Авантюристы Ольга Евгеньевна Крючкова Чего только в жизни не бывает. Ординарец Наполеона подарил своей русской любовнице-служанке на память золотой луидор с профилем императора. А через полвека внучку той крепостной Марию Французову по иронии судьбы объявили внучкой… самого Бонапарта! И закружил Марию водоворот необыкновенных и опасных приключений: московская богемная жизнь, роман с красавцем князем Рокотовым, авантюра с организацией международного акционерного общества, побег из полиции… Ольга Крючкова Авантюристы © Крючкова О.Е., 2009 © ООО «Издательство «Вече», 2009 © ООО «Издательство «Вече», электронная версия, 2018 Сайт издательства www.veche.ru Часть 1. Внучка Бонапарта Глава 1 1812 год, Смоленск В городском доме помещика Петра Анисимовича Горюнова царила суета и беспорядок, причиной сего было приближение французской армии к Смоленску. Прислуга срочным порядком упаковывала ценные вещи, супруга Петра Анисимовича, Глафира Сергеевна, дама пышная и решительная во всех отношениях, сотрясала воздух и так весь пропитанный пылью от множества вещей, своим зычным голосом: – Анфиска! Дашка! Поторопитесь! Уже слышна орудийная канонада! Чего доброго француз застанет нас прямо в доме со всем добром – вот уж будет чем потешиться неприятелю! Девки переглянулись: попадать в руки ужасным французам им вовсе не хотелось, и они пуще прежнего начали упаковывать барские платья. Петр Анисимович не поддавался всеобщей суете и панике, он ходил по дому, молча, созерцая удручающую картину: картины сняты и завернуты, персидские ковры скатаны в рулоны, посуда упакована, одежда вынута из шкафов и дожидается, когда наконец ей займутся неповоротливые Анфиска и Дашка. Слова хозяйки возымели на девок необыкновенное действие, и они с перепугу, упирая сопли и слезы рукавами ситцевых рубах, а то и вовсе подолом цветастых сарафанов, начали поторапливаться. – Петр Анисимович! Душа моя! – проревела Глафира Сергеевна. – Прикажи, голубчик, мужикам загружать ковры, картины и посуду. Барин еще раз посмотрел на перевернутый в суматохе дом, понимая, что может вернуться на одни лишь обугленные головешки, и распорядился: – Трофим! Загружай! Управляющий тотчас привел мужиков, также томимых страхом и сомнениями. – Барин… – начал один из них, – дозвольте спросить вас. Петр Анисимович удивился: о чем вообще можно спрашивать в такой момент? – Ну что тебе? – А что ежели энтот хранцуз, лихоманка его подери, дом сожжет? Али догонит нас с добром-то: чаго делать станем? Горюнов задумался: подобные мысли не давали покоя уже второй день. – Ничего, надо надеяться на лучшее и на нашу армию. Авось с Божьей помощью все и образуется. Мужики переглянулись: ну да, они и забыли, что в России все решает Его Величество «Авось»! * * * – Лизавета! – позвала Глафира Сергеевна прислугу. – Ну что ты спишь прямо на ходу? Ты постельное белье упаковала, как я велела? – Да барыня, все как сказано… Лизавета указала на сундук, доверху нагруженный бельем из отменного фламандского полотна. – Хорошо… – Барыня… – начала было Лизавета. – Говори быстро, не тяни! – Позвольте остаться, мать уж больно хворая. Не перенесет она дороги до вашего поместья в Горюново. – Дело твое. Смотри не пожалей потом, – ответила барыня. – За домом приглядывай, раз уж остаешься. – Слушаюсь, Глафира Сергеевна. В гостиную вошли двое мужиков, они подхватили за боковые кованые ручки сундук с бельем и потащили грузить в телегу. Маленький Виктор, сын Горюновых, которого Глафира Сергеевна до начала военных действий называла не иначе как на французский манер, произнося с ударением на последний слог, носился по дому, размахивая деревянной саблей и крича: – Подайте мне сюда Наполеона, я выпущу ему кишки! – Перестань носиться! – одернула его мать. – Пятнадцатый год уже, а ты все в игрушки играешь. Лучше помоги отцу. Виктор остановился, огорчившись, что его развлечение прервали столь грубым образом, и неохотно поплелся прочь из гостиной в надежде, что не встретит отца. * * * Лизавета незаметно вынырнула из господского дома, впрочем, на нее все равно никто бы не обратил внимания, неожиданно ее окликнули: – Лиза! Она обернулась, навстречу шел Фрол, кучер помещика Сазонова, который давно приятельствовал с Петром Анисимовичем Горюновым. – Фролушка! – девушка бросилась к своему возлюбленному. – Господи, что теперь будет-то? – она залилась слезами. Кучер обнял свою пассию, попытавшись успокоить: – Ничего, побьем хранцузов! Не сумневайся… – он привлек Лизу и поцеловал в губы. – Уезжаю я с барином и его семьей в Нижние Вешки, туда хранцузы, могет быть, не доберутся. Девушка всхлипнула. – Я остаюсь здесь… – Как? – удивился Фрол. – Зачем? – Мать совсем плохая, того гляди помрет. Кто ее похоронит, как не я? Прощай, Фролушка, свидимся ли еще? – Лиза снова заплакала. – Коли нет, знай – любый ты мне всегда был… Кучер растрогался, прослезился и еще раз привлек к себе возлюбленную. – Свидимся, не сумневайся… Он отстранил от себя девушку и быстро ушел со двора. Та так и осталась стоять, не замечая ничего вокруг себя. * * * Лиза вошла в комнату, в ней царил полумрак, мать лежала на лавке, прикрытая меховым зимним салопом и, несмотря на это, ее трясло от лихорадки. – Доченька… – простонала она. – Чаго такой крик стоит? – Господа уезжают в поместье Горюново, что восточнее города, думают хранцузы туда не пойдут, – пояснила Лиза. – И ты поезжай… Все равно умру, чаго тебе при мне делать-то… – Матушка! – девушка упала на колени перед скромным ложем больной родительницы и залилась слезами. – Как вы без меня-то? – Ничего… Поезжай… – настаивала мать. Но Лиза твердо знала – она останется в доме, подле матери. * * * Когда французы заняли Смоленск, оставленный русскими войсками, и располагали ставку в доме помещика Горюнова, как одном из самых лучших в городе, Лиза стояла на коленях перед усопшей матерью. Молодой мужчина в сине-белом мундире вошел в темную комнату прислуги и, увидев молодую девушку, убитую горем, склонившуюся над умершей женщиной, повел себя благородно, распорядившись помочь несчастной русской с достойными похоронами. Сама же Лиза была определена на прежние свои обязанности: стирать, убирать в комнатах, занимаемых теперь главнокомандующим армии – Наполеоном Бонапартом и его штабом. Очнувшись от горя, спустя несколько дней, Лиза наконец вернулась к действительности, увидев, что в городе и в доме – французы и она, как ни в чем ни бывало, выполняет свою прежнюю работу. Когда она увидела человека, небольшого росла, крепкого на вид, даже можно сказать коренастого, с легким брюшком, виднеющимся из-под зеленого мундира, увешанного всевозможными орденами, она поняла, что незнакомец – и есть главный француз: как его там… Бонапарт. Отчего Лиза догадалась, сама не знала, видимо, интуитивно, а может, и оттого, что все вокруг него были слишком подобострастны. Девушка подумала: «Толстый, маленький, невзрачный. Похож на управляющего помещика Сазонова, что проворовался два года назад и тот прогнал его с позором с глаз долой… Отчего этого Бонапарта все так боятся?» С такими мыслями она стирала батистовые рубашки французских генералов, проявляя по привычке усердие, которое было замечено денщиком одного из важных особ, и тот в награду подарил девушке золотой луидор. Лиза посмотрела на странную монетку, обратив внимание на то, что «главный француз» и тот профиль, что отображен на монете весьма схожи между собой: неужели сам Бонапарт? Она сунула ее в карман передника, поклонилась щедрому денщику, на всякий случай: как знать, вернется ли барин или нет, а тут вроде как пристроилась… Тот же еще долго стоял, разглядывая полногрудую русскую девицу, явно наслаждаясь ее красотой и прелестями, видневшимися из расстегнувшийся ситцевой рубашки. В тот же вечер денщик пришел в маленькую комнатку Лизы, показывая всем своим видом, чего именно хочет от нее. Девушка уступила: что же ей оставалось делать – победителям достается все, и женщины побежденных в том числе. Француз даже в постели с русской крепостной девкой оставался французом, был страстен и даже галантен. Лиза была сражена наповал его отношением, постоянно сравнивая своего нового любовника с Фролом. Любила ли она Фрола? Пожалуй, что да. Но столько изменилось с тех пор… Казалось, Фрол был в другой жизни… А теперь вот рядом лежит француз, и весьма не дурен собой… Через две недели Лиза встревожилась: положенные женские дни не начались. Не начались они и позже, девушка поняла, что беременна: но от кого? Мысли путались: «От Фрола… Уж сколь времени с ним жила – почти три месяца, а то и больше. А если от хранцуза… Нет, не может быть…» Но факт оставался фактом: отцовство пребывало под сомнением, хорошо хоть мать всегда доподлинно известна. * * * Французы, оставив гарнизон в Смоленске для поддержания порядка, двинулись дальше на Москву. Лиза не задумывалась над тем – французам ли стирать или русскому, своему барину, ее волновало другое – живот, который начал расти и стал весьма заметен. Она достала из сундука сарафан покойной матери и, примерив его, решила так в нем и остаться, по крайней мере пошире будет, скрывая пикантные подробности ее тела. Генеральский денщик, подаривший ей золотой луидор, также последовал в Москву за своим господином, на этом скоротечный роман француза и русской крепостной девки закончился. Лиза надеялась, что неприятеля все же побьют: вернется ее добрый хозяин, а за ним и Сазонов появится…. Что тогда она скажет своему ненаглядному Фролу? А то и скажет, мол, ребенок твой – не сомневайся… А, если не поверит: не может быть! Непременно поверит! Время шло: живот рос, ребенок начал шевелиться и переворачиваться. В один прекрасный день Лиза проснулась, едва забрезжил летний рассвет, пропели первые петухи, их она слышала точно. В городе началась паника: французский гарнизон засуетился, она выглянула в оконце домика для прислуги и увидела, что те спешно покидают город. Затем на улице что-то загрохотало: то ли множество лошадей пронеслось, то ли орудия прокатили – Лиза так и не поняла. Она почувствовала запах гари, и в маленькое оконце увидела, как поднялся столб дыма на соседней улице, затем еще один, и еще… Вдруг она заметила, что трое французов поджигают дом ее благодетеля, она опешила: что же будет? Что она скажет Петру Анисимовичу, когда тот вернется? – не сберегла, мол… А, что могла сделать-то: вон их сколько окаянных врагов, а она – всего лишь женщина, слабая и в тяжести. Языки пламени обняли барский дом, вырываясь из окон, Лиза заплакала. Поднялся ветер, искры полетели на домик для прислуги, и крыша, покрытая дранкой, мгновенно занялась, женщина услышала, как наверху все трещит, в комнату повалил черный дым. Недолго думая, она, схватив кое-какие вещи, попавшиеся под руку, завязала их платком и бросилась прочь на улицу. Кругом царила неразбериха, французы поджигали дома, тащили все то, что могли из них вытащить, и спешно отступали. Тут же Лиза увидела, как враги расстреливают троих мужиков, кажется Сазоновских. Она удивилась, отчего они не уехали с хозяином, видимо, тоже оставались приглядывать за брошенным хозяйством, и вот, на тебе – чем закончился этот пригляд. Женщина с перепугу бросилась на задний двор, в земляной погреб, где обыкновенно хранились соленья и варенье. Удивительно, но он был цел, она разгребла прошлогоднюю сухую траву, нащупала дверное кольцо и, резко рванув его на себя, открыла небольшую дверь. В погребе царил полумрак, свет пробивался лишь через специальные отдушины, устроенные для того, чтобы избежать затхлого запаха и плесени. Лиза тотчас, не размышляя, спустилась