кремле была сделана потешная площадка, на которой стояли деревянные пушки, шатер и изба. Деревянные пушки внутри были обиты жестью, снаружи посеребрены, все украшения отлили из олова, станки и колеса расписали зеленой краской. В мае 1683 года в Воробьеве Петр стрелял уже из настоящих пушек. Летом 1683 года Оружейная палата привозит в Преображенское 16 пушек. В августе у Преображенского возникает потешный город, впервые упоминаются «10 потешных конюхов» – будущих солдат зарождавшихся потешных полков. Летом 1685 года потешный город у Преображенского называют Пресбургом. Сохранилось его описание: «Настоящая маленькая крепость на островке на реке Яузе, обнесенная с трех сторон деревянными стенами, а с четвертой, у входа, землею в виде вала, с настоящим подъемным мостом, вся окруженная водой; четыре маленьких башни заменяли в ней бастионы, в середине против входа были сделаны большие ворота с башней наверху». На въездной башне Пресбурга были сооружены часы с боем восьми колоколов. Через Яузу были переброшены мосты, построены царские хоромы, избы для офицеров потешных отрядов, приказная изба, казенный и оружейный амбары, конюшня. С раннего детства Петр интересуется разными ремеслами, любовь к которым сохранил на всю жизнь. В Преображенское и Коломенское везли молотки, «снасти для каменщиков», плотничий инструмент, столярное оборудование. Петр получил навыки в ремесле каменщика, плотника, столяра, кузнеца, даже топографа. Правительница Софья и ее фаворит, по совместительству и глава правительства, князь В. Голицын поддались на увещания созданной в 1684 году Священной лиги, куда вошли Австрийская империя, Речь Посполита, Венецианская республика и Мальтийский рыцарский орден. Священной лиге было необходимо вовлечь Россию в борьбу с Турцией, и ей это удалось. Украинская старшина и Посольский приказ сообщали правителям, что «воевать за интересы своих врагов глупо, нарушать мир с турками и татарами нет причин, а надежды захватить Крым – иллюзия». За участие в Священной лиге Россия получала «вечный мир» с Польшей, естественно не соблюдавшийся, и Киев, который ей уже принадлежал. Многие историки называли В. Голицына образованным человеком, талантливым политиком и прекрасным дипломатом. «Звезда» российской политики оставила «след» в истории в виде обслуживания австрийско-польских интересов и бесславных крымских походов, сопровождавшиеся массовой гибелью российского дворянства. Не обладавший никакими полководческими талантами В. Голицын загубил в 1687 и 1688 годах в безводных степях от Полтавы до Перекопа дворянское ополчение и отделался за это легким испугом. К «забавам» Петра Софья относилась с презрением, смеясь над «преображенскими конюхами». Пока правительница смеялась, Петр «помалу привел себя теми малыми полками в охранение от сестры и начал приходить в силу». Впоследствии именно «потешные полки» при столкновении 1689 года составили надежную охрану Петра и стали основой его войска. С 1685 года шли поставки для потешных полков пистолей, карабинов, мушкетов, пищалей, алебард, «ухватов, что людей хватают», коней, фитилей, барабанов, шелковых знамен. С оружием царь Петр получил глобус и астролябию и сам продолжил свое образование изучением военного дела, начав с обучения правилам фортификации и артиллерийской стрельбы. Он считал, чертил и мерил. Позднее Петр писал: «Я, получа оный инструмент, которым можно было «брать расстояния», не умел его употреблять. Я объявил его дохтуру фон-дер-Гулсту, не знает ли он? Он сказал, что не знает, но сыщет такого, кто знает. Оный дохтур в скором времени сыскал голландца Франца Тиммермана, который употреблять сам инструмент умеет. К чему я гораздо пристал с охотой учиться геометрии и фортификации». Сохранились тетради Петра, в которых он определял широту и долготу разных мест на земном шаре, вычислял полет мортирной бомбы. С. Платонов писал о новых учителях юного Петра: «Не надо удивляться тому, что в малолетстве Петра вокруг него мелькают иностранцы. Артиллерист Зоммер, доктор Гульст, математик Тиммерман, конечно, были не одни в житейской обстановке Петра. В дворцовом обиходе того времени за всяким делом, требовавшим специальных знаний, обращались к «немцам» в Немецкую слободу. Много их служило и в потешных селах, особенно в Измайловском. Что же касается Преображенского, обычной резиденции маленького Петра, то оттуда до Немецкой слободы было рукой подать – не более двух верст». На Яузе у Пресбурга для связи со специалистами из Немецкой слободы всегда стояли «потешные суда» – гребной струг и парусная лодка. С. Платонов писал о результатах общения Петра с иностранцами: «Обращения царской семьи было дело «обышное». Но не обычным оказались его последствия. Мальчик, лишенный правильного, по тому времени, нормального богословско-схолатического образования и, за отсутствием нормальных отношений во дворце, удаленный от дел правительством Софьи, ударился в «потехи», в которых пользовался услугами техников. Общение с ними, более короткое, чем у других членов царской семья, поставило мальчика под культурное влияние этих представителей Запада. Практически уроки военного дела, фортификации, навигации, естественно соединились с теоретическими уроками по математическим наукам. Забава связывалась с обучением и постепенно создавала в лице Петра новый, в царской семье еще небывалый культурный тип. Старшие братья и некоторые сестры Петра по своему образованию были богословы и словесники; Петр же оказался военным техником и математиком. Те жили и мыслили «с манеру польского», а он начал жить «с манеру немецкого». Никто этого не хотел, никто этого не готовил. Сама жизнь вылила Петра в новые формы. А необычные способности и порывистая страстность натуры Петра придала этим формам необыкновенную яркость». Именно необычные способности Петра, усиленные любознательностью, привели к возникновению его любви к морю. Позднее Петр сам писал о причинах появления в России военно-морского флота и кораблестроения: «Случилось нам быть в селе Измайлове на льняном дворе и, гуляя по амбарам, где лежали остатки вещей дома деда Никиты Ивановича Романова, увидел я судно иностранное и спросил Франца Тиммермана, что это за судно. Он сказал, что то бот английский. Я спросил, где его употребляют, он сказал, что при кораблях для езды и возки. Я таки спросил: какое преимущество имеет перед нашими судами, понеже видел его образом и крепостью лучше наших. Он мне сказал, что бот ходит на парусах не только по ветру, но и против ветра, что меня в великое удивление привело. Потом я его паки спросил: есть ли такой человек, который бы его починил и сей ход мне показал. Он сказал мне, что есть, и то я с великой радостью сие услыша, велел его искать. И Франц сыскал голландца Карштена Брандта, который был призван при отце моем в компании морских людей для делания морских судов на Каспийском море, который бот починил и сделал мачту и паруса и на Яузе при мне лавировал, что мне паче удивительно и зело любо стало. Потом, когда я часто то употреблял с ним, и бот не всегда хорошо ворочался, но более упирался в берега, я спросил, для чего так? Он сказал, что узка вода. Тогда я перевел его на Просяной пруд в Преображенском, но и там немного авантажу сыскал, а охота от часу стала быть более. Для того я стал проведывать, где более воды, и мене объявили Преславское озеро, яко наибольшее, куда я под образом обещания в Троицкий монастырь у матери выпросился. А потом уже стал ее просить и явно, чтобы там двор и суда сделать. И там вышереченный Карштен Брандт сделал два малые фрегата и три яхты. И там несколько лет я охоту свою исполнял. Но потом и то показалось мало, и то ездил на Кубенское озеро, но оное ради мелкости не показалось. Того ради я уже положил намерение прямо видеть море». В стрелецких мятежах и неудачных Крымских походах прошло семь лет правления царевны Софьи. Настал 1689 год, в котором Петру исполнялось семнадцать лет. В мае 1689 года Петр становился совершеннолетним и выходил из-под опеки сестры – Софья должна была удалиться. Чтобы стать из правительница самодержицей, ей надо было лишить Петра права на престол. Сделать это легально было невозможно – власть, подчинившая внешнюю политику интересам Польши, Австрии, даже Венеции, и для этого введшая тяжелые налоги, была непопулярна. Еще в 1687 году на вопрос о поддержке Софьи при венчании на царство стрельцы дали уклончивый