в свое убежище и затворила дверь. Спустя мгновенье она услышала громкую французскую речь, что-то кричали, затем топот ног, и все разом стихло… Ей стало страшно: неужели весь город сгорел, и она осталась одна-одинешенька? Лиза устала, почувствовав, что ее одолевает сон. Она развязала свои нехитрые пожитки, завернулась в большой цветастый платок и уснула. Снился Фрол, он улыбался, протягивая руки: «Лиза! Лизонька!» Но она убегала прочь от своего возлюбленного, сама не зная почему. Фрол настигал ее, крича прямо в ухо: «Ага! Блудница, ты еще и брюхата! Небось от хранцуза, одехолоном надушенного?!» Лиза очнулась, ребенок зашевелился в ее чреве и, видимо, перевернулся. Она поплотнее закуталась в платок, и снова заснула, почувствовав во сне, как хочется есть. Сколько времени прошло, Лиза не знала, голод подводил живот, но она, оглядевшись, обнаружила, что может не беспокоиться о хлебе насущном: запасов хватит минимум на месяц. Женщина подошла к кадке с капустой, открыла крышку и зацепила горсть рукой: вполне съедобно, решила она, видимо, прошлогодний урожай. Рядом с капустой стол бочонок с огурцами, далее с мочеными яблоками и замыкал ряд – с грибами. Лиза открыла каждый из них, сняв пробу. Глава 2 Лиза провела в подвале примерно несколько дней, и когда она вышла из своего тайного убежища, вовсю светило яркое солнце. Над городом стоял смрад от пожарищ. Она направилась к барскому дому, обнаружив на его месте лишь обугленные бревна и почерневшие кирпичные стены. Она взглянула на всю эту безрадостную картину и заплакала. Поодаль, за изгородью лежали расстрелянные Сазоновские мужики, Лиза побоялась подходить, все равно она не сможет похоронить их в таком-то положении. Она прошлась вокруг дома, в одном из разбитых окон увидев кухарку, часть ее лица обгорелa, как и правая сторона тела, – картина была ужасающей. Лиза почувствовала тошноту и, не успев отойти к вытоптанным кустам, как ее вырвало, голова закружилась, ноги подкосились, сознание уплывало в неизвестность. * * * – Гляди-ка, наша Лизка! – прокричал дворовый мужик. – Петр Анисимович, батюшка! Так она, точно – она! Горюнов обошел пепелище своего дома, предусмотрительно оставив жену и сына в поместье, сам же, когда дошла весть о том, что неприятель оставил город, решил проведать родовое имущество. И вот что он застал – полный разор. – Тимофей, посмотри, жива ли она, бедняжка, – распорядился барин. – Кажись, жива. Чаго, девка, напугалась сердечная? – участливо спросил управляющий. Лиза уже очнулась, увидев перед собой лицо Тимофея, она решила, что умерла и это видение… – Лизка, очнись! Я это – Тимофей! Барин-то вернулся… Женщина попыталась присесть, затем огляделась: действительно, управляющий, а вон и барин – отец родной, стоит. – Чаго с ней делать-то? – поинтересовался Тимофей. – С девкой? Да в поместье ее надобно отправить. Она и так натерпелась, – сказал барин. – А дом надобно заново строить, покупать лес, плотников нанимать: станет в копеечку. * * * Вскоре Лиза прибыла в Горюново. Глафира Сергеевна встретила свою крепостную, словно родную. – Ах, бедняжка! Как только ты там уцелела-то. Мы такого здесь про французов наслушались. Отправляйся в девичью, я же распоряжусь тебя помыть и выдать новую одежду, эта уж больно грязна. – Благодарствуйте, барыня… – пролепетала Лиза. – Ну, ладно уж, иди милая… Женщина пребывала словно в тумане, когда ее мыли такие же крепостные девки, как и она, причитывая, мол, выпали на ее долю страдания и мучения, особенно увидев округлившийся живот несчастной. Старшая, поставленная над девками, для соблюдения приличий и порядка, сразу же направилась к барыне и, поклонившись, сообщила, что Лиза в тяжести, судя по всему, пребывает месяце на четвертом, не меньше. Глафира Сергеевна опешила, но быстро взяла себя в руки: – Дело молодое. Наверняка, она еще согрешила до взятия Смоленска. Надо бы с ней потолковать по-матерински. Зови ко мне. Лиза, обряженная в новую голубую ситцевую рубашку и поплиновый цветастый сарафан, явилась перед строгим взором барыни. – Лиза, скажи мне всю правду. С кем была ты из наших дворовых мужиков. Ты понимаешь, о чем я говорю? Женщина кивнула. – Ни с кем. Глафира Сергеевна вскинула брови от удивления: – Помилуй, но ты же в тяжести! – Точно так, барыня. Но не от наших, от Сазоновского. Хозяйка еще более удивилась: – Право за вами молодыми не уследишь! И от кого же? – От кучера Фрола, – призналась Лиза. – Ах, вот оно что-о-о, – протянула Глафира Сергеевна. – Не мудрено, помещик Сазонов приятельствует с Петром Анисимовичем. Вы не раз виделись и… – она не стала заканчивать свою мысль. – Ничего, я напишу Сазонову в Нижние Вешки, думаю, он не будет против. Правда, придется отдать тебя, да ну, ладно, сговоримся. Иди и ни о чем не беспокойся, без мужа не останешься. Сердобольная Глафира Сергеевна отписала письмо лично Сазонову, поведав ему историю своей крепостной. Сазонов тотчас, по прочтении письма, вызвал к себе Фрола и велел сознаться, имел ли он плотскую связь с Лизаветой, что из барского дома Горюновых. Тот скрывать не стал, отпираться не было смысла: – Было дело, барин, любились, покуда хранцуз Смоленск не пожeг. – Так, так, стало быть, не сознаешься, что девку испортил. – Как испортил? В каком енто смысле? – не понял Фрол. – Да в таком, что Лизавета сия, в тяжести, месяце на четвертом, как пишет Глафира Сергеевна. – Я…я… – мямлил кучер. – А может, это дите – не мое! Вот! Она там сколь времени без меня, почитай, три месяца. И чаго там было, в доме Горюновых хранцузы стояли – было дело, так кто ж знает – кто ей заделал… Сазонов с осуждением смотрел на своего кучера: – Ну и мерзавец ты, Фрол. Выпороть бы тебя солеными розгами. Петр Анисимович мне давний друг и что я ему скажу: мои, дескать, мужики брюхатят ваших девок – так ради забавы, а потом, мол, французы виноваты. – Лучше розги! Меня ж потом весь город засмеет! Не хочу я на ней жениться! Сазонов усмехнулся: – А я вот велю тебе, и женишься. Фрол упал на колени перед барином: – Помилуй, отец родной, – он перекрестился и лбом ударился прямо в деревянный пол, – за что позор мне такой?! Да и вам в доме на кой сплетни? Сазонов задумался: а действительно – на кой? Подумаешь девку обрюхатели небось, не без ее же ведома и желания. – Ладно, отпишу Глафире Сергеевне, что, мол, ты женился месяц назад на моей дворовой девке. – Батюшка, на любой женюсь, на которую укажешь… * * * Глафира Сергеевна прочла письмо помещика Сазонова и пришла в неописуемое возмущение, тотчас велев явить перед своими ясными очами Лизавету. Та вошла в покои барыни, переваливаясь как утка, живот за последнюю неделю вырос еще больше. Хозяйка взглянула на свою крепостную, потрясая письмом: – Фрол твой женился по распоряжению барина на некой дворовой девке. Так что Лизавета… Женщина все поняла и залилась слезами: – Стало быть, байстрюка[1 - Байстрюк – незаконнорожденный ребенок на Руси.] на свет Божий рожу-у-у, – протянула она, утирая сопли рукавом рубахи. После разговора с барыней Лизавета стала задумчивой и молчаливой. Дворовые же девки постоянно донимали ее подковырками и вопросами, всем было до смерти интересно: кто же отец? Наконец в одно прекрасное время несчастная не выдержала и выдала такое, что у девок, занимавшихся шитьем в горнице, округлились глаза. На очередную подковырку, исходящую от гадостной Анфиски, Лизавета нагло заявила: – А чаго тебе до отца-то. Чай ты ему за ненадобностью с таким-то вороньем носом да кривыми ногами. Я вчерась видала твои коромысла в бане-то. Полюбовник-то мой, французский, на прощанье подарил мне золотую монету, во смотрите, – она извлекла луидор из кармана сарафана и протянула на ладошке всем на обозрение. Девки замерли. Старшая крепостная вообще лишилась дара речи и непроизвольно потянулась за французским подарком. Взяв его, она внимательно разглядывала монету и наконец спросила: – Лизка, а кто на ней, на монетке-то? Чаго за барин такой важный? – Так он самый и есть – император ихний французский, Бонапартом зовется. Я ему рубашки батистовые стирала да в покоях прибиралась, вот и согрешили… Такой мужик видный: как устоишь супротив него? Девки разом охнули: Лизка ждет ребенка от самого Бонапарта! Та же и глазом не повела, посмеиваясь про себя над глупыми дурными бабами. Вскоре об этом разговоре узнала Глафира Сергеевна, она окончательно растерялась: – Этого только не хватало! Теперь весь Смоленск узнает, что в моем доме живет ребенок Наполеона! Господи, что будет с Петром Анисимовичем, его же удар хватит… Глафира Сергеевна отписала мужу письмо в Смоленск, где тот все еще занимался строительством дома. Удар барина не хватил, но новость сия вызвала бурную реакцию. Он не отрицал подобную возможность, в городе было известно всем, что в его доме располагался штаб французов и останавливался сам Наполеон Бонапарт. Петр Анисимович, как истинный патриот, велел жене избавиться от младенца, скажем, утопить или еще чего… Она же возмутилась и в очередном письме укорила мужа за неоправданную жестокость, ведь Лизавета ни в чем не виновата, а согрешила она против своего желания, мол, заставили ее или взяли силой, поди известно о жестокостях неприятеля, наслышаны уже. Петр Анисимович смягчился, решив, что пусть живет наполеоновское семя в его доме, будет о чем с гостями посудачить. Постепенно все начали верить в россказни о Бонапарте, уверовала даже сама Лизавета. В положенный срок у нее родилась дочь, которую нарекли Евдокией. Окружающие приглядывались к ней, особенно Петр Анисимович Горюнов, который специально нашел портрет Бонапарта и в итоге решил, что девочка как две капли воды на него похожа. * * * Прошли годы. Дочь Елизаветы, Евдокия, вышла замуж и нарожала детей. Машенька была младшей дочерью Евдокии, мать родила девочку поздно, почти в сорок лет. Девочка была хороша собой и умна не по годам. Сын Петра Анисимовича Горюнова, Виктор, мужчина уже в почтенных летах, знал о присказке про Наполеона и не сомневался в ее правдоподобности. Жена его была бездетна и благоволила к маленькой Машеньке, взяла ее в дом, обучала грамоте и всяким светским премудростям. Словом, девочка стала ее воспитанницей. Когда Машеньке исполнилось девять, добрая барыня умерла от лихорадки. Девочка очень тосковала по своей благодетельнице. От родной матери она уже отвыкла, да и приноровилась к благородному образу жизни, вовсе не горя желанием прясть и шить с дворовыми девками. Виктор Петрович Горюнов женился второй раз, несмотря на то, что ему уже давно перевалило за пятьдесят. Но он был богат, а жена – достаточно молода, вдобавок бесприданница, ей недавно исполнилось двадцать пять лет – по тем временам перестарок. Молодая жена была из обедневшего дворянского рода, и выгодное замужество фактически спасало ее разорившуюся семью от позора бедности. Новая хозяйка не питала никаких чувств к воспитаннице покойной барыни, про нее забыли и более не уделяли должного внимания. Первое время девочка была предоставлена сама себе, но молодую хозяйку не устраивало такое положение вещей: крепостная должна работать на благо дома и своих хозяев. И Машеньку отправили к белошвейкам, так как покойная барыня научила ее хорошо вышивать. Девочка вела себя смирно, расшивая барское постельное белье вензелями, цветами и райскими птицами, но прекрасно помнила, что она – наполеоновское семя. За работой время прошло быстро – Маше исполнилось восемнадцать. У четы Горюновых родился сын, к тому времени ему исполнилось четыре года, и молодая барыня решила нанять воспитателя, причем непременно француза. Глава 3 Сергей Шеффер был потомком одного из драгун самого императора Наполеона, осевшего в России после войны. Дед его был тяжело ранен при отступлении и попал в плен. Судьба свела его с молодой, очаровательной русской мещанкой, бездетной вдовой. Бравый драгун, не раздумывая, сделал ей предложение на ядреной смеси двух языков, русских словечек он уже успел нахвататься вполне, и, к своему удивлению, понял, что оно принято как нельзя более благосклонно. Дама его сердца имела приличный домик недалеко от Смоленска, почти не пострадавший от военных действий. Драгун же умел не только шашкой махать, а был прекрасно осведомлен в торговом деле и отлично разбирался в винах. Недолго думая сей новоиспеченный мещанин Шеффер открыл небольшой магазинчик, где продавал вина, поставляемые с юга России. Его французское происхождение никого не смущало, и вскоре он окончательно обжился в Смоленской губернии и вполне сносно, слегка грассируя на «р», говорил по-русски. Вскоре родился его первенец. Мальчик рос в любви и достатке. Но после тринадцати лет начал проявлять опасное качество для мужчины: сентиментальность и склонность к романтизму. Их еще в большей степени унаследовал Сергей, стало быть, внук славного французского драгуна. Почти в каждой соседской мещанке юноша видел прекрасную даму с таинственной судьбой, и однажды, пытаясь проникнуть в тайну одной из них, оконфузился, до смерти напугав молодую особу. Шеффер-старший решил: хватит валять дурака, да бегать за смазливыми мещанками, и так весь пригород судачит о сыне француза: успел уже ославиться как ловелас, пора заняться семейным делом и помогать отцу зарабатывать деньги. Сергей неохотно занялся ремеслом отца и деда, его тяготили обязанности, вереницы бутылок в подвале, назойливые поставщики, требующие погашения задолженностей по векселям… Хотелось романтики, но он молчал и подавлял в себе эту склонность, занимаясь торговлей. Однажды Сергей случайно подслушал историю, – судачили две пожилые мещанки, – мол, в Смоленске, в доме помещика Горюнова, живет внучка Бонапарта. Она как две капли воды похожа на него, никаких сомнений – его семя. Другой бы молодой человек не придал бы сплетне ни малейшего значения, но не Сергей. Он живо заинтересовался услышанным и обратился к матери: – Матушка, а не слышали вы о некой девушке, якобы внучке самого Наполеона? – Да кто ж про нее в Смоленске не слышал?! Это ж Машка, служит у Горюновых в доме. Мать была ее крепостной, а дочь теперь в белошвейках, говорят, ремесло свое освоила отменно. Так вот бабка ее, не помню имени, во время войны прислуживала в штабе французов, что располагался в доме этих самых господ. А потом еще золотую монету всем показывала, якобы сам Бонапарт подарил в награду за любовь и ласку. Сергей живо заинтересовался: вот она долгожданная тайна. Он направился в библиотеку отца и отыскал книгу французского автора с портретом Наполеона Бонапарта на первой странице. Дождавшись, когда отец отправиться к поставщикам своего товара, он надел свой лучший костюм и, прихватив некоторую сумму, по тем временам не малую, пятьсот рублей, направился в Смоленск на поиски таинственного дома Горюновых, где проживает такая удивительная барышня, будоражащая его богатое воображение. * * * Сергей стоял перед домом Горюновых, обдумывая предлог, позволивший бы ему войти. Неожиданно за воротами показался привратник в зеленой ливрее: – Вы, сударь, видимо, гувернер-француз, что наняла хозяйка третьего дня? «Вот она удача, сама идет в руки», – подумал Сергей и подтвердил: – Да, я – Серж Шеффер, воспитатель. – Прошу, сударь, Елена Леонидовна примет вас тотчас же. Она ожидала вас вчера, но вы не приехали, – тараторил привратник. – Да, знаете ли, смоленские дороги… – Да, да, сударь, русские дороги сгубят кого угодно, даже Наполеона в свое время. Сергей слышал об этом, что де не русская армия одолела Наполеона, а морозы, ужасные дороги и русский господин «Авось». Елена Леонидовна была женщиной средних лет, но молодилась, применяя различные косметические ухищрения, ставшие все более популярными после 1812 года. Сама того не желая, держава-победительница приняла в свои объятия массу французов, так и не вернувшихся на Родину, – и, надо сказать, чувствовали они себя здесь прекрасно и пользовались особым расположением юных барышень, – мало того, после войны стал все более популярен французский стиль одежды, духи, одеколоны и различная женская косметика. Так, румянами и французской помадой пользовались все уважающие себя юные барышни и зрелые дамы, несмотря на внушительные цены сих непритязательных удовольствий. Елена Леонидовна расплылась в улыбке: гувернер был молод, не более двадцати лет, строен, высок и в довершении всего – красив. Его каштановые волосы достигали плеч в соответствии с последней французской модой, чуть подвиваясь на концах, что придавало молодому человеку вид некоего придворного пажа, правда, несколько перезревшего по возрасту. Его серые глаза излучали доброту и благородство, Елена Леонидовна залюбовалась гувернером, и ее прекрасную головку посетили отнюдь не богобоязненные мысли, полные верности супружескому долгу. – Отчего вы не прибыли вчера, господин… Э-э… – Серж Шеффер, мадам, – француз галантно поклонился. – О, да! Серж! Прекрасное имя. Я – Елена Леонидовна Горюнова, хозяйка и мать Митеньки, которым вы будите заниматься. Виктор Петрович же постоянно хворает в последнее время, и все финансовые вопросы буду решать я. – О, мадам! Дети – мое призвание, – вымолвил самозванец и пришел в ужас от сказанного: в действительности он понятия не имел что же вообще можно делать с детьми, разве, что сечь розгами за непослушание. – Деньги не имеют значения. Хозяйка рассмеялась: – Право же, вы – первый человек за всю мою жизнь, не проявляющий интерес к своему будущему жалованью. Но я все же скажу: оно составит пятьдесят рублей в месяц. От таких денег у новоиспеченного Сержа засосало под ложечкой. Он быстро подумал, сколько бутылок вина надо продать, чтобы заработать такую чистую прибыль: получилось почти две недели. «Что ж, недурно для начала», – решил без пяти минут гувернер. * * * Серж вошел в детскую вслед за хозяйкой: маленький Митя сидел верхом на деревянной лошадке-качалке, размахивая деревянной саблей. – Впелед, впелед! – кричал он, не выговаривая букву «р». – О, мой бравый, генерал, – обратилась к нему матушка, – хочу познакомить тебя с Сержем, который будет твоим воспитателем и гувернером. Митя отбросил саблю, слез с лошадки и подошел к незнакомцу: – Фланцуз? – поинтересовался малыш. – Он самый. – Мама говолила, что вы – фланцуз… Ладно, буду учиться, так и быть. Можно я покажу Селжу наш дом? – поинтересовался Митя. – Конечно, думаю, ты прекрасно справишься, – снисходительно позволила Елена Леонидовна. – Тогда пошли, – Митя взял Сержа за руку, тот поклонился хозяйке. Она понимающе улыбнулась. Гувернер заметил в ее улыбке нечто большее, чем отношение хозяйки к наемному служащему… Поняв это, он испугался: не успел приступить к своим обязанностям, – кстати, даже и не знал, в чем именно они заключаются, – и уже – женщина, причем весьма привлекательная. Дом Горюновых был добротным, просторным и рационально спланированным. После 1812 года, когда Горюнов-старший застал на месте своего родного жилища лишь обгоревшие стены и пепел от деревянных перекрытий, второй дом распорядился построить из кирпича, используя старинную монастырскую кладку[2 - Фактически в три кирпича.], что было весьма дорого, но простояло бы не одну сотню лет. Им руководило не только чувство обеспечить себя и свою семью надежным жильем, способным выдержать любые непредвиденные обстоятельства, но и построить так, чтобы внуки и правнуки вспомнили добрым словом. Петра Анисимович своего добился: первым дом по достоинству оценил сын, теперь же внук с гордостью показывал барские хоромы своему гувернеру. Они миновали гостиную, просторную, светлую и, можно сказать, даже огромную, с овальным столом посередине, способным вместить десятка три-четыре гостей. Затем в раскрытые распашные двери Серж заметил бальный зал: дорогой паркет, выложенный причудливым образом, блестел от свежей мастики. Колонны по последней моде были увиты декоративными французскими гирляндами из цветов, балкон для оркестра, задрапированный изысканным шелковым пологом ярко-желтого цвета, придавал помещению больше света и пространства. Серж сразу же понял: господин Горюнов весьма состоятельный человек, не только по меркам провинциального Смоленска, но и по столичным представлениям. Спальни были расположены на втором этаже, откуда гувернер и его юный проводник начали свою экскурсию: супруги давно спали раздельно, почти сразу же после рождения Мити. Елена Леонидовна, как женщина сравнительно молодая и вполне здоровая, тяготилась присутствием мужа в одной постели, ослабевшего к тому времени здоровьем, и она тактично предложила сделать еще одну – для себя. Виктор Петрович не возражал, он чувствовал, что как мужчина уже стал слаб, а жена его – кровь с молоком. Первое время он ревновал, но старался не подавать вида: что подумают люди? Да и потом, ради Митеньки, своего любимого сына и единственного наследника, он решил не обращать внимания на любовные похождения своей супруги. Та же, как умная женщина, старалась соблюдать все нормы приличия, и вскоре Виктор Петрович окончательно смирился, а идею о французе-гувернере, вообще поддержал, – по крайней мере жена будет развлекаться дома. Ну что поделать: се ля ви![3 - Такова жизнь (фр.).] Глава 4 Наконец Митя показал гувернеру в доме все, или почти все. Тот несколько схитрил: – Митя, а где же ваши белошвейки? – А там, в дволовой голнице, сидят и шьют. Хотите посмотлеть? – Конечно. – Ну, пошли, – подопечный Сержа с важным видом развернулся в противоположную сторону и направился по длинному коридору, видимо, ведущему к белошвейкам. Малыш встал перед дверью: – Отклывай! Серж слегка толкнул дверь, с виду весьма тяжелую, она скрипнула, легко подалась и открылась. Перед взором француза предстало большое просторное светлое помещение, действительно напоминающее горницу или светелку, где сидели пять молодых девушек, причем одна краше другой, и шили каждая за своим небольшим столиком. Одна из девушек подняла голову, обратив внимание на вошедшего молодого человека. Тот же залюбовался белошвейкой, она была хороша: темные волосы цвета воронова крыла были заплетены в косу, которая обвита вокруг головы, дабы не мешать при работе; карие глаза миндалевидной формы выражали ум и нечто такое, чего сразу и не понять, скорее внешность девушки напоминала итальянку или корсиканку… При мысли об итальянке или корсиканке у Сержа перехватило дыхание: «Она, Мария – внучка Бонапарта. Конечно же – похожа на корсиканку!» Душа молодого человека, склонного к романтизму, переполнилась чувствами, краска прилила к щекам, и он, понимая, что краснеет, быстро покинул помещение. Митя побежал за ним вслед. Белошвейки захихикали, так и не отрываясь от своей работы. Мария же не поддержала их, а напротив, задумалась: «Уж не тот ли это гувернер, которого все ждали вчера? Красив…» Действительно же гувернер, которого Елена Леонидовна выписала из Москвы, человек вспыльчивый, также потомок осевшего вояки наполеоновской армии, имел неосторожность повздорить по дороге с неким поручиком, коим был ранен на дуэли, и пребывал в захолустной больнице города Ярцево, без денег, один-одинешенек, да еще и с простреленным правым плечом. В доме Горюновых об этом прискорбном обстоятельстве ничего не ведали, и, разумеется, приняли прибывшего Сергея