ответ. Софья уже давно именовала себя в грамотах рядом с именами царей – «Великие государи цари и великие князья Иоанн Алексеевич и Петр Алексеевич и великая княжна Софья Алексеевна, всея Великие и Малые и Белые России самодержцы». Это было уже даже не двое царствование, а троецарствование. Вместе с царями Софья участвовала в официальных церемониях и церковных торжествах. Был отпечатан портрет правительницы в царском облачении, в короне и со скипетром в руках, в окружении ее семи добродетелей – разума, благочестия, щедрости, великодушия, правды, целомудрия и божественной надежды. Такой же портрет с текстом на латинском языке предполагалось распространить и за границей. Известно и высказывание В. Голицына: «Жаль, что в стрелецкий бунт не уходили царицу Наталью с братьями, теперь бы ничего не было». Ф. Шакловитый добавлял: «Чем тебе, государыня, не быть, лучше царицу извести». Стрельцов натравливали на Петра. Стрелецкий начальник Н. Чермный, получавший оклад в сто раз больше, чем рядовые стрельцы, говорил совершенно открыто: «Хотя и всех побить, а корня не выведешь, надобно уходить старую медведицу, царицу; чего и царю спускать, зачем стало?» Софья стала собирать у себя доверенных стрельцов: «зачиняет царица бунт с братьями и с князем Борисом Голицыным, да патриарх на меня посягает». Люди Шакловитого под видом Нарышкиных ночами избивали караульных стрельцов. Наталья Кирилловна получала полную информацию о действиях Милославских и озлобление между обоими сторонами росло. 30 мая 1689 года Петру исполнялось семнадцать лет, и Наталья Кирилловна вызвала его из Переславля в Москву. Первое публичное столкновение произошло 8 июля в день празднования Казанской иконы Божьей Матери. Софья, взяв икону «О тебе радуется», в нарушение правил собиралась идти с государями крестным ходом из Успенского в Казанский собор. Петр потребовал, чтобы Софья не нарушала обычай, она отказалась подчиниться. После громкого скандального спора в соборе Петр покинул процессию и уехал в Коломенское. Через две недели Петр отказался подписать Манифест о наградах В. Голицыну за проваленный второй Крымский поход. Петра уговорили подписать грамоту, но самого В. Голицына он не принял. 27 июля Софья говорила со стрельцами: «Годны ли мы вам? Буде годны, вы за нас стоите, а буде не годны, мы оставим государство? Житье наше становится коротко, царя Иоана Алексеевича ставят ни во что, а меня в Преображенском называют девкою, будто бы я и не дочь царя», Ф. Шакловитый набирал охотников на покушение за вознаграждение. Стрельцам обещали разрешить безнаказанно разграбить дома побитых сторонников царя Петра: «А как их побьют, и кто что в домах их возьмет, и то все перед ними, и сыску никакого не будет; ешьте и пейте в долг, даст Бог будет ярмарка – станем боярские дворы и торговых людей лавки грабить и сносить в дуван; а мутит всем царица Наталья Кирилловна, а меня-де хотят высадить из приказа вон, и вас, которые ко мне в дом вхожи, хотят всех по городам разослать». Находившийся на русской службе шотландец П. Гордон писал в своем дневнике 28 июля: «все предвидели ясно открытый разрыв, который, вероятно, разрешится величайшим озлоблением». 4 августа в Измайлове праздновали именины вдовствующей царицы Евдокии Федоровны. Поздравлять царицу приехал Ф. Шакловитый и Петр потребовал у него выдать одного из подстрекателей назревшего бунта стрельца Стрижова. Шакловитый отказался от это сделать, был задержан, но по требованию из Кремля отпущен. 6 августа П. Гордон записал в дневнике: «Раздражение делалось больше и больше и должно были вскоре разрешиться окончательно; ходили слухи, которые страшно передать». 7 августа в Кремле люди Ф. Шакловитого подобрали «подметное письмо» о походе потешных на Москву. В Кремль был вызван большой отряд стрельцов, второй отряд собрался на Лубянке. Стрельцам давали различные приказы. Им то говорили, что они будут сопровождать Софью в Донской монастырь, то их собрали, чтобы «постращать в Преображенском», или оборонять Кремль от «преображенских конюхов». Несколько человек из самого преданного Софье Стремянного полка во главе с пятисотенником Л. Елизарьевым помчались в Преображенское, чтобы предупредить Петра в готовящемся нападении на государя. Петра разбудили, он выскочил ночью из дворца, даже не успев одеться, и верхом в сопровождении нескольких человек всю ночь скакал в Троице-Сергиеву лавру. Утром 8 августа Петр уже был в Троице. С. Платонов писал: «Эта ночь, проведенная в смертельном страхе и стремительном бегстве, имела огромное значение для Петра. В Троицкий монастырь он примчался почти без чувств, измученный физически и расстроенный до слез. С этого времени, по-видимому, начались у него «личные ужимки и кривления шеи», которые остались на всю жизнь. Это был тик, или «болезнь судорожных подергиваний». Иногда, уже много лет спустя, ночью Петр чувствовал такие конвульсии в теле, что требовал постоянной помощи. Сам он приписывал эту болезнь испугу от стрельцов: при воспоминании о них, говорил он, «все уды во мне трепещут; помысля о том, заснуть не могу». На кровавые воспоминания детства легла эта ночь 8 августа новым впечатлением ужаса. После нее Петр стал страстным и непримиримым врагом того московского правительства, которое не уступало ему власти». Через несколько часов после Петра в Троицу в полном вооружении прибыли преображенцы и семеновцы. Пришел оставшийся верным Петру стрелецкий полк Сухарева. Приехала царица Наталья Кирилловна. Начали собираться верные бояре. Троице-Сергиев монастырь несколько раз выдерживал осады поляков, практически спас русскую государственность в 1607 году и стал в России символом веры и суверенитета, являясь и неприступной крепостью с восемью башнями. Оборону возглавил двоюродный брат фаворита Софьи Борис Голицын. Днем 8 августа о побеге семнадцатилетнего Петра в Троицу доложили Софье. В Кремле сделали вид, что не придали этому значения. Официально заявили, что Петр «изволил идти скорым походом в одной сорочке», неофициально говорили, что «царя из Преображенского согнали, ушел бес, в одной сорочке». Ф. Шакловитый сказал: «Вольно ему, взбесяся бегать». Чем больше кремлевские стрельцы говорили о «побеге в сорочке», тем больше проигрывали. Законный государь оказался в положении преследуемого убийцами. И где – в Троице, в святыни преподобного Сергия Радонежского. Негодование против узурпации власти Софьей в народе усиливалось и почва начала уходить у нее из-под ног. Война была объявлена открыто. В распоряжении Софьи в Кремле находились стрелецкие полки, в распоряжении Петра в Троице – несколько сотен потешных и стрельцов Сухарева. Уже 9 августа Петр потребовал отчета у Софьи за сбор стрельцов в Кремле в ночь на 8 августа. Правительница выступала на площади перед стрельцами и народом, жаловалась, плакала, грозила рубить головы. Оставшиеся в Москве стрельцы не оказывали поддержки Софье – слишком очевидно и непререкаемо было юридическое превосходство Петра. Фаворит В. Голицын, используя опыт Крымских походов, сбежал в подмосковную деревню. Бояре, посылавшиеся Софьей в Троицу, оставались у Петра. Там же остался и патриарх Иоаким. В Троицу по приказу царя под развернутыми знаменами и барабанным боем ушел полк П. Гордона. За ним пошли стрелецкие полки, повалили и бояре. Противостояние брата и сестры закончилось 6 сентября. Софья сдалась и выдала Ф. Шакловитого, обвиненного в подготовке покушения на Петра. Шакловитый и его ближайшие сподвижники были казнены. Историк С. Соловьев писал, что Петра, не соглашавшегося на казнь, еле уговорили. В конце сентября Софья была заключена в Новодевичий монастырь. Петр голов не рубил. Он написал брату Ивану из Троицы: «Милостью Божьей вручен нам, двум особам, скипетр правления прародительского нашего Российского царствия; а о третьей особе, чтобы быть с нами в равном правлении, отнюдь не вспоминалось. А как наша сестра царевна Софья Алексеевна государством нашим владеть учала своей волей, и в том явилось особам нашим противное, и народу тягость и наше терпение, о том тебе, государь, известна. А ныне злодеи наши Федька Шакловитый с товарищи, не удоволясь милостью нашей, преступая обещание свое, умышляли с иными ворами о убийстве над нашим и матери нашей здоровьем и в том по розыску и с пытки винились. А теперь, государь братец, настает время нашим обоим особам Богом врученное нам царствие править самим, понеже пришли в меру возраста своего, а третьему зазорному лицу, сестре нашей, с нашими двумя мужескими особами в титлах и в расправе дел быть не дозволяем, потому что учала она в дела вступать и в титлах писаться собою без нашего изволения, к тому же и царским венцом для конечной нашей обиды хотела венчаться. Срамно, государь, при нашем совершенном возрасте тому зазорному лицу государством владеть мимо нас». В этом же письме Петр просил или уведомлял брата Ивана «позволить отечески своим изволением не отсылаясь к тебе, государю, учинить по приказам правдивых судей, а неприличных переменить, чтоб тем государство наше успокоить и обрадовать вскоре». Формально Иван являлся соправителем Петра до своей смерти в 1696 году, но царские обязанности выполнял только номинально – присутствовал на посольских приемах, участвовал в церковных церемониях. Его имя продолжало упоминаться во всех грамотах рядом с именем Петра. 