Шеффера, теперь уже Сержа, за того самого француза-гувернера, даже не спросив у него рекомендательного письма. * * * Серж расположился в своих покоях, приготовленных предупредительной хозяйкой рядом с детской и в то же время недалеко от ее же спальни. А первую ночь на новом месте не спалось, он ворочался, в голову лезли различные мысли: «Что скажет отец, когда обнаружит пропажу денег? Мать жалко, будет плакать… Елена Леонидовна странно на меня смотрела, но что и говорить, – красавица. Интересно, насколько она меня старше: лет на десять? Наверное, Мария… Как она похожа на Бонапарта, эти корсиканские глаза… Она не похожа на дворовую девку, скорее на барышню, получившую приличное воспитание…» Серж услышал легкие шаги за дверью: кто бы это мог быть? В его комнату вошла Елена Леонидовна, облаченная в прозрачный пеньюар. В бледно-сиреневом свете луны женщина казалась существом потустороннего мира. Молодой человек растерялся, не в состоянии вымолвить ни слова. Существо в облике хозяйки подошло к постели и скинуло с себя легкие прозрачные одежды, которые бесшумно упали на пол. Перешагнув через них, оно, тряхнув длинными по пояс волосами, приложило палец к губам, что, по всей видимости, означало: не надо лишнего шума и, распахнув одеяло, легло рядом. Серж очнулся: все произошло слишком быстро и неожиданно, он почувствовал рядом с собой тепло женского тела, понимая, что сие существо – не из потустороннего мира, а действительно, – Елена Леонидовна. Женщина обняла молодого человека, ее пышные длинные волосы, благоухающие жасмином, накрыли его словно волной, и он отдался во власть искушения полностью. * * * Гувернер очнулся утром, через распахнутые ставни ярко светило солнце, его лучи, проникающие сквозь прозрачные шторы причудливой формы, рассеивались по полу, образуя множество маленьких солнечных зайчиков. Он попытался собраться с мыслями, не вполне отдавая себе отчет: что же на самом деле произошло ночью? Его подушка и одеяло все еще сохраняли нежный тонкий аромат жасмина, оставленный ночной посетительницей. Серж сел на постели: «Господи! Мистика какая-то… В этом доме и с ума можно сойти, причем легко…» В дверь постучали. – Войдите… – вяло, чуть слышно сказал гувернер, но, видимо, внятно для того, чтобы его услышали за дверью. Дверь распахнулась, на пороге появилась миловидная горничная средних лет в форменном зеленом платье: – Доброе утро, сударь, – она вкатила в комнату двухъ-ярусный сервировочный столик, – внизу стоял кувшин с водой и чаша для умывания, наверху – завтрак. Серж смутился: он пребывал обнаженным и от смущения натянул одеяло почти до подбородка. Горничная улыбнулась, слегла поклонилась и ушла, оставив молодого человека в смятении чувств. Почти сразу же он ощутил острый голод: ночь была бурной, и неуемный любовный пыл хозяйки потребовал от него огромных физических затрат. Молодой человек встал, накинул стеганый халат, умылся, причесался, побрился и приступил к утренней трапезе. За чаем со свежевыпеченными булочками он наконец осознал всю сложность своего положения и безумие мероприятия, в которое он имел неосторожность ввязаться. * * * Когда Серж вошел в детскую, Митя уже вовсю бодрствовал и сразу же, завидев своего воспитателя, озадачил его: – Пошли в сад гулять. Стояло начало сентября. Солнце светило, на небе не было ни облачка. Трава еще сохраняла сочный зеленый цвет, но вот листья уже прихватила желтизна. Воздух был прекрасным: он сочетал в себе запах множества астр, которые так любила хозяйка, и различных трав, – за господским домом и садом простирался огромный луг. Митя бегал как заводной, постоянно дергая воспитателя и засыпая его множеством вопросов. Примерно через час у Сержа закружилась голова от этого маленького почемучки. Он внимательно выслушивал мальчика, стараясь дать максимально доступный для него ответ. Митя был удовлетворен прогулкой: воспитатель не одергивал его, позволяя резвиться вволю, да и сам пробежался по саду на перегонки с малышом, разумеется, стараясь отстать от него как можно дальше, и в итоге объявив его победителем. Когда наконец мальчик устал и изрядно проголодался, растущий организм требовал постоянной подпитки, они направились к дому. По дороге, а заняла она продолжительное время, – ведь гувернер и его воспитанник достаточно углубились в сад, почти достигнув луга, – Серж обдумывал свое дальнейшее поведение, на что у него ранее просто не было времени. Он пытался вспомнить, как воспитывала его матушка: не ругалась, это точно; не одергивала, когда он шалил, на ночь читала сказки, подолгу гуляла с ним, удовлетворяя все вопросы его пытливого детского ума. Серж решил, что будет вести себя также, другого примера воспитания детей у него просто не было, и он, недолго думая, решил взять пример совей матушки за эталон. Глава 5 Перед глазами Сержа постоянно стоял образ кареглазой Марии, затмевающий все прелести Елены Леонидовны. Он не знал, отчего приходит в неописуемое волнение при воспоминании о ней, ведь их встреча продлилась всего лишь миг. Мария, в свою очередь, наглядевшаяся на кучеров, истопников, кузнецов и прочую прислугу мужского пола в доме Горюновых, также думала о молодом красавце французе, будоражащем ее девичье воображение. Что и говорить, вид у Сержа был представительным, серьезным, в нем угадывался человек утонченной души и незаурядного ума. Мария, получив приличное начальное образование и некоторое светское воспитание от первой жены Виктора Петровича, могла по достоинству оценить нового гувернера. Она была достаточно проницательна, несмотря на свой возраст, восемнадцать лет, для того чтобы определить: какой именно человек стоит перед ней. По внешнему виду Сержа девушка сделала определенные выводы, решив, что, пожалуй, сей объект достоин ее внимания: ведь она прекрасно помнила, какая кровь течет в ее жилах! Она никогда не упоминала при посторонних об истории своей бабушки, ее мать достаточно натерпелась насмешек, но верила, что сие – истинная правда, а золотой луидор, который она носила на шее, как медальон, действительно принадлежал самому Бонапарту. Почти все время Мария проводила в светелке за шитьем и удалялась в свою крошечную комнату, любезно предоставленную Еленой Леонидовной, которая помнила о странной материнской привязанности покойной хозяйки. Молодая барыня ни в чем не ущемляла и в то же время не выделяла девушку, для нее она была такая же белошвейка, как и все, с тем же мизерным жалованьем. Пробило девять вечера, Маша отложила наволочку, которую она расшивала вензелями четы Горюновых. Она мало общалась со своими товарками, те же, помня о благосклонности покойной хозяйки, посмеивались над ней, а то и вовсе не преминули уколоть побольнее. – Чаго, Машка, гувернер-то новый, – красавчик, и вдобавок француз. Могет быть, твоего дедули тоже внучок? Девки заржали. Маша взглянула на них с ненавистью: – Дуры! – А ты глазками-то не сверкай, а то не ровен час… Маша не выдержала и начала наступать прямо на обидчицу: – Тебе чего от меня надо? Чего лезешь ко мне с подковырками? Ну, договаривай – чего не ровен час? Девка стушевалась, не ожидая такой бурной реакции, обычно Мария пропускала колкости мимо ушей, тем самым позволяя злобной товарке разрядиться после утомительной работы. – Ты чаго… Ты чаго? – обидчица отступила назад под решительным натиском Марии. – Того! Еще раз услышу – всю рожу расцарапаю и Елене Леонидовне доложу, что, мол, мешаешь мне работать. А не для кого не секрет, что шитью меня покойная барыня сама обучала, и владею я им получше вас всех вместе взятых! Девки сгрудились в кучку, окончательно оторопев от яростного натиска ранее бессловесной Машки. Та же гордо развернулась и, хлопнув дверью, ушла. «Надоели все – шипят, как гадины по углам… Господи, когда только все это закончиться?» – она, с трудом сдерживая слезы, вышла на задний двор и решила перед сном прогуляться по саду, ведь завтра ровно в восемь утра – опять за работу. Мария достаточно удалилась в сад, еще было светло, сентябрьские вечера были длинными и достаточно теплыми. Девушка села под яблоней и задумалась о своей несчастной жизни, о том, что она должна влaчить в доме Горюнова жалкое существование белошвейки, а ведь она… Девушка расплакалась и, достав из кармана темно-коричневого платья носовой платок, – она всеми фибрами души ненавидела этот мрачный цвет, – высморкалась в него, и… разрыдалась в голос. Неожиданно она услышала легкие шаги и быстро вытерла лицо уже несвежим платком, так и не успев подняться с травы, как перед ней стоял тот самый француз-гувернер. Маша не растерялась: – О, месье Серж, если не ошибаюсь?! Молодого человека удивил мягкий тембр ее голоса и та светская интонация, с которой была произнесена фраза. – Да, сударыня, это я. А вы – Мария, я видел вас в светелке за шитьем. Девушка кинула. Серж протянул ей руку: – Вставайте, не то можете простудиться. Сидеть на земле небезопасно. Мария, пораженная предупредительностью и галантностью собеседника, протянула ему руку. Он нежно сжал ее ладонь и, поддерживая под локоть, помог подняться. – Благодарю, вы очень любезны. – Право, сударыня, вы меня удивляете правильностью своей речи, вовсе не соответствующей простой белошвейке, – удивился гувернер. – Да, покойная жена Виктора Петровича была бездетна и занималась со мной как с воспитанницей. Когда она умерла, барин женился на Елене Леонидовне, и все резко изменилось. Сначала меня никто не замечал, я тогда хотела, чтобы это продолжалось как можно дольше, а потом меня отправили к девкам – расшивать вензелями белье, скатерти и носовые платки. Вот и вся моя история. Так из барской воспитанницы я превратилась в белошвейку. Серж внимательно смотрел на собеседницу: она была хороша, даже несмотря на то, что глаза ее несколько припухли от слез. Он не сдержался и, следуя некоему безумному внутреннему порыву, привлек девушку к себе и страстно поцеловал. Та же, не ожидая такого поворота событий, обмякла в его руках, совершенно потерявшись во времени и пространстве. Поцелуй был страстным и долгим, Серж несколько поднаторел в любви с Еленой Леонидовной, да и ранее у него были увлечения, правда, не заходящие столь далеко, как с хозяйкой дома. Когда же они начали одновременно задыхаться от продолжительности и нахлынувшего волнения, Серж прервал поцелуй, а обессилевшая Мария прильнула к его плечу. Молодой человек с удовольствием и даже с некоторым трепетом держал девушку в своих объятиях, та же не сопротивлялась, а напротив, обняла за шею и, заглянув прямо в глаза, спросила: – Зачем? Серж растерялся, не понимая вопроса: – Что, зачем? – Все это… Ну, то, что сейчас произошло между нами? – чуть слышно спросила она, все еще не восстановив дыхания от волнения и переполняющих ее чувств. – Я… я… – начал мямлить гувернер и неожиданно для себя признался, – я люблю вас. – Странная у вас любовь месье: мне признаетесь, а каждую ночь проводите с хозяйкой… Серж вздрогнул, отстранившись от девушки. – Не удивляйтесь, в доме ничего не утаишь. Прислуга все видит и все замечает. Тем более что Елену Леонидовну особо недолюбливают и постоянно сравнивают с покойной хозяйкой: та была очень доброй женщиной. А для прислуги позлословить на счет новой хозяйки – единственная радость. Так-то вот, месье. – Маша! – молодой человек схватил за руки девушку и начал целовать их. Та снова пришла в замешательство и растерялась. – По поводу хозяйки – правда, но я не люблю ее. Она сама ночью пришла ко мне, не мог же я ее выгнать?! Я, право, не знаю, что мне делать?! – Да ничего, спите с хозяйкой, а мне ничего более не говорите