12 сентября Петр назначил новое руководство страны. Троевластие сменилось единодержавием. Высокоодаренный и энергичный государственный деятель, талантливый организатор и стратег, посвятивший свое царствование европеизации страны и укреплению ее независимости, упрочению и расширению Российского государства» Петр Первый навсегда запомнил жаркое лето 1689 года – едва ли кто из государей сносил столько бед и напастей, как я. От сестры Софью был гоним жестоко – она была хитра и зла». Семнадцатилетний Петр мало пользовался своей царской властью и «перепоручил» все матери. Россией управляли Л. Нарышкин, Т. Стрешнев, Б. Голицын. Через пятьдесят лет историк Б. Куракин писал о правлении Натальи Кирилловны: «Сия принцесса доброго темперамента, добродетельного, только не была ни прилежная ни искусная в делах и ума легкого; правление оной царицы Натальи Кирилловны было весьма непорядочное и недовольное народу и обидное». К трем главным боярам вскоре присоединился князь-кесарь Ф. Ромодановский, ведавший Преображенским приказом, созданным еще в 1686 году как царская канцелярия, а теперь занимавшийся политическим сыском». В 1693 и 1694 годах Петр побывал в Архангельске, увидел Белое море и первые морские голландские корабли, во время поездки на Соловецкие острова царь чуть не погиб во время бури. К лету 1694 года Петр вынужден был в6ернуться в Москву. Под Москвой стали проводиться большие военные маневры с участием иностранных офицеров – «кидали друг в друга» чиненные порохом гранаты, палили из пушек бомбами, бились палками». Осенью 1694 года в маневрах у Симонова монастыря, продолжавшихся несколько дней, погибли два десятка участников. Историк Б. Куракин писал о постоянном нарушении Петром придворных церемоний: «В начале выходы в соборную церковь оставлены были, и один царь Иоанн Алексеевич начал ходил. Также публичные аудиенции многие были оставлены, для которых бывали выходы народные. Оные были деваны при выходах просто». Все управление Петр сосредоточил в Преображенском, которое стало его постоянной резиденцией. С. Платонов писал: «Петр, бросив Московский дворец, спустился в сравнительно низкий и притом не русский круг и потянул туда за собою знатных персон боярского происхождения. А так как обращение в новой среде требовало приспособления к ней, Петр «начал учиться всех экзерциций и языку голландского». Уроки голландского он брал у Андрея Виниуса. Были особые учителя фехтования, верховой езды, танцев. Петр учился даже барабанному бою и потом всю жизнь любил показывать это искусство и усердно барабанил на различных торжественных собраниях и пиршествах. Петр окончательно обосновался в преображенском и зачастил в Немецкую слободу. Дом Лефорта стоял близко от Преображенского дома Петра, почти против него на другом берегу реки Яузы. Как пирушки и шутовство приобрели у Петра большой размах и скандальную гласность, так в данное время и его морские и воинские «потехи» приняли вид большого, хотя и «пустошного» дела. На Белом море в Петре окончательно сложился моряк. В упоении морским делом он стал именовать себя «шкипером», а из своих приближенных составил целый морской штаб для неосуществленного пока флота. С таким же увлечением отдавался Петр и всяким «Марсовым потехам», от вычурных фейерверков до больших маневров, переходивших иногда в «смертный бой». Фейерверками Петр увеселял всю Москву, доселе незнакомую с этим удовольствием. На них сбегался весь город. Венцом «потешных» предприятий Петра был так называемый Кожуховский поход. На Коломенских лугах сражались две «армии» тысяч по пятнадцать в каждой. По своему масштабу эта «потеха» вышла из ряда остальных и может рассматриваться как пробная компания всех накопленных Петром воинских сил его собственной выучки». Священная лига настаивала на открытии Россией военных действий против Турции и Петр с ближайшими боярами организовал поход на турецкую крепость Азов, запиравший выход из Дона в Азовское море. Поход закончился почти ничем вследствие неподготовленности войск и неопытности командиров. Отсутствие флота не позволило осуществить блокаду крепости с моря – в Азов постоянно подвозили пополнение и вооружение турецкие корабли. В ноябре 1695 года Петр с войсками вернулся в Москву. На большом военном совете – консилии генералов – были определены причины неудачи похода. Армии не хватало инженеров для ведения осадных работ, рытья минных подкопов. Отсутствие флота не могло обеспечить блокаду крепости. Не было единого командования войсками. Великий российский историк С. Соловьев писал: «Благодаря неудаче и произошло явление великого человека: Петр не упал духом, но вдруг вырос от беды и обнаружил изумительную деятельность, чтобы загладить неудачу, упрочить успех второго похода». Всю зиму шло строительство флота в Воронеже. Были построены вооруженные пушками гребные суда – по образцу купленной в Голландии галеры, доставленной через Архангельск и Вологду в Москву. Строились и струги, и большие суда. Карабелов было мало, суда из не высушенного леса не очень походили на английские и голландские корабли, но первые российские галеры сделали свое дело. Азов был блокирован с моря и 18 июля 1696 года турки сдались. Керченский пролив, соединяющий Азовское море с Черным, контролировали турки, как и проливы из Черного моря в Средиземное – Босфор и Дарданеллы, и чтобы выйти в Черное море, необходимо было захватить Крым, а чтобы стать средиземноморской державой – взять Стамбул. Австрия заключила сепаратный договор с Турцией, получив богатую Венгрию. Речь Посполита заняла Подолию, закрывавшую от турок и татар коренные польские земли. России удалось присоединить к себе Дикое поле – земли от Дона до Запорожья. Однако заселять и обрабатывать эту плодородную землю, по которой постоянно бродили орды головорезов и грабителей, было нельзя. Священная лига отдала России то, что она сама приобрела силой оружия. Негативный результат союза с поляками и австрийцами, доставшегося от «энергичной Софьи и талантливого дипломата Голицына», был очевиден. Петр решил изменить приоритеты внешней политики России и начал готовить длительную поездку за границу. Необходимость в большом количестве матросов, офицеров, инженеров, мастерах была очевидна – своих специалистов не было и приходилось обращаться за помощью в другие страны. Еще в грамоте от 11 июля 1696 года Петр просил венецианского дожа просил прислать в Москву кораблестроителей. Эти просьбы часто не выполнялись, наем специалистов дорого стоил и Петр решил также посылать своих русских дворян на учебу в страны, имевшие сильный флот и многолетние традиции кораблестроения – в Венецию и Голландию. В Немецкой слободе в Москве жили не только немцы, но и голландцы, англичане, шотландцы, французы, специалисты во многих отраслях – офицеры, торговцы, врачи, ювелиры, даже художники; все – разного вероисповедания – католики, лютеране, кальвинисты. В этом московском уголке Западной Европы у Петра было много консультантов, удовлетворявших желания царя все узнать, все усвоить и всему научиться. Позднее Петр писал: «Всю мысль свою я уклонил для строительства флота и скоро к делу принялся. И дабы то вечно утвердить в России, умыслил искусство дела того ввесть в народ свой и того ради многое число людей благородных послал в Голландию и иные государства учиться архитектуры и управления корабельного. И аки бы устыдился монарх отстать от своих подданных во оном искусстве и сам воспринял марш в Голландию». 