о любви. Как можно любить одну, а спать с другой? Серж, немного поразмыслив, сказал: – Думаю можно, но все зависит от вас! Давайте уедем из этого дома вместе! Маша засмеялась: – Куда? Что мы будем делать и на что жить? Да и паспорт мой – у хозяина. Как вы сможете его получить? – Ну, паспорт – не проблема, я поговорю с хозяином, как мужчина с мужчиной. Да и потом не забывайте, на дворе 1863 год, крепостное право отменили два года назад, и вы вольны покинуть барский дом, если того пожелаете. – Да, действительно, я как-то не думала над такой возможностью. Но… – Вы хотите спросить: на что мы будем жить? Но первое время у меня есть деньги. Уедем в Москву, я давно мечтал туда отправиться, снимем дом, поженимся. Соглашайтесь, умоляю!!! Маша колебалась: пылкий молодой человек буквально сразил ее своим откровенным признанием, бурей чувств и эмоций, но она прекрасно понимала, что ей предоставляется наконец возможность покинуть опостылевший дом, где над ней все насмехаются. Возможно, даже она полюбит его, но позже… – Да, – ответила она, – и как можно быстрее. * * * Виктор Петрович, как обычно, в последнее время страдал сильнейшей подагрой и не покидал своих покоев и, когда перед ним предстал молодой гувернер, он необычайно удивился, привыкнув к тому, что все решения принимает жена, позволяя ему доживать спокойно свой век. Барин, обложенный подушками, с ногами, опущенными в тазик с горячей водой, спросил: – Что вам угодно, месье Серж? Что за дело такое привело вас ко мне? Неужели оно не под силу Елене Леонидовне? – Вы совершенно правы, сударь – не по силу. Я прошу вашего дозволения жениться на Марии, белошвейке, дочери Евдокии. Виктор Петрович болтнул ногами в тазике с водой и произнес: – Отчего же дозволения, голубчик? Маша – не крепостная девка, а белошвейка, получает за свой труд деньгами. А что касательно женитьбы… – он внимательно посмотрел на непрошеного визитера. – Подумай, прежде чем принять решение. В моем доме прижилась легенда: якобы девица сия – внучка самого Наполеона Бонапарта. Во время войны 1812 года он разместил свой штаб именно в нашем доме, который сгорел впоследствии. Так вот, бабка моей белошвейки прислуживала ему: стирала там, убирала комнаты и тому подобное. Ну и, мол… Сам понимаешь, Наполеон – тоже мужик, только французский. Сам-то ты – потомок неудавшихся завоевателей? Серж кивнул. – Эта история меня не пугает. – Ну, коли так. Женись, жаль белошвейка она хорошая, ну да, ладно другую найдем. Думаю, Маша вбила себе в голову миф о красивой жизни. Жена моя покойная уж больно баловала ее, прямо как родную дочь, что Бог не дал. Прислуга подлила в тазик горячей воды. – Марфутка, позови управляющего Степана Макаровича, и немедля. Да пусть паспорт Машки Французовой захватит. Девка мигом скрылась за дверью. Серж в очередной раз пришел в недоумение: – Простите, как вы сказали? Французовой?! – Да, дорогой мой, месье. Два года назад, когда царь-батюшка решил, что исконно русское крепостное право тормозит развитие нашей империи, и освободил крестьян, дав им свободу, с которой они, кстати, до сих пор не знают чего делать, встал вопрос паспортов для всей этой армии дворовой прислуги. Так вот некоторых я записал по их ремеслу: скажем, Кузнецовы, или Лаптевы, или Свинаревы. А Машку – по семени, как Французову. А вы видели у нее на шее золотой луидор, мол, подарок самого Бонапарта? – А вы сами, Виктор Петрович, верите в ее золотой луидор? – Хм-хм…. – усмехнулся хозяин. – Я мальчишкой тогда был, но бабку ее помню – красавица, чего греха таить: ни один француз не устоит! А луидор… Ценная монета, пожалуй, на дороге не валяется. Так что, думаю, история происхождения моей белошвейки вполне правдива. * * * На следующий день рано утром Мария Французова получила свой паспорт из рук самого управляющего. – Смотри, девка, не дури. Мир он соблазна полон, – изрек умудренный опытом Степан Макарович. Маша слегка поклонилась и взяла паспорт. – Благодарю вас на добром слове. Да только с соблазнами я как-нибудь теперь сама разберусь, да и жених не позволит в них погрязнуть. – Ох, Мария, научила тебя покойная барыня премудростям. Говоришь уж больно складно, прямо как дворянка столбовая. Да, ну ладно, теперь сие не мое дело, пусть о тебе месье Шеффер беспокоится. Маша прямиком направилась в сою скромную комнату за вещами, которых много не набралось, – небольшой узелок, да и только. Вскоре за ней зашел ее жених, Серж Шеффер. Он сгорал от нетерпения увезти девушку подальше, остановиться на ночь в какой-нибудь гостинице, и тогда… * * * Экипаж, поскрипывая рессорами и постоянно подпрыгивая на кочках, двигался из Смоленска по направлению к Ярцево. Уже темнело, когда Серж и Мария добрались до города, решив заночевать в местной гостинице с умопомрачительным названием «Ренессанс». Молодой человек оплатил номер с большой двуспальной кроватью, зарегистрировавшись в книге для гостей как «супруги Шеффер». Коридорный выдал им ключи и, подсобив с багажом, у Сержа был увесистый саквояж, проводил до номера. Сервис был, конечно, сомнительным, – молодой человек сам открыл дверь и, подхватив саквояж, оставленный коридорным тут же у стены, вошел в их временное пристанище. Маша последовала за ним и огляделась: в номере царил полумрак, свечи стояли в канделябрах, но были не зажжены. Двуспальная кровать привела девушку в некоторое замешательство. Но она, решив покончить со своей девичьей робостью раз и навсегда, спросила: – И это – наше брачное ложе? – О, да! Не совсем, правда, брачное. Но, если хочешь, обвенчаемся прямо завтра в ближайшей церкви. Свидетелей найдем в гостинице, какую-нибудь приличную благообразную пару. – Конечно, – охотно согласилась Маша, страстно желавшая стать мадам Шеффер. Глава 6 Серж проснулся рядом со своей возлюбленной, можно сказать, почти уже женой. Мария мирно спала: слишком много впечатлений и эмоций принесла ей прошедшая ночь. Он же привел себя в порядок и направился на поиски церкви для венчания и, что нe маловажно, – свидетелей их бракосочетания. Спустившись на первый этаж гостиницы, Серж увидел молодого мужчину, примерно лет двадцати пяти, с перевязанной левой рукой, судя всего от ранения – это в мирное-то время. Тот сидел за столиком небольшого здешнего ресторанчика и с удовольствием предавался завтраку. Серж решительно направился к незнакомцу, сам не зная почему, в полной уверенности, что тот не откажет в деликатной просьбе: – Сударь, прошу вас, выслушайте меня! Незнакомец вскинул брови от удивления, но галантный и благородный вид молодого человека заинтересовал его. – Присаживайтесь! Серж охотно опустился на предложенный стул. – Благодарю вас, сударь… – Говорите без церемоний, любезнейший. Но прежде представьтесь, так будет проще. – Да, да, конечно. Я – Серж Шеффер, бывший гувернер. Видите ли, я собираюсь жениться. Моя невеста и я были вынуждены скоропалительно оставить родительские дома и… – О, шарман! Вы бежали из дома, чтобы обвенчаться! Прекрасно, молодой человек! Я помогу вам. Что я должен делать? Да, кстати, в пылу чувств я забыл вам представиться: Александр дю Буа, ваш коллега, – гувернер. Направлялся в Смоленск, в дом некоего господина Горюнова, говорят, неслыханно богатого. Да вот, по дороге со мной случилась оказия: вынужден был стреляться с одним наглецом. Видишь ли, он узнал, что я – потомок француза, тут же вспомнил войну 1812 года, и начались оскорбления в адрес моих бывших соотечественников. Как понимаете, я не сдержался – и вот, плечо прострелено, рука обездвижена… Серж смотрел на собеседника широко раскрытыми глазами от удивления: «Боже милостивый, это тот самый француз, которого ждали в доме Горюновых… Бывает же такое… Недаром говорят: мир тесен». Его охватило странное чувство, которое щекотало некоторым образом нервы, и в какой-то мере самолюбие. Пока истинный гувернер пребывал с раненым плечом в захолустном Ярцево, он первым успел получить все прелести жизни: и Елену Леонидовну, и Машеньку. От этого у Сержа даже возникло некоторое ощущение тайного превосходства, но быстро улетучилось. Готовность помочь, возникшая у нового знакомца, растрогала молодого жениха, и все прежние чувства сменились одним – искренней признательностью. – Благодарю вас, Александр. Я – ваш должник. – Не стоит, дорогой друг. Мы с вами слишком похожи, даже занимаемся одним и тем же ремеслом. Какие счеты между своими людьми! – воскликнул Александр и протянул руку Сержу. Тот не преминул ее пожать. – Да, нужна подружка невесты. – О! Не проблема. Я почти две недели томился в местной больнице – ужасающее место, надо сказать, если бы ни одно прелестное создание, опекающее меня все это время, – сестра милосердия, Верочка. Так что свидетели будут в полном сборе. Да, кстати, вы, видимо, почти не знакомы с городом. Может, пройдемся, заодно ваша прелестная невеста присмотрит себе венчальное платье, здесь есть пара приличных магазинов. И потом, надо договориться со священником. Серж, пораженный практичностью своего нового знакомого, кивал, во всем с ним соглашаясь. * * * Вскоре Мария в сопровождении двух молодых людей, совершала пешую прогулку по Ярцево. Городишко был мал, скажем прямо, – захолустье: дома теснились, налезая один на другой, словно им не хватало места; заборы покосились, мостовые и вовсе отсутствовали, хорошо хоть погода была сухой и солнечной, под ногами по крайней мере не было чавкающей грязи, которая была столь привычна для ярцевских жителей. Гостиница с громким названием «Ренессанс» находилась почти в центре города и считалась местной достопримечательностью и гордостью. И всем постояльцам, выходящим из ее дверей, прохожие мещане слегка кланялись, вызывая у них тем самым нe малое удивление. Наконец молодые люди и прелестная невеста достигли магазина, при входе красовалась вывеска: «Модные дамские наряды». Мария оживилась, в ней заговорила женщина, и на собственной свадьбе ей хотелось хорошо выглядеть, соответственно сему торжественному случаю. Серж открыл дверь, и вся компания очутилась в царстве дамских платьев, одетых на манекены, – последнее новшество, пришедшее из Европы, – и различных аксессуаров: шляпок, сумочек, перчаток, поясов и тому подобное. Глаза у невесты разбежались, как вдруг перед ней, словно материализуясь из всей пестроты предлагаемых нарядов, появилась модистка. Она мило улыбнулась и со знанием дела обратилась к молодой особе: – Сударыня желает приобрести новое платье? – О, да! Я выхожу замуж… – Мария застенчиво потупила взор. – Очень жаль, но свадебные платья мы шьем на заказ. Как скоро ваше торжество? – поинтересовалась модистка. – В ближайшие день-два. По неопределенности ответа модистка сразу же догадалась, что жених и невеста будет венчаться без благословления родителей, и тут же предложила: – Сударыня, у нас есть платье, это то, что вам нужно. Поверьте моему опыту, ваш жених будет доволен. Идемте в примерочную. Модистка быстро увлекла покупательницу за тяжелую портьеру, отгораживающую часть зала для примерки выставленных нарядов. – Вот, смотрите, – неутомимая модистка принесла платье, – настоящий шелк, отделанный голландским кружевом. Вы будете в нем неотразимой. Машу охватило страстное желание быть именно такой, и вообще самой красивой женщиной, возможно, даже роковой… Она охотно скинула свое скромное платьице собственного изготовления и с огромным удовольствием облачилась в роскошный шелковый наряд. Во время примерки волосы ее слегка растрепались, и модистка, словно волшебник, извлекла расческу из воздуха и несколькими профессиональными движениями прибрала все выбившиеся пряди