20 октября 1696 года в Москве состоялось большое заседание Боярской думы, к которому Петр приготовил доклад о постройке флота – пока в Азовском море. Дума приняла решение – «морским судам быть». Пока это была только декларация. На втором заседании 4 ноября в Преображенском, в котором впервые участвовал друг царя иностранец П. Гордон, было решено построить азовский флот к апрелю 1698 года. Духовенство должно было построить один корабль с полным вооружением и оснасткой с каждых 8000 принадлежавших им крестьянских дворов, служилые люди – один корабль с 10 000 дворов. Россия железной волей Петра превращалась в морскую державу. 22 ноября 1696 года царь подписал указ об отправке за границу 60 комнатных стольников, из которых 23 имели княжеский титул. В Италию, Голландию и Англию отправились Долгоруковы, Голицыны, Куракины, Черкасские, Трубецкие, Урусовы, Хилковы, Репнины – за свой счет. Они должны были изучить мореплавание, научиться пользоваться компасом и картами, управлять кораблем и его парусами в том числе и в условиях морского боя. Сам царь решил поехать в Европу в составе «Великого посольства». Поводом стала необходимость подтверждения прежнего союза против Турции и поиска новых дружественных держав. Петр сам написал инструкцию послам: «Подтверждение древней дружбы и любви для общих всему христианству дел, к ослаблению врагов креста Господня, султана турского и хана крымского, и к вящему приращению государей христианских. Послам к службе морской сыскать капитанов добрах, которые б сами в матросах бывали и службою дошли чина, а не по иным причинам; поручиков и подпоручиков, а также и мастеровых людей со снастями довольными». Поездка московского царя за границу было делом небывалым и Петру пришлось перед отъездом даже ликвидировать заговор на свою жизнь стрелецкого полковника И. Цыклера. Ведать Москвой оставались боярин Т. Стрешнев и князь-кесорь Ф. Ромодановский, руководитель Преображенского приказа. Приказ был создан в 1686 году царем Петром в селе Преображенском для управления Преображенским и Семеновским полками. В 1695 году приказ получил название Преображенского и подчинялся лично царю. Приказ занимался также и охраной порядка в Москве. Перед отъездом в Европу Петр передал Ф. Ромодановскому и право исключительного следствия и суда по политическим преступлениям. «Великое посольство» выехало из Москвы 9 марта 1697 года. Среди 250 человек находился отряд из 30 преображенцев – ближайших друзей и соратников Петра, ехавшего как урядник Петр Михайлов. Через Ригу и Либаву Петр морем добрался до Кенигсберга, где встретился с бранденбургским курфюрстом Фридрихом III, с которым разговаривал без переводчика по-голландски. В Кенигсберге царь изучал артиллерию под руководством главного крепостного инженера Пруссии. Фон Штернфельд выдал Петру аттестат, который сохранился в архивах: «Ежедневно господин Петр Михайлов не только в теории науки, но и в практике обучался и упражнялся. В том и другом случае в непродолжительное время к общему удивлению он такие успехи и такие приобрел сведения, что везде за исправного, осторожного, благоискусного, мужественного и бесстрашного огнестрельного мастера признаваем и почитаем быть может». 30 июня Петр покинул приморскую крепость Пиллау и через Берлин и Магдебург переехал в Голландию. Везде царь приобретал знания и искал технические усовершенствования, привлекал знающих людей. В Германии Петр осмотрел железоделательные заводы. 8 августа 1697 года Петр поселился в Саардаме, знаменитом своими верфями, но через неделю, из-за назойливого любопытства горожан, переехал в Амстердам, где стал работать на верфи Ост-Индской компании. Специально для царя-инкогнито на верфи был заложен фрегат, выстроенный и спущенный на воду при его ближайшем участии. К началу зимы царь постиг основы голландского кораблестроения и получил второй аттестат: «С 30 августа 1697 по 15 января 1968 года Петр Михайлов во время благородного пребывания своего на верфи был прилежным и разумным плотником, также в связывании, заколачивании, сплачивании, поднимании, прилаживании, натягивании, плетении, конопачении, стругании, распиливании, мощении и смолении, поступал, как доброму и искусному плотнику надлежит». Для изучения теории постройки кораблей Петр в январе 1698 года прибыл в Англию, где познакомился с английским королем, бывшим одновременно и президентом Голландской республики. Царь несколько раз встречался с королем, посетил английский парламент, осмотрел лондонские достопримечательности и 9 января переехал из Лондона в Дептфорд, маленький городок на берегу Темзы и почти три месяца проходил на местной верфи высший курс кораблестроения. Король подарил царю новейшую яхту, на которой Петр участвовал в устроенных специально для него больших маневрах английского военно-морского флота у Портсмута. Царь внимательно осмотрел корабли, гавани, доки, верфи, фабрики, заводы, Королевское ученое общество, арсенал, монетный двор, Оксфорд, Гринвич. Он охотно покупал для своих дворцов различные произведения западного искусства. Царь Петр несколько раз встречался с епископом солсберийским Бернетом, удивив английского иерарха глубоким знанием Библии. Епископ позднее писал о встречах с российским государем: «Он обладает такой степенью знания, какая я не ожидал видеть в нем. Он тщательно изучал святое Писание. Из всего, что я говорю ему, он внимательнее всего слушал мои объяснения о пределах власти христианских императоров в делах религии и о верховной власти наших королей. Он допускает, что иконам не следует молиться, стоит лишь за сохранение образа Христа, но этому образу должен служить лишь как воспоминание, а не как предмет поклонения. Я старался указать ему великие цели христианства в деле усовершенствования сердца человеческого и человеческой жизни, и он уверил меня, что намерен применить эти правила к самому себе». Царь-человек весьма горячего нрава, склонный к вспышкам, страстный и крутой. Он еще более возбуждает свою горячность употреблением водки, которую сам приготовляет с необычайным знанием дела. Особую наклонность он имеет к механическим работам. Природа, кажется, скорее создала его для деятельности корабельного плотника, чем для управления великим государством». 21 августа Петр вернулся в Голландию и оттуда вместе с посольством 16 июня прибыл в Вену и несколько раз встретился с императором Леопольдом. В Вене царь получил известие об очередном стрелецком бунте, впрочем, быстро подавленном, и выехал в Москву. Дипломатические задачи «Великого посольства» не были выполнены, но сам царь добился всего, чего хотел – побывал во многих странах Западной Европы, в основном протестантских, научился кораблестроению и морскому делу, познакомился с флотами великих держав и их инфраструктурой. Впечатления, полученные за полтора года, обогатили и изменили его духовный мир. Более всего поразили его технические достижения европейских стран, «материальная сторона европейской жизни». Нельзя сказать, что в заграничной поездке Перт более всего интересовался вещами, чем людьми. Царь лично познакомился с несколькими европейскими государями и их придворным окружением, с видными промышленниками и купцами, с множеством простых людей. С. Платонов писал о европейском путешествии Петра 1697–1698 годов: «Петр ехал за границу, зная 14 ремесел, с грубыми от работы руками, с привычкой к военному делу, с навыком к работе на корабельной верфи. При этих условиях он мог толково и сознательно учиться европейской технике во всех ее специальных областях. Длительное пребывание Петра в Западной Европе обогатило его новыми техническими знаниями, дало ему хорошее знакомство с внешней европейской культурой, сообщило ему много сведений из области точных наук и медицины. Правда, многомесячное пребывание в европейской среде не оставило и следа на нравах московской молодежи. За границей Петр приобрел выучку и знания, но не получил воспитания. Но после заграничной жизни он умственно вырос и созрел, и его природные способности вступили в фазу полного развития. Во внутренней душевной жизни Петра, наряду с заграничными впечатлениями, глубокий след оставил, по-видимому, стрелецкий бунт 1698 года. На далеком Западе остались последние связи Петра с традиционным московским бытом; стрелецкий бунт порвал их совсем. Родина провожала Петра ропотом неодобрения, а встретила его возвращение прямым восстанием». В августе 1698 года Петр