обратно в пучок. Последний крючок был застегнут, и наконец Маша смогла насладиться своим внешним видом, смотрясь в зеркало, висевшее тут же на стене, в примерочной. Когда же юная прелестница появилась перед своими спутниками, те одновременно издали возглас удивления и одобрения. – Машенька! Как ты хороша! Прекрасное платье! – восхищался Серж. Действительно, шелковый наряд изумительного цвета, что называется «пепел розы», сидел на девушке безупречно, выгодно подчеркивая высокую грудь и упругие бедра. Модистка, подошедшая к смущенной невесте, добавила последний штрих туалета: небольшой венок из искусственных цветов, называющийся на французский манер флер-доранж. Он состоял из множества маленьких розочек нежно-лилового цвета и как нельзя лучше подходил под выбранное платье. Мужчины одобрительно закивали. В итоге Серж оплатил и шелковый наряд, и флер-доранж, которые обошлись ему в весьма ощутимую кругленькую сумму. Оставались два нерешенных вопроса: покупка обручальных колец и священник… * * * Сергей Шеффер и Мария Французова, облаченная в платье цвета «пепел розы», стояли у алтаря в церкви Святого Глеба. Батюшка, маленький седой старичок, с бородой, почти доходящей до пояса, очень похожий на лесовика из сказки, сбивчиво и чуть слышно совершал обряд венчания. И дойдя наконец до самого важного, спросил: – Согласен ли ты, раб Божий Сергей, взять в жены рабу Божию Марию? – Да. – Согласна ли ты, раба Божия Мария, взять в мужья раба Божия Сергея? – Да. – Обменяйтесь кольцами, – сказал батюшка и протянул трясущейся старческой рукой небольшой поднос, с которого Сергей взял обручальное кольцо, надев на пальчик, теперь уже своей законной супруги Марии Шеффер. Она проделала то же самое. – А теперь скрепите свой союз поцелуем… Сергей привлек к себе Марию, в его глазах читались счастье и любовная страсть, но он лишь слегка прикоснулся к ее губам, соблюдая приличие в столь святом месте. Свидетели венчания, Александр и его подруга Верочка, умилились и прослезились. * * * Супруги Шеффер провели свою брачную ночь в том же самом номере гостиницы «Ренессанс» и на следующий день сели в экипаж, следующий до Москвы. Сердце Машеньки трепетало, ее мечты сбывались: она вырвалась из опостылевшего дома Горюновых, вышла замуж за порядочного человека, хотя и с сомнительными финансовыми возможностями, и теперь ее ждет увлекательная жизнь в Москве. Она была уверена, что по прибытии ее супруг снимет респектабельную квартиру, а она будет блистать в модных московских салонах. Глава 7 Экипаж въехал в Москву со стороны Калужской заставы и далее проследовал до одноименной площади и повернул на Житную улицу. Сергей распахнул дверцу и вышел из экипажа первым: вот она Москва, окутанная октябрьскими сумерками. Он подал руку жене и помог ей выйти, она пребывала в чудесном расположении духа, не скрывая своего почти детского восторга. – Серж! Как чудесно, вот мы на месте! Но надо где-то остановиться. – Эй, любезный, – окликнул кучера Шеффер, – где ближайшая гостиница. – Видать, барин, вы в Москве впервые. Да вот десять шагов вперед и гостиница, недорогая и приличная. Здесь все приезжие останавливаются из моего экипажа. Так что желаю здравствовать. Кучер хлестнул лошадей и был таков. Супруги направились в указанном направлении, темнело, прохожие почти не встречались. Маша поежилась, вечера стали прохладными, и ее вытершаяся старенькая накидка почти не спасала от холода. Действительно, через указанное число шагов по правую сторону улицы стояла гостиница, в окнах которой призывно горел свет. Супруги подошли к помятому на вид швейцару, на них обрушился устойчивый запах чеснока и водки, тот, завидев приближающихся гостей, распахнул дверь. Через мгновенье они очутились в тепле, Маша устала после длительной дороги, ей нестерпимо хотелось спать. Но фойе гостиницы было, мягко говоря, убогим, и у молодой женщины непроизвольно возникли мысли, что номера здесь полны клопов и тараканов. – Милейший, – обратился Сергей к дремавшему регистратору. – Мы хотели бы снять номер на несколько дней. Тот очнулся, посмотрев на гостей одним глазом, раскрыл амбарную книгу и спросил: – Как вас записать? – Супруги Шеффер, – с гордостью ответил Сергей. – Из дворян? – поинтересовался сонный регист-ратор. – Нет, любезный, мы – из мещан. – Вот есть пятый номер, кровать как раз подойдет. Есть умывальник, туалет общий на этаже. Белье меняют раз в неделю, итого стоимость… – регистратор смачно зевнул. – Короче, три рубля в день. Супруги переглянулись, но делать нечего – на дворе ночь и в другую гостиницу идти уже поздно, тем более, если вовсе не знаешь города. Апартаменты не вселяли оптимизма, Маша вспомнила номер в ярцевском «Ренессансе», который был по сравнению с этим просто будуаром мадам Помпадур. Супруги настолько устали, что, раздевшись, сразу же уснули, в надежде на завтрашний день, который будет непременно удачным. * * * Неприятности начались почти сразу же, друзья человека – клопы, тут же принялись за дело, почувствовав свежеприбывшую кровь. Маша возилась во сне и стонала, Сергей же вовсе не спал, находясь в полудреме, проклиная этот клоповник, стоимостью по три рубля в день. На утро супруги были измучены ужасно проведенной ночью, голова болела, хотелось есть и спать. Но надо было вставать и решать вопрос с жилищем. Сергей оделся, придал своему лицу, насколько это было возможно, благообразное выражение, и направился к регистратору в фойе. На его месте сидел уже другой мужчина, совершенно отвратительной наружности. Сергей откашлялся и спросил: – Любезный, не знаете ли вы, где можно снять квартиру по сходной цене? Регистратор уставился на молодого человека маленькими поросячьими глазками: – Это можно. В Хвостовом переулке, дом мещанина Васильева. Скажите, что от Макара Николаевича, стало быть, от меня. – А во сколько мне это обойдется? – Восемь рублей в месяц. Сергей поблагодарил за помощь и поспешил в номер к Машеньке, которая сидела на кровати и пыталась прижечь французским одеколоном укусы клопов. Через полчаса извозчик подвез молодую чету на Хвостов переулок, прямо к названному дому. Фасад дома, выкрашенный когда-то зеленой краской, изрядно облупился и имел неприглядный вид. Но Маша решительно подтолкнула мужа локтем в бок и раздраженно велела: – Стучи! Дверь открыла полная мещанка, одетая по последней моде в накрахмаленный кружевной чепец и цветастое платье с множеством оборочек. – Чего изволите? – спросила она на редкость мягким приятным голосом. Вперед выступила Маша: – Нам сказали, что вы сдаете приличную квартиру. – Макар Николаевич… – попытался вставить Сергей. – А-а…Это мой кум. Прошу, проходите. Он предупредил вас, что я беру восемь рублей в месяц? Супруги дружно кивнули. Хозяйка пригласила гостей войти, они прошли по длинному коридору, разделяющему дом на две части. – Вот, – женщина распахнула дверь. – Небольшая гостиная, спальня, кладовка и пристройка с печью, можно использовать под кухню. Маша обошла все помещения, обстановка была небогатой, но все необходимое имелось, и, что самое главное – в глаза бросалась чистота, а значит, можно будет спокойно спать без клопов. – Прекрасно, мы снимаем вашу квартиру, – сказала Маша и села в кресло. – Да, скажите, а где можно помыться? – Так, у меня – баня на заднем дворе. Пользование раз в неделю входит в общую стоимость. Да, и зовут меня Антонина Ивановна. – Я – Сергей Шеффер. А это моя супруга, Мария. – Вы, наверное, недавно поженились? – поинтересовалась хозяйка. Сергей и Мария удивились. – А как вы догадались? – воскликнули они почти одновременно. – На любовников у меня глаз наметан. Почитай скоро десять лет как квартиру сдаю внаем. Приходят пары называются супругами, ан нет… Меня не обманешь. А вас сразу видно – порядочные люди. Так что, если понадобится, обращайтесь. И деньги я беру за месяц вперед. Сергей тут же отсчитал восемь рублей. Хозяйка осталась довольна новыми постояльцами и сразу же предложила истопить им баню. Супруги охотно согласились, тем более что Марию до сих пор мучил по всему телу зуд от укусов гостиничных паразитов. * * * Маша, сидя в кресле, пыталась полотенцем просушить свои длинные густые волосы, она разомлела после бани, острое чувство голода подвело живот. Молодая чета, покинув гостиницу и направившись в Хвостов переулок, не завтракала, а уже приближалось время обеда. Сергей также боролся с голодом, в животе урчало. Наконец он направился к хозяйке и узнал, что недалеко на Спасоналивковском переулке есть приличный трактир, где можно сытно и недорого поесть. Маша тут же скрутила влажные волосы, убрала в пучок, достала свежее платье, правда, она в нем была похожа на прислугу из богатого барского дома, и решительно заявила: – Возьмем извозчика и прямо в трактир, иначе я умру от голода. * * * Трактир располагался в цокольном этаже двухэтажного аккуратно выкрашенного желтой краской дома. Рядом в соседних зданиях виднелись множество вывесок различных контор, и Маша тут же сделала вывод, что, скорее всего, служащие здешних заведений столуются как раз в этом трактире. Время приближалось к трем часам пополудни, когда чета Шеффер вошла в трактир. Маша огляделась, с удовлетворением про себя отметив, что была права: за столиками, накрытыми чистыми скатертями, сидели приказчики, их можно было легко определить по цветным жилетам, видневшимся из-под расстегнутых пиджаков, и непременному атрибуту достатка – часам на цепочке, разного рода писари и секретари; счетоводы, даже не снявшие нарукавников. К супругам подошел халдей: – Чего изволите? – Отобедать, – коротко пояснил Сергей. Халдей смерил взглядом Машу в скромном наряде, и тут же пригласил посетителей за крайний столик, хотя были пустующие и в центре зала. – Отчего же сюда? – удивилась Маша. – Простите великодушно, сударыня, – халдей расплылся в улыбке, – время обеда, а в наш трактир ходят завсегдатаи посетители, предпочитающие кушать на одном и том же месте. Маша фыркнула, но села на предложенный халдеем стул, про себя отметив: «Понятное дело – встречают по одежке… А она у меня не в лучшем виде». Сергей взял меню: цены были вполне приемлемы, даже по смоленским меркам. Маша вопросительно посмотрела на мужа. Тот, уловив ее голодный взгляд, откашлялся и прочитал: – Картофель жаренный с кулебякой. Дорогая, как ты на это смотришь? Маша кивнула: что, мол, смотрит положительно на все съестное, лишь бы поскорее. – Так, – продолжил Сергей. – Салат из грибов, балык… Вино… – он задумался. – Осмелюсь посоветовать полусладкое венгерское, – встрял халдей. – Что ж, пусть оно и будет. Даме – минеральной воды. На десерт пирожки с курагой. Пожалуй, все… – Сергей закрыл меню. Халдей остался доволен и тотчас скрылся в кухне. Пока Сергей заказывал блюда, трактир наполнялся с фантастической быстротой, и вскоре почти не осталось свободных мест. * * * Сытые и довольные супруги возвращались домой на извозчике. Маша на протяжении всего пути думала: «Надо купить приличные наряды. В моих платьях даже с холуями невозможно иметь дело, сразу видно – прислуга. Не для того я из дома Горюновых выбралась, чтобы опять гладью вышивать. Не бывать этому!» Сергей же вообще ни о чем не думал, дожив до девятнадцати лет под опекой родителей, он и торговым-то делом отца занимался нехотя, и понятия не имел, как жить самостоятельно. Деньги, которые он прихватил из родительского дома, еще не закончились, но постепенно убывали: насколько их хватит? Такой вопрос пока не тревожил счастливого супруга. Глава 8 На следующее утро Маша справилась у хозяйки о ближайших модных магазинах одежды. Та, как женщина