прибыл в Москву. Всю осень шел жестокий розыск над стрельцами. Ещё летом 1698 года четыре стрелецких полка, переведенные из Азова в Великие Луки, повернули на Москву, ободренные слухами, что «государя за морем не стало». Стрельцы, «вроде бы получившие письмо» от Софьи с призывом ставить ее на царство, регентшей при малолетнем сыне Петра Алексее, сменили начальников и кричали «царя на Москву не пускать», и даже «убить». В июне 1698 года стрельцы были разбиты гвардейцами под Воскресенским монастырем. Осенью 1698 года в Москве было казнено около тысячи стрельцов. Стрелецкие полки были расформированы. Царевну Софью постригли в монахини под именем Сусанна, доступ к ней был чрезвычайно затруднен. Очередной стрелецкий бунт не прошел для Петра бесследно, наложив глубокий отпечаток и на его физическое состояние и на характер, Петр временами становился очень резким и раздражительным. Эти перемены отразились на приемах управления государством. Разгром стрелецкого бунта 1698 года историки считают последней датой в истории Московского царства, начавшего поразительно быстро становиться Российской империей. Вернувшись в Москву из-за границы, Пётр стал вводить в государстве и обществе европейские традиции и обычаи. Новшества на Руси вводили и Иван Третий, и Иван Грозный, и Алексей Михайлович. Иностранцев на русскую службу нанимали ещё во времена Дмитрия Донского – ими стали татары. Со времён Ивана Третьего нанимали и европейцев. С середины XV столетия освободившиеся от татаро-монгольского ига русские вступили в более близкие отношения в Европой. Русский историк конца XIX века П. Мельгунов писал: “На каждом шагу русским приходилось обращаться к Западу. Захочет ли царь улучшить свою обстановку, и он не в состоянии этого сделать без иноземной помощи, приходится заимствовать не только внешние формы этикета, но и малейшие его подробности. В каком плохом состоянии находилось русское искусство в XV веке лучше всего видно из постройки московского Кремля итальянским архитектором Фьораванте. Русские люди были мастерами своего дела, когда нужно было воздвигать деревянные здания, и очень плохими знатоками в каменных работах, к которым были совершенно непривычны. В военном деле русские люди также намного отстали от просвещённого Запада. С XIV века там уже является военная наука, появляются солдаты и вводится более или менее правильная организация войска, тогда как у нас, на Руси, всё ещё господствует старый восточный лад. Благодаря иностранцам у нас является знакомство с западной наукой. Вообще иностранное население на Руси быстро возрастает, и перед Москвой является целый иностранный город близ села Преображенского – Немецкая слобода, в которой живут многие из именитых иностранных купцов, имевших в Москве большое значение, вхожих к царю и служивших агентами и советниками по торговым делам с иностранцами. Необходимость заставляет русских людей уже с XV века обращаться к иностранцам, и западноевропейское влияние всё более и более упрочивается в XVI и XVII веках”. Именно иностранцы-современники оставили наиболее яркие впечатления о людях и нравах, религии, быте, системе управления России XVI–XVII веков. Попадавшим в Московское царство иностранцам всё в стране казалось странным и необычным. Их поражала природа и богатства страны, её размеры, деспотический характер власти, бесправие поданных царя и великого князя и, конечно, быт и нравы Московии, частично заимствованные из Византии и Золотой Орды. Русский историк В. Ключевский писал: “Незнакомый с историей народа, чуждый ему по понятиям и привычкам иностранец не мог дать верные объяснения многим явлениям русской жизни, часто не мог даже беспристрастно оценить их. Но описать их, выставить наиболее заметные черты, он мог лучше и полнее, чем люди, которые пригляделись к подобным явлениям и смотрели на них со своей домашней точки зрения”. Западные исследователи иногда говорили, что “русский народ в продолжение многих веков имел то несчастье, что каждый мог свободно распускать о нём по свету всевозможные нелепости, не опасаясь встретить возражения”. Многие иностранцы, побывавшие в России в XVI–XVII веках, упорно не хотели признавать русских европейцами, называя их только варварами. Иностранцы, граждане европейских государств понимали потенциал России и её народа. В середине XVI века англичанин Р. Ченслер писал: “Если бы русские знали свою силу – никто не мог бы бороться с ними, а от их соседей остались бы только остатки”. О России XV и XVI веков писали иностранцы Барбаро, Кантарини, Рандольф, Павел Новокомский, Ченслер, Компанезе, Флетчер, Герберштейн. Наболее интересные описания России XVII века оставили Маржерет, Олеарий, Павел Алеппский, Майерберг, Рейтенфельд и Корб. Они писали обо всём – о природе, климате, природных богатствах, торговле, сельском хозяйстве, промышленности, сословиях, характере правления, верховной власти, суде, войске, духовенстве, домашнем и общественном быте, семейной жизни, просвещении, нравах и обычаях. Эти описания России XVII века говорят о её состоянии перед реформами Петра, во многом их объясняя: “От одного взгляда на зиму в России можно почувствовать холод. В это время морозы бывают так велики, что вода, выливаемая по каплям или вдруг, превращается в лёд, не достигнув земли. Часто случается, что медведи и волки в суровую зиму, побуждаемые голодом, стаями выходят из лесов, нападают на селения и опустошают их. Жители вынуждены бывают спасаться бегством. Как сильны морозы зимой, так, напротив, велики бывают жары летом. В России господствует холод почти постоянный, зной – кратковременный, дожди – нередко проливные, снега поистине глубочайшие. Русские весьма способны переносить всякого рода трудности, так как их тела закалены от рождения холодом. Земля в стране русской при небольшой обработке чрезвычайно плодородна и родит рожь и пшеницу в громадном изобилии. Текущие реки и стоячие озёра, которых в России множество, до чрезвычайности изобилуют всякого рода рыбой. Московия очень богата мёдом, который пчёлы кладут на деревьях без всякого присмотра. Вообразив это обилие мёду и лесов, не удивительно, что всё то количество воска и смолы, которое потребляется в Европе, равно как и драгоценные меха привозятся к нам через Ливонию из московских владений. Россия – государство очень богатое. Русские платят иноземцам обыкновенно товарами: мехами, воском, салом, кожами, сафьяном, льном, пенькой, икрой, сёмгой, топлёным жиром морских животных, поташом, пряжей. Царь чуть ли не один ведёт все наиболее важные торговые дела в государстве или, иногда, входит в товарищество со своими поданными или с чужестранцами, ради обоюдной выгоды. Для вывоза в разные места морским путём своих товаров русские обыкновенно нанимают за большую цену иностранные суда. Для поездок по суше служат, главным образом, резвые, наёмные лошади, расставленные по всему пути, по всем большим дорогам. Ими пользуются для совершения чрезвычайно быстрых поездок не только одни купцы, внося за это небольшую плату, но и гонцы, развозящие царские указы. Люди русские очень способны к разным ремёслам, легко перенимают всё, что увидят у немцев, и в немного лет они научились и переняли у последних много такого, что прежде совсем не знали”. “Весь московский народ более подвержен рабству, чем пользуется свободой. Все московитяне, какого бы они не были звания, без малейшего уважения к их личности находятся под гнётом жесточайшего рабства. Если бы кто в прошению царю подписал своё имя в положительной степени, то непременно получил бы возмездие за нарушение закона об оскорблении величества. Даже те из них, которые занимают почётное место в Тайном совете, присваивают себе уменьшительные имена, например, Яков должен подписываться Якушкой. Будучи обречены на тяжёлую работу и прикрепощённые к земле, крестьяне безнаказанно оскверняют праздничные дни работой на самих себя, дабы не пропасть, так как в течение всей недели они обязаны в поте лица трудиться на своих господ. Тяжёлыми податями они доведены до такой бедности, что ничего не имеют, кроме изорванной одежды и коровы с подойником”. “Правление у них чисто тираническое: все его действия склоняются к пользе и выгодам одного царя и, сверх того, самым явным и варварским образом. Что касается главных пунктов, входящих в состав самодержавного правления, – издание и уничтожение законов, назначение правительственных лиц, право