в летах, да и вообще не склонная покупать всякие там новомодные штучки, затруднилась ответить на ее вопрос, но посоветовала: – Возьмите извозчика и поезжайте прямо на Большую Ордынку. Наверняка там есть то, что вам нужно. Маша как вихрь ворвалась в гостиную, где ее дражайший супруг предавался безделью. – Серж, мне нужны новые платья. Я не могу носить старье! Едем на Ордынку, говорят, там полным-полно модных магазинов женской одежды. Вот бы купить что-нибудь французское! Серж пожал плечами: – Душа моя, если ты желаешь… – Да, да! Очень желаю! Вскоре пролетка пeресекла Большую Полянку, проехала Казачий переулок, с которого повернула на Большую Ордынку. Наконец, Маша увидела не только московские переулки с маленькими жмущимися друг к другу домишками: Ордынка поразила ее своей красотой и размахом. Сергей же не выражал никого восторга по поводу увиденного, он слишком был поглощен своей женой, с которой не отрывал взгляда, полного обожания и любви. Впереди по ходу движения Маша заметила красочную вывеску, которая возвещала, что все особы дамского пола могут приобрести в магазине все, что пожелают. – Останови, – приказала она извозчику. – Идем, Серж! Сергей послушно вышел из пролетки, подал руку своей очаровательной неугомонной супруге, неожиданно перехватившей инициативу, и они направились в магазин, витрины которого просто ломились от новомодного ассортимента. В торговом просторном зале, заставленном множеством прилавков, пахло нежным парфюмом. Маша втянула носиком аромат и подумала: «Боже мой, в Москве даже магазины благоухают французскими духами! Я покорю этот город, чего бы мне это ни стоило!» Из магазина Серж вышел, нагруженный пакетами, в которых было два платья, меховое манто, перчатки, сумочка, ботиночки со шнуровкой на венском каблуке, и две коробки со шляпками. Его финансам был нанесен непоправимый урон: на жизнь оставалось всего восемьдесят рублей. Дома, когда Машенька, примеряя обновы, крутилась у зеркала, Сергей попытался воззвать к ее разуму: – Любовь моя, нас постиг финансовый кризис. В моем кошельке осталось всего лишь восемьдесят рублей! – А разве это так плохо? – удивилась прелестница, продолжая любоваться на себя в зеркало. – В доме Горюновых я получала жалованье ровно пять рублей в месяц. А тут целых восемьдесят – огромные деньги! – Да, конечно. Но не забывай, за квартиру надо платить каждый месяц, иначе мы окажемся на улице. Потом надо же чем-то питаться. Вчера мы обедали в трактире, сегодня там же завтракали: четыре рубля долой! Насколько мне известно, у Горюновых белошвейки кормились за счет хозяев. На мгновенье Маша задумалась: – Да, я как-то не думала об этом. В девичьей мы завтракали, затем был небольшой перерыв на обед и вечером – ужин. Что ты предлагаешь? Ты хочешь, чтобы я опять шила?! Никогда!!! Ты – мужчина, вот и думай, как нам прожить. На последний довод жены Сергей не нашелся, что ответить. * * * Сергей проснулся рано, за окном моросил октябрьский дождь, небо нахохлилось, над головой висели серые низкие облака. Первой мыслью, пришедшей в его молодую красивую голову, была: «Что же делать? Машенька права: я – мужчина и обязан обеспечивать семью. Не могу же я жить за ее счет, вынуждая вернуться к шитью! Хотя, конечно, с ее навыками можно устроиться в какой-нибудь модный дом. Но разве она захочет?.. А что умею я? В магазине отца я продавал вина, заполнял расход и приход…Пожалуй, на этом в Москве далеко не уедешь, но можно попробовать». Сергей встал, привел себя в порядок и вскоре, поймав извозчика, направлялся на Спасоналивковский переулок. Было восемь часов утра, но жизнь в переулке уже кипела вовсю. К конторам подъезжали гужевые повозки: склады располагались тут же на задних дворах. Сергей вышел из пролетки, огляделся: от множества вывесок запестрило в глазах. Прямо перед ним красовалась надпись крупными красными буквами: «Ляпиков и сыновья, скобяные изделия». Затем потянулась вереница незнакомых имен: «Черпаков и компания», «Фридрих Штайн: представительство мебельной фабрики»; «Котлы от Михеева», «Обувное товарищество Русанова»… Шеффер медленно шел по переулку, читая вывески: ничего подходящего. Наконец, в конце, на небольшом одноэтажном доме с покосившимся крыльцом, он заметил: «Торговая компания Федосеева, поставка вин». Сергей несколько растерялся, затем приосанился, стараясь тем самым придать своей фигуре внушительность и солидность, и решительно отворил дверь. В небольшой конторе, заваленной бумагами, за столом сидел мужчина в летах, он тут же взглянул на вошедшего: – Что вам угодно, любезный. Вы наш новый поставщик, или же у вас магазинчик свой имеется? – Простите сударь, я – не поставщик, и магазина у меня нет. Вот у моего отца в Смоленске есть винный магазин и склад, я же помогал ему, пока с женой не перебрался в Москву. – А, стало быть, вы – соискатель, работа сейчас нужна всем… – констатировал мужчина. – Да, мне очень нужно поступить на службу, иначе я не смогу платить за квартиру… – Понимаю, молодой человек. А рекомендация у вас есть? – Какая? – растерялся Сергей. – От вашего батюшки, конечно! – Нет… – Настоятельно вам советую обзавестись, иначе ничего приличного не найдете. Как получите ее из Смоленска – заходите, подумаю, что можно сделать. А до сего момента не советую вам пороги обивать – бесполезно, только время потратите и подошвы сотрете. Обескураженный Сергей вышел на воздух, налетевший холодный пронзительный ветер и моросивший дождь, создававший завесу, пробирали до костей. «Отчего все так бывает в жизни? Постоянно трудности? Написать отцу – значит, признать свою слабость и покаяться в бегстве из дома… А если он не простит меня… Нет, непременно должен простить, иначе, как мы будем жить?» * * * Сергей, в смятении чувств, появился в гостиной своей маленькой квартиры. Машенька уже изволила встать, сохранив многолетнюю привычку подниматься рано. Она удивленно взглянула на мужа: – Серж, куда исчез так рано, бросив меня одну? Я голодна… – Прости, я не стал тебя беспокоить. Я был на Спасоналивковском, пытался найти место. – О! И как успехи? – Весьма плачевно. – Ты не понравился какому-нибудь управляющему? – усердствовала Машенька. – Отнюдь… Просто у меня нет рекомендаций, а без нее в Москве приличного места не найти. – Ах, вот как! И что же делать? – Не знаю… Скорее всего, придется написать отцу в Смоленск. Госпожа Шеффер тут же оживилась: – Прекрасная мысль. Я уверена, он непременно поможет! – Дай Бог, чтобы это случилось. У нас даже нет бумаги и чернил, чтобы написать письмо. – Подумаешь, проблема, – фыркнула Машенька. – Надо купить, да и только. * * * После завтрака в трактире чета Шеффер купила писчей бумаги, перо, чернильницу в виде лебедя из темно-синего стекла и бутылочку чернил. По прибытии на квартиру Сергей тотчас занялся написанием письма, тщательно обдумывая каждое слово: «Дорогой отец! Знаю, как вы разгневаны на меня: тому есть причина. Мало того, что я ушел из дома, прихватив с собой пятьсот рублей ассигнациями, я нанес вам с матушкой незаживающую рану своим недостойным поведением. Прошу лишь об одном: дочитайте мое письмо до конца. Дело в том, что я женился на девушке по имени Мария Французова, той самой внучке Бонапарта, о которой в Смоленске знает каждый ребенок. Поверьте, отец, Мария – прекрасная жена! Мы перебрались в Москву, снимаем квартиру в Хвостовом переулке, но… Словом, если быть честным до конца: я не могу найти приличную службу, так как не имею никаких рекомендаций. Умоляю простить меня и выслать мне рекомендательное письмо. Иначе мое семейное счастье будет находиться под реальной угрозой.     Ваш сын Сергей Шеффер». Через две недели Сергей получил ответ: «Сын мой! Я рад, что ты, наконец, понял всю тяжесть своего проступка. Матушка сильно занемогла после твоего бегства, но сейчас после весточки из Москвы несколько поправилась. Твой выбор жены меня откровенно удивил и обескуражил. Насколько мне известно, сия молодая особа жила в прислугах в доме помещика Горюнова. Право же, считаю, что не стоило ради швеи затевать столь сложную комбинацию. Но да, что теперь говорить: вы обвенчаны! И этим сказано все. Ты – глава семьи и должен содержать жену и будущее потомство достойно. Я не предлагаю тебе вернуться в Смоленск, появление твоей жены вызовет лишь насмешки, но думаю, что смогу помочь. Рекомендательное письмо, о котором ты просишь, прилагаю. Но хочу предложить тебе, сын мой, более достойный вариант. У меня был друг, Анатолий Григорьевич Феоктистов, десять лет назад скончался его дядюшка, – ужасный скряга, – оставивший ему в Москве доходный дом и небольшое состояние. Феоктистов же, не лишенный разума и некоторого риска, преумножил финансы покойного дядюшки и прикупил еще несколько доходных домов, тем самым, став одним из состоятельных домовладельцев Москвы. Я отпишу Анатолию Григорьевичу письмо с просьбой позаботиться о тебе, насколько это возможно. Отправляйся по адресу: Лаврушинский переулок, дом номер «пять». Глава 9 На следующий день после получения письма, в одиннадцать часов утра, Сергей Шеффер отправился по указанному отцом адресу, дабы обрести поддержку его старинного друга. Дом Феоктистова, известного домовладельца, и вообще человека, ведущего светский образ жизни, – он любил посещать различного рода салоны, скажем некоей госпожи Скобелевой, имеющей недвусмысленную сомнительную репутацию, но Анатолия Григорьевича сие обстоятельство вовсе не смущало, – был огромным, выполненным в новомодном стиле слияния барокко и рококо. Этот стиль отличался обилием колонн, декоративной лепнины, арочных перекрытий и просто избытком различных украшений. Словом, был стилем, присущим неожиданно разбогатевшим мещанам, причем столь стремительно и значительно, что они не знали, чем бы занять себя и куда потратить свои обширные финансы, так как не имели столь предприимчивого характера и деловых навыков, как купеческое сословие. И вот перед таким сгустком декора очутился Сергей. Дом поразил его своим необычным внешним видом, молодой человек не разбирался в архитектурных стилях, а тем более в правильности и целесообразности их воплощения. Увиденное потрясло его восприимчивое воображение: обилие украшений, каменный забор, увенчанный различными пухленькими амурчиками, и двумя Дианами около въезда для экипажей, нацеливающими свои мраморные луки прямо на посетителя. Сергей дернул веревку звонка, ждать пришлось довольно долго, прежде чем открылась небольшая дверь, располагающаяся тут же рядом с воротами для экипажей. Появился слуга, облаченный в синюю атласную ливрею: – Что угодно, сударь? Вам назначено? – Нет… Но прошу вас доложить Анатолию Григорьевичу, что прибыл Сергей Шеффер, сын Александра Шеффера. Звучная фамилия незнакомца понравилась важному слуге, тот кивнул: – Ожидайте! Дверь захлопнулась, Сергей так и остался стоять на улице. Слуга появился неожиданно быстро: – Прошу, сударь, хозяин примет вас. Сергей обрадовался: значит, письмо отца достигло получателя, и тот решил помочь. * * * Анатолий Григорьевич, вернувшийся накануне поздно ночью от госпожи Скобелевой, изволил испить утреннего чаю с вафельными пирожными, которые он просто обожал, когда пожаловал назойливый слуга с докладом, что, мол, у ворот стоит некто молодой Шеффер, сын какого-то там Александра Шеффера… – Болван! – разъярился хозяин. – Ты заставил стоять сына моего старинного друга около ворот, словно посыльного! Проси немедленно. Перед взором Сергея открылся просторный двор, способный вместить несколько экипажей одновременно. Он поднялся по мраморной лестнице с диковинно выполненными