объявлять войну и заключать союзы с иностранными державами и право казнить и миловать с правом изменять решения по делам гражданским и уголовным, – то все они так безусловно принадлежат царю и состоящей под ним Думе, что его можно назвать как верховным правителем, так и самим исполнителем по этим предметам. Хотя брать взятки всем приказным строго запрещается под страхом наказания за то кнутом, но их тайно берут. За подарки часто можно узнать о самых тайных делах. Корыстолюбие их простирается до такой степени, что если не подарить им что-нибудь, нельзя ничего от них получить, не совершить с ними никакой сделки. Вельможи, как и частные люди, не постыдятся нагло потребовать, чуть что увидят, перстни, или другие вещицы, даже деньги, словом всё, что бы то ни было”. “По московскому обычаю, между военными начальниками принимается в уважение род, а не опытность. Хотя бы храбрость и благоразумие провели кого-нибудь по всем степеням долговременной военной службы до самой высшей, хотя бы он прославился тысячью побед над неприятелями, всё же должен уступить какому-нибудь навернувшемуся лентяю и трусу, которому достались именитые предки. Хотя они, в случае нападения, действуют горячо, однако не могу долго устоять в сражении, и если бегство где-либо началось, то их нельзя удержать никакой высшей властью. Поэтому они, скрывая свои намерения, охотно прибегают к сражениям на расстоянии, притворным отступлениям, разделению, расстройствам рядов, засадам, хитростям и обманам”. “Кладовые царского дворца полны всем, что только возможно изметь из рога изобилия для роскоши смертных, а винные погреба не только уставлены множеством бочонков с критским, испанским, французским, рейнским винами, но и бочонками с пивом, различными медами и водкой, а в летнее время всегда набиты грудами льда. Всё это служит не только для ежедневного содержания самой многочисленной толпы придворных, но и для весьма частных пирушек бояр, которые, употребляя во зло снисходительность Алексея Михайловича, без его ведома просят ключника нацеживать себе вдоволь всего для угощения пышными обедами своих гостей, даже ещё самовластно приказывают им это. Никто не смеет доносить на них царю”. “Трон царя не велик, но драгоценен. Он состоит их четырёх украшенных разными изображениями позолоченных колонн. Верхняя часть похожа на кровлю или свод, кончаясь конусом, и замечательна как пышностью, так и ценностью. На верху трона – двуглавый орёл с коронами на обеих головах. Кроме того, над этими коронами высилась посередине ещё третья – это княжеский герб, часто встречающийся нам во время путешествия по стране на верху башен и зданий. На этом троне высоко восседал царь. Его голову украшала блиставшая шапка, поверх которой была золотая, богато украшенная дорогими каменьями и драгоценностями корона. Кафтан, на который от чрезмерного блеска нельзя было пристально смотреть, был столь раскошен, что после, при возвращении на посольское подворье, только и было разговору, что о нём. Верхняя мантия так и блистала алмазами и жемчужинами. Московского царя, красовавшегося в этом убранстве, назвали убранным звёздами солнцем”. “Дети царя в так называемые шахматы, знаменитую персидскую игру, по названию и ходу своему, поистине, царскую, играют ежедневно и очень искусно, развивая ей свой ум до удивительной степени”. “Дома в Московии мало украшают и мало обращают на них внимания. Воздвигая их, не прибегают к разного рода ухищрениям и отделкам. Пренебрегая каменными домами, русские совершенно справедливо полагают, что гораздо здоровее по причине сильных и постоянных холодов, запираться в деревянные. Простой народ выводит дома лишь в один ярус, остальные же выше двух. Многие дома даже среди города, не имея дымовых труб, выпускают дым через крайне узкие окна и не заключают в своих стенах ничего другого, кроме печи для варки пищи, стола со скамьями и небольшой иконы какого-нибудь святого. Большая часть русских, особенно из простонародья, расходует на свою жизнь весьма мало. Как жилища их плохи и бедны, так и запасы и домашняя утварь крайне ничтожны и не обильны, хотя и достаточны для них. У большей части хозяев найдётся три-четыре глиняных горшка и столько же глиняных или деревянных блюд. Большинство не употребляет никаких перин и спит на подушках, на соломе, рогоже или на своей одежде. Места для спанья у них – обыкновенно лавки, а зимой печи. На длинный и узкий стол, покрытый скатертью из плохого льна, ставятся уксусница, перечница и солонка. Каждому из обедающих кладут ложку и хлеб, но только не всегда, а тарелки, салфетки, ножи и вилки не кладутся никому, кроме знатных. Потом подаются кушанья, каждое порознь, одно за другим и во множестве, если много гостей. Блюда одинаковые у всех и по неряшеству прислуги запачканные. Начало обеда делает водка. Первую подачу кушанья составляет холодная вареная говядина, приправленная уксусом и сырым луком. Потом подаются другие кушанья либо вареные, либо жареные, либо с подливой, везде с чесноком и луком, которые у московитян самые изысканные и возбуждающие вкус средства. Напитки у них разные: вино, пиво, которое пьют редко, всякие меды и водка, составляющая начало и конец обеда. Во всей Московии крестьяне утоляют голод ржаным и пшеничным хлебом, бобами с чесноком, а жажду – водой. Повседневная одежда московитян, даже и знатных, не очень расстроит состояния. Весьма узкое исподнее платье из дешевого сукна, и немного не достающий до икр зипун, и надетый сверх него кафтан с длинными рукавами, летом из камлота, а зимой из сукна на меховом подбое. Хотя эти оба платья и поизотрутся и запачкаются в носке, московитяне не бросают их”. “Супруги и вообще женщины не пользуются у них таким почетом, как у прочих народов, а считаются почти наравне со служанками”. “В кабаках пьянствуют до тех пор, пока не вытряхнут мошну до последней копейки. Они пьют не процеживая сквозь зубы, как курицы, а глотают всей глоткой, точно быки и лошади, да и никогда не перестанут пить, пока не перестанешь наливать”. “Русский народ очень недоверчив и подозревает всех иностранцев, которые расспрашивают о политике или религии. Московитяне без всякой науки и образования, все одинаково вовсе не знают прошедшего, кроме только случаев, бывших на их веку, да и то в пределах Московского царства. А что московитяне изгоняют все знания, это надобно приписать самим государям, которые ненавидят их из опасения, что подданные наберутся в них духа свободы да потом и восстанут, чтобы сбросить с себя гнетущее их деспотическое иго. Чтобы учиться, у русских в добрых головах недостатка нет. Между ними встречаются тонкие, способные люди, одаренные ясным умом и доброй памятью”. Царь Алексей Михайлович всю жизнь пополнял свои знания чтением книг и общением с интересными, знающими людьми. Все современники отмечали его разносторонний ум и интерес к новым знаниям. Алексей Михайлович, как и российская элита, осторожно относились в западной культуре. Сближению мешали многолетние войны и различия между православием, католичеством и протестантизмом – именно два последних вероисповедания доминировали в Западной Европе. Русские люди боялись учиться у иноверцев. На Русь часто приезжали учёные и монахи из бывшей Византии, давно покорённой Турцией, но греки, дискредитировавшие себя уступками султану и контактами с католическим Римом – вплоть до унии, пользовались в Москве относительным авторитетом. Сохранился указ Алексея Михайловича от 6 августа 1674 года – Петру к тому времени уже исполнилось два года: “Князя Андрея Михайлова сына Кольцова – Мосальского из стряпчих записать по жилецкому списку за то, что он на голове у себя волосы обстриг. А стольникам, стряпчим, дворянам московским и жильцам указал великий государь, чтоб они иноземских немецких и иных обычаев не перенимали, волосов у себя на голове не подстригали, тако ж и платья, кафтанов и шапок с иноземских образцов не носили, и людям своим носить не велели. А будет кто вперед учнет волосы подстригать и платья носить с иноземного образца, и такое ж платье объявится на людях их, и тем от великого государя быть в опале, и из высших чинов написаны будут в нижние чины”. В 1682 году, при царе Фёдоре Алексеевиче, было отменено местничество и были запрещены даже споры из-за мест. Местничество – система феодальной иерархии в Московском государстве XV–XVII веков – регулировало служебные отношения между членами служилых фамилий на военной и административной службе и при дворе. Местничество основывалось на том, что взаимное соотношение родов должно было оставаться всегда на одном и том же уровне и положении. Название “местничество” произошло от обычая считаться “местами” – за столом и на службе. Место зависело от “отечества”, “отеческой чести”, которая слагалась из двух элементов – происхождения с родословной и служебной карьеры самого служилого человека и его предков. Местнические споры разбирали лично царь и Боярская дума. Первоначальное положение служилого рода в Москве зависело от положения его членов в момент перехода на службу к великому князю. Таким образом, первое место среди московского боярства заняли потомки великих князей. После них шли потомки удельных князей. Князья заняли место на иерархической лестнице выше нетитулованных бояр московского великого князя, хотя бы те и насчитывали не одно поколение на службе в Москве. Мелкие князья, до перехода в Москву находившиеся на службе у других великих или удельных князей и перешедшие под власть московского великого князя со своими государями, теряли своё старшинство и становились ниже московского боярства. Удельное боярство также было ниже московского и занимало положение на иерархической лестнице в соответствии с иерархией своих бывших удельных княжеств. Не только каждый род, но и каждый член рода имел постоянное и строго определённое положение в служебной иерархии. Если кому-нибудь удавалось выдвинуться и стать выше, то это влекло за собой повышение его потомства и понижение тех, кого он “пересел”. Этим и объясняется то упорное сопротивление, которые оказывали в XVI и XVII веках представители боярских родов в случае несоответственного для них назначения. Их согласие на назначение влекло для них потерю прав. С усилением царской власти правительство стало всё более враждебно относиться к проявлениям местнических счетов, нередко подвергая спорящих тяжёлым наказаниям. Впрочем, это мало помогало, и даже отмена местничества почти не изменила порядок в государстве и не отразилась на боеспособности войск. Эхо местнических счетов погасло только к концу XVII века. Приехавший из Европы Пётр начал вводить европейские порядки резко и круто. Он приказал придворным брить бороды и носить немецкое платье. Бороды было разрешено носить только духовенству и крестьянам. Посадские люди могли получить разрешение на ношение бороды при уплате особой пошлины. За бороду платили упрямые бояре, купцы, служилые люди, посадские, ямщики, извозчики – от 30 до 100 рублей, и эта сумма была очень значительна. Указ о ношении иностранной одежды гласил: “Боярам, окольничим, думным и ближним людям, стольникам, московским дворянам и всех чинов людям в Москве и в городах носить платья – венгерские кафтаны – верхние, длинною по подвязку, а исподние, – короче верхних, тем же подобием”. Указы прибивались на лобных местах; чтобы их не срывали, к ним приставлялась охрана. Указы несколько раз повторяли, на улицах выставляли манекены в немецкой, венгерской, французской одежде, русское платье запрещалось продавать в лавках, с ослушников брали штрафы. Пётр изменил летоисчисление и календарь. У различных народов существовало множество календарных систем. Последовательный счёт лет во всех календарях вёлся от какого-нибудь исторического события. С VII века до нашей эры римляне пользовались лунно-солнечным календарём, по которому год из 12 месяцев с нечётным количеством дней в каждом (из суеверия римляне боялись чётных чисел) состоял из 355 дней. Год начинался 1 марта, и римский календарь не знал порядкового счёта дней в месяце и вёлся по календам, нонам и идам – 5 день до мартовских ид, 6 день до мартовских календ. В 46 году до н. э. римский император Юлий Цезарь реформировал календарь. Три года имели 365 дней, четвёртый – 366 дней. Начало года перенесли на 1 января – в этот день новые римские консулы вступали в должность. Вводилась и семидневная неделя. Новый календарь, названный юлианским, был принят христианской церковью на Никенском сборе в 325 году и утвердился в Византии, но с порядковым счётом дней. В VI веке установилась Византийская точка отсчёта времени от основания Рима – эра – по которой 754 год до н. э. от основания Рима считался 5508 годом. Эта система перешла в Московское царство – с X века, вместе с принятием христианства. До этого у славян год делился на 12 месяцев, названия которых происходили от явлений природы. Одновременно с Византийской датировкой на Западе в VI веке утвердилась датировка событий от Рождества Христова. Ко времени Петра только Россия из европейских стран держалась старого, византийского календаря. До 1492 года новый год в России начинался с 1 сентября, с 1 марта. На исходе 1699 года в России счёт времени стал вестись так, как это делалось в Европе. Вслед за 31 декабря 7208 года “от сотворения мира” наступало 1 января 1700 года от Рождества Христова. Указ Петра Первого гласил: “В знак того доброго начинания и нового столетнего века в царствующем граде Москве, после должного благодарения Богу и молебного пения в церкви – кому случится и в дому своём, по большим проезжим и знатным улицам, людям знатным и у домов нарочитых духовного и мирского чину, перед воротами учинить некоторые украшения от древ и ветвей сосновых, еловых и можжевеловых, против образцов, каковы сделаны на Гостином дворе и у Нижней аптеки, или кому как удобнее и пристойнее, смотря по месту и воротам учинить возможное. А людям скудным хотя по деревцу или ветви над воротами или над хороминой своей поставить. И чтоб поспело ныне будущего января к 1 числу. Все должны поздравлять друг друга с Новым годом и столетним веком и стрельба должна быть из пушек и мушкетов и иллюминация”. 200 пушек на Красной площади стреляли целую неделю. Москва и Россия вступили в XVIII столетие. Л.Н. Гумилёв писал о начале новой эпохи: “Русские люди, даже одетые в кафтаны и парики, оставались самими собой. Да и отношение царя Петра к Европе, при всей его восторженности, в известной мере оставалось, если можно так выразиться, потребительским. Известна фраза царя: “Европа нам нужна лет на сто, а потом мы повернём к ней задом”. Однако Пётр здесь ошибся. Европа оказалась нужна России лет на 25–30, так как все европейские достижения русские переняли с потрясающей лёгкостью. Уже к середине XVIII века стало возможным “повернуться задом”, что и сделала родная дочь Петра Елизавета в 1741 году”. Поездка с Великим посольством доказала невозможность создания антитурецкого союза против турок с участием России. Но именно тогда Пётр получил предложение саксонского курфюста и польского короля Августа II о союзе против Швеции и это изменило внешнюю политику России. Новое задачей для неё стало пробиться к морю на Западе. Проблема Балтийского побережья, из удобных гаваней которого можно было свободно торговать с Западной Европой, занимала умы московских политиков со времён Ивана Третьего. Его внук Иван Грозный разгромил владевший Прибалтикой Ливонский орден, но последовавшая война с Речью Посполитой во главе со Стефаном Баторием привела к поражению в Ливонской войне. Тогда же Швеции при распаде Ливонского ордена досталась Эстляндия. Во времена Московской смуты начала XVII века интервенция Швеции совместно с Польшей на российскую территорию закончилось овладением шведами всем побережьем Финского залива. По Вестфальскому миру 1638 года, завершившему Тринадцатилетнюю войну, на южном побережье Балтийского моря к Швеции отошли Верхняя Померания и часть Нижней с герцогствами Бременом и Вердером, и городами Штетином и Висмаром. По Оливскому миру 1660 года, закончившему польско-шведскую войну, Швеция получила Лифляндию. Балтийское море стало внутренним шведским морем и Швеция полностью контролировала Прибалтийскую торговлю. В середине XVI века царь Алексей Михайлович воевал со Швецией и даже осаждал Ригу. Война на два фронта закончилась неудачей – занятая шведской войной Россия проиграла и Польше. Заключённые русско-шведские мирные договоры при царях Михаиле Фёдоровиче и Алексее Михайловиче считались временными уступками противнику. Победы шведских королей Густава-Адольфа и Карла X принесли шведской армии европейскую славу, и она заслуженно считалась лучшей в Европе. Западноевропейская дипломатия конца XVII века была очень медлительна, а шведская – быстра и решительна. Это возможно, когда у тебя за спиной стоит одна из лучших европейских армий. Военная мощь – главное и важнейшее средство заставить уважать честь и достоинство державы. Захват части немецких земель Швецией вызвал недовольство немецких князей. К Швеции были претензии и со стороны её прибалтийских соседей – Дании, Польши и, конечно, России. Ещё при свидании Петра Первого с Августом Вторым летом 1698 года в Раве царь обещал начать войну со Швецией. Турецкая война формально не была завершена, и Пётр не собирался воевать на два фронта. 11 октября 1699 года Россия примкнула к антишведскому союзу, с условием начать военные действия только после заключения мира с турками. К Польше, Саксонии и России присоединилась и Дания, враждовавшая с соседским Гольштейн-Готторским княжеством, во главе которого стоял родственник юного шведского короля Карла XII. Пётр отправил в Стамбул посольство во главе с думным дьяком Е. Украинцевым. Царь сам сопровождал посольский корабль “Крепость” – во главе целой эскадры, построенной на воронежских верфях. Священный союз против турок давно распался, Австрия готовилась к войне за испанское наследство и подписала сепаратный мир с Турцией. Турки тянули почти год. 3 июля 1700 года русско-турецкий мирный договор был подписан. Дания собиралась забрать Голштинию, Польша – Лифляндию. Союзники заключили двусторонние договоры между собой – с учётом интересов и третьего союзника. Тайный договор России и Польши – Саксонии предусматривал для русских возврат Ингрии и Карелии. В феврале 1700 года войска Августа II вторглись в Лифляндию и пошли на Ригу. Через месяц датская армия вошла в Голштинию. Россия, ещё не подписавшая мирный договор с Турцией, обещала Швеции сохранить мир. Карл XII решил бить союзников по очереди. Воспользовавшись тем, что датские войска воевали в Голштинии, 15000 шведов высадились на датском побережье и осадили столицу Дании Копенгаген, угрожая его разрушить. 8 августа 1700 года в замке Травендаль датский король подписал вынужденный мир с Карлом XII. Дания выводила свои войска из Голштинии и разрывала союз с Саксонией. Уже изгнанный датчанами голштанский герцог получал компенсацию в 250000 талеров. Шведско-датский мирный договор был подписан в день, когда Пётр получил известие о заключении мира с турками. Союзников осталось двое, но это Петра не остановило. 19 августа 1700 года Россия объявила войну Швеции – “за многие их светские неправды”. В качестве повода Пётр использовал “самое главное бесчестие, учинённое великим и полномочным послам в Риге, в прошлом 1697 году” – весной 1697 года во время проезда через Ригу в Пруссию русского царя, захотевшего осмотреть рижскую крепость, чуть не пристрелили. 9 августа 1700 года Пётр Первый отдал приказ войскам идти к Нарве. Началась знаменитая Северная война, длившаяся 21 год и имевшая грандиозные последствия для России. Часть II. Россия и война В конце сентября 1700 года тридцатитысячная армия Петра начала осаду Нарвы, расположенной в 12 километрах от устья реки Нарвы. Крепость служила прекрасной базой для развёртывания войск в Ингрии, прикрывала все близлежащее побережье Финского залива, являлась портом, ближайшим к российским землям. Русские войска, расположившиеся на протяжении семи километров, полукругом охватывали Нарву и Ивангород. Ядро армии составляли небольшие по составу Преображенский, Семёновский и Лефортов полки, остальные войска являлись недавно набранными и необстрелянными рекрутами. Около 10000 стрельцов и дворянских ополченцев находились в центре лагеря. Войсками руководили иностранные офицеры. Лафеты и колёса тяжёлой артиллерии, присланной из Пскова и Новгорода, постоянно ломались. Мортиры стреляли камнями – бомбы не соответствовали калибру орудий. Саксонские инженеры, присланные Августом II, ничего не делали, и Петру пришлось всё организовывать самому. Отсталость русской армии от требований военного искусства того времени была очевидна, и комендант Нарвы Горн просто расхохотался над русским предложением о капитуляции. При первом известии о высадке в Лифляндии армии Карла XII Август II снял осаду Риги и увёл войска с дороги шведского короля. Армия Карла XII подошла к Нарве. 19 ноября 1700 года 12000 шведов разбили 30000 русских. До конца сражения насмерть держались преображенцы и семёновцы. Карл лично атаковал гвардейцев Петра, но не смог сдвинуть их ни на шаг. Мужество двух полков спасло русскую армию от уничтожения. Карл XII согласился на переговоры и разрешил русским солдатам, оставив артиллерию, уйти со стрелковым оружием и знаменами. Шведы пропустили Преображенский и Семёновский полки, но остальных русских разоружили. Генералы и офицеры были задержаны и отправлены в Швецию, где находились чуть ли не до 1720 года – многие умерли в плену. Почему-то считавший себя рыцарем Карл XII не часто расстраивался из-за нарушенного королевского слова. Впоследствии во время боевых действий шведы часть не брали русских пленных, а раненных воинов добивали. Шведские пленные, направленные на строительство Санкт-Петербурга и других русских крепостей, были в лучшем положении – русские воины никогда не добивали поверженного врага, за что “просвещённые” европейцы называли их “варварами”. О Карле XII заговорили в Европе. В его честь писали стихи, выбивали хвалебные медали. Много карикатур “посвятили” царю Петру. Сам Карл XII говорил: “Нет никакого удовольствия биться с русскими, потому что они не сопротивляются, а бегут”. Самоуверенный король во главе армии остался зимовать в Дерпте. Через восемь лет он будет зимовать под Стамбулом, уже без армии. За зиму Пётр и его соратники смогли привести в порядок разбитую армию, организовать оборону северо-западных городов, сохранить и укрепить союз с Августом II. Из снятых с части колоколен церквей и монастырей колоколов на всех литейных заводах России отливали пушки. В течение зимы было отлить 250 пушек высокого качества. Руководитель артиллерийской службы семидесятилетний думный дьяк А. Винниус скакал месяцами из Москвы в Псков, Новгород, сибирские города и организовывал изготовление орудий. День и ночь работали все “птенцы гнезда Петрова”. Сам Пётр был везде. Его письма и распоряжения часто подписывались – “писано в дороге, на лошади”. К лету было набрано десять драгунских полков, усилена пехота. В феврале 1701 года Пётр в Курляндии встретился с Августом и договорился о дальнейших совместных военных действиях. Польско-саксонскому королю, называемому в хрониках того времени “Сильным”, придавался двадцатитысячный корпус Репнина и выдавалась ежегодная денежная субсидия, довольно значительная. Весной Карл XII разбил саксонцев в Курляндии. Корпус Репнина из Литвы был оттеснён к Пскову. Полный пренебрежения к Петру Карл оставил для защиты свих прибалтийских земель 15000 солдат под руководством Шлиппенбаха и Кроншорта и ушёл в Польшу. В июле 1701 года саксонская армия была разбита и деморализована. Карл решил добивать Августа. Войска Б. Шереметева зимой 1702 года начали военные действия в Лифляндии, несколько раз отбрасывая войска Шлиппенбаха. Король Карл XII завяз в глубине Польши и Петр осенью 1702 года начал завоевание Ингрии, пытаясь выйти на берега Финского залива. Пётр, действуя по принципу “поспешать, как возможно, ибо время – яко смерть”, решил не повторять удара на Нарву. В Ладоге была создана база для действий на Ижорской земле. Ладожане и новгородцы предоставили царю подробные карты и описания территории Ладожского озёра, устья Волхова и бассейна реки Невы. В Лодейном поле была создана Олонецкая верфь – на реке Свири. В сентябре 1702 года во главе большой армии Пётр начал завоевание Ингрии. По войскам был разослан приказ, запрещавший разорять ижорские земли – уже тогда Пётр берег земли будущей Петербургской губернии для себя – “словесно вам говорено и в указах положено, чтоб не трогать; что разорят, то всё приходится впредь нам же исправлять”. 11 октября 1702 года Пётр взял крепость Нотебург – такое шведское название носил древнерусский город Орешек, основанный в начале XIV века московским князем Юрием Даниловичем, старшим братом Ивана Калиты. Расположенный у истока Невы из Ладожского озера Нотебург получил от Петра имя Шлиссельбург – “Ключ-город”. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (http://www.litres.ru/aleksandr-andreev/maksim-andreev/petr-velikiy-i-sankt-peterburg-v-istorii-rossii/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.