балясинами, затем по другой – на второй этаж. Войдя в просторную аляповатую гостиную, украшенную под стать всему убранству дома, поражающую посетителя огромной многоярусной позолоченной люстрой, не менее чем на двести свечей, и атласной драпировкой смелого морковного цвета, Сергей увидел хозяина, Анатолия Григорьевича Феоктистова, облаченного в домашний стеганый халат. Он сидел в огромном кресле с резными ручками в виде неких мифических существ и курил английскую сигару. – О! Стало быть, вы – Сергей, сын моего давнего друга молодости Александра Шеффера. Вылитый отец! Прошу присаживайтесь, молодой человек, без церемоний. Хоть я и люблю множество формальностей, они знаете ли, придают дополнительную значимость как в глазах собственных, так и различного рода посетителей… Но не для вас! Итак, я – Анатолий Григорьевич! – Очень приятно, благодарю вас, что уделили мне время, – начал Сергей, но хозяин его перебил: – Право, Серж! Вы позволите вас так называть? – Конечно, именно так называет меня жена… – О! Так вы, молодой человек, женаты. Наверняка, она – просто красавица. Да в таком юном возрасте все барышни – красивы, свежи и привлекательны… Ну да ладно, о чем это мы, – хозяин вынул сигару из рта и выпустил струйку дыма. – А! Вспомнил! Давайте договоримся, Серж, общаться без излишних там: сударь, а не соблаговолите ли вы… или отнюдь…или довожу до вашего сведения о моем горячем почтении… – Конечно, как вам угодно, – охотно согласился Сергей. – Так вот, о деле. Я получил письмо вашего отца и готов помочь вам. Недавно я приобрел два дома, здесь неподалеку, на Старомонетном переулке. Надстроил на каждом по два дополнительных этажа и собираюсь сдавать их внаем. Доходные дома, знаете ли, говорят сами за себя: весьма выгодное дело нынче в Москве. Каждая квартира идет от шести до десяти рублей в месяц. Ну, вы пообщаетесь с моим управляющим… Словом, я предлагаю вам стать моим помощником и управителем сих домов на Старомонетном. Дело не сложное: взимание платы, причем вовремя; выселение должников, разрешение всяких конфликтных ситуаций. Если, скажем, несколько студентов снимают дешевую квартиру, они могут по молодости лет пошуметь, выпить излишне. Их надобно приструнить, иначе соседи жаловаться станут. Затем зимой надобно, чтобы истопник, а они – все канальи и пьяницы, столько их не меняй, исправно топил, иначе замерзнут трубы. Что еще? Ну, в двух словах все… А, самое главное – жалованье! Шестьдесят рублей вас устроит? Сергей, не ожидавший такой щедрости и сговорчивости Феоктистова, тут же закивал: – Да, да, конечно! – Вот и славно! Завтра же отправляйтесь на Пыжевский переулок, дома с первого по четвертый, – там уже мои. Поговорите с управляющим, он еще раз все объяснит. * * * Сергей покинул дом Феоктистова окрыленным: шестьдесят рублей – отличное жалованье! Можно жить безбедно, да еще и на Машенькины обновы хватит! По прибытии на квартиру он сообщил жене радостную новость. Та прореагировала достаточно бурно, бросившись мужу на шею и осыпая его поцелуями. Что ж, деньги и служба – весьма достойные. Она быстро прикинула, что жалованья хватит и на оплату квартиры, и на завтраки, обеды и ужины в трактире на Спасоналивковском, а возможно, останется даже на красивую жизнь. Правда, что такое «красивая жизнь» и где именно она находится, и как до нее добраться, Машенька представляла смутно, но одно знала наверняка – Москва будет у нее ног! С подобными мыслями она надела новое платье, шляпку, украшенную беличьим мехом, а также изящное манто из того же самого материала, изъявив желание совершить прогулку по Москве, тем более что погода была весьма располагающей: вовсю светило октябрьское солнце, на небе не было видно ни облачка. Супруги Шеффер вышли из дома и направились в сторону Якиманки. Улица была достаточно оживленной, извозчики сновали на пролетках туда-сюда, торговцы товаром вразнос, громко покрикивали, завлекая покупателей. Но Машеньке не хотелось ни леденцов, ни пирогов, ни цветных ленточек на шляпку. Она наслаждалась московской суетой, постепенно привыкая к ритму города. Насидевшись в четырех стенах барского дома, девушка поняла, как многого она была лишена и совершенно не знает жизни. Но рядом с ней шел ее муж, уж он-то, теперь управитель доходными домами, наверняка поможет воплотить все ее мечты. Какие? Машенька на мгновенье задумалась: а действительно, какие? Покорить Москву – звучит прекрасно и увлекательно, но как именно? Она не знала. Но Серж старше, он – мужчина, вот и пусть подскажет, как это сделать… Супруги прошли примерно половину улицы, как неожиданно, Машенька увидела ресторан. – Серж, давай зайдем! Отметим такое событие, ну, в смысле твою новую службу. – Конечно! Прекрасная идея. Они направились к ресторану, предупредительный швейцар, облаченный в красивую ярко-красную униформу, открыл дверь, и супруги оказались в красивом зеркальном фойе. Тут же к ним подошел лакей: Машенька сбросила с себя манто, аккуратно развязала ленты шляпки, Серж снял пальто. Они проследовали в зал, к ним тут же направился метрдотель, расплываясь в слащавой улыбке. – Рад видеть вас, господа! О, сударыня, вы обворожительны! – сделал он дежурный комплемент Марии. Девушка улыбнулась, все же приятно услышать такое, тем более что она была не избалована подобными знаками внимания. Серж, пожалуй, – первый мужчина, обративший внимание на ее красоту, а метрдотель – второй. – Прошу проходите, здесь вам будет удобно, – метрдотель проводил гостей к столу. – Сейчас день, и у нас спокойно, вот вечером, милости просим, на хор цыган! Как поют окаянные! Заслушаешься! Машенька натянуто улыбнулась, она в жизни никогда не слышала, как поют цыгане и, немного подумав, припомнила грязных смуглых ребятишек на смоленском рынке, кажется, их-то и называли цыганятами, и как такие могут петь – непонятно! Сергей заказал обед, Маша ела с аппетитом, рассматривая зал ресторана и посетителей. За столиком, что ближе к сцене, сидел мужчина, в изысканном темно-синем костюме, поглощенный чтением газеты, сопровождая сие занятие изрядными порциями красного вина. Около солидного незнакомца постоянно увивался официант, подобострастно выполняя все его распоряжения. Машенька удивилась, и когда к их столику снова подошел халдей, она поинтересовалась как бы невзначай: – Скажи, любезный, а отчего все обхаживают вон того господина? – она указала вилкой в сторону сцены. Сергей встрепенулся и также обернулся в указанном направлении. – О! Сударыня! Так это же – eго cиятельство князь Рокотов – очень известный в Москве человек. Большие чаевые дает. Маша удовлетворилась ответом и продолжила обед, но уже князь заметил повышенное внимание молодой женщины к своей сиятельной особе и, театрально подняв бокал с вином, отпил из него за ее здоровье. – Отчего тебе вздумалось узнать: кто сей господин? – негодовал Сергей. – А почему – нет? Мы живем в Москве и должны знать здешних знаменитостей. Ничего дурного я в этом не нахожу, – ответила Машенька, поглощая севрюгу. Глава 10 Сергей приступил к службе. То, что казалось на первый взгляд совершенно простым, оказалось весьма щекотливым, порой требующим выдержки и терпения. Два дома, поступившие на попечение Сергея, были четырехэтажными и небольшими с виду. Первые два этажа занимали люди солидные, платившие по десять рублей в месяц. Квартиры они занимали просторные, с высокими потолками, мебелированные со вкусом и комфортом. Два надстроенных этажа имели отдельный вход в виде лестницы, квартирки там были маленькими, душными и тесными. Ютились наверху в основном студенты по несколько человек в квартире, – скидывались по два-три рубля в складчину, – порой любили пошуметь и побалагурить. Солидные жильцы постоянно возмущались, жаловались управителю, в раздражении обещая съехать с квартиры и найти место поспокойней. Сергей поначалу воевал с молодым поколением, которому он, кстати, был почти ровесником, а затем, поняв, что все напрасно, утвердил систему штрафов. Если шумите, господа студенты, что ж, хорошо, но за квартиру заплатите не шесть рублей в конце месяца, а скажем шесть с полтиной. Нарушили покой соседей еще раз, извольте – с вас семь рублей. Студенты поначалу ругались, кто-то даже съехал с квартиры, но в конце концов сей драконовский метод их утихомирил, причем настолько, что солидные жильцы души не чаяли в управителе, а молодежь же откровенно его побаивалась. Словом, управитель из Сергея получился отменный, он даже сам от себя не ожидал такой прыти. Спустя месяц он почувствовал уверенность в себе, приобрел некую вальяжность, стал употреблять словечки: да-с, нет-с, охотно-с, чем еще больше вызывал почтение и уважение жильцов. Машенька же томилась в безделии. Не приученная ничего делать, кроме как шить и вышивать, она, вконец измаявшись, решила вышить наволочки для диванных думочек[4 - Думочка – маленькая декоративная подушечка.]. Чета Шеффер так и питалась в трактире, стирала же на них хозяйка за дополнительную плату. Маша предавалась томлению души и тела за каждодневным вышиванием, постепенно теряя интерес к своему супругу, не оправдавшему ее девичьих надежд. * * * Неожиданно в первых числах декабря, когда Хвостов переулок покрыл белый пушистый снег, Сергей Шеффер получил письмо в солидном глянцевом конверте, доставленное неким посыльным. Он с нетерпением вскрыл его маникюрными ножницами, его обдало нежным цветочным ароматом, – несомненно писала женщина и весьма состоятельная. Сергей покосился на жену, та же была целиком и полностью поглощена вышиванием, и не проявила к письму ни малейшего интереса. Тогда он развернул розовый листок бумаги и с удивлением прочел: «Любезный Серж! Приглашаю Вас вместе с очаровательной супругой, которую вы прячете от посторонних глаз, посетить мой салон в субботу, ровно в семь вечера. Вы сможете приятно провести время и обрести множество полезных связей, тем более что они вам столь необходимы, ведь, по словам Анатоля, вы в Москве недавно. Итак, жду вас по адресу: Якиманская набережная, владение 8. Дом госпожи Елены Яковлевны Скобелевой. P.S. Данное письмо послужит вам своеобразным пропуском в мой дом». Сергей был удивлен и в то же время его охватил почти детский восторг: несомненно с подачи Анатолия Григорьевича, его хозяина и благодетеля, их приглашают в приличное общество. – Машенька, дорогая! В эту субботу у нас выход. Жена изподлобья посмотрела на дражайшего супруга: – Куда? В трактир на Спасоналивковском переулке? – съерничала она. – Ах, душа моя! Прекрати дуться на меня, ведь, я почти не уделял тебе внимания оттого, что был занят по службе. Иначе на что бы мы жили? – Я не дуюсь… – Нас приглашают посетить салон Елены Скобе-левой! Маша встрепенулась и тут же отложила пяльцы с вышиванием: – А кто она? Влиятельная особа, да? – Вероятно, раз сам Феоктистов с ней знается. Так что лучше подумай о наряде. Машенька резко встала и подошла к шифоньеру, открыла дверцу, посмотрела на свой скромный гардероб и изрекла: – Годится только свадебное – «пепел розы». Больше нечего надеть… – Ты прелестно в нем выглядела на венчании. Да и потом, надевала всего лишь раз. – Да, ну мне нужна сумочка. Все московские приличные барышни носят бархатные сумочки, а у меня только – кожаная. – Ах, мон шер! Ну что за проблема?! Завтра отправляйся на Ордынку в дамский салон и купи ее! Вот, – Сергей извлек бумажник из пиджака, висевшего на стуле около стола, – десять рублей тебя устроят? – Так мало? – Мария округлила глаза от возмущения. – Я первый раз в жизни выхожу в приличное общество, а ты жадничаешь! – Я? Ну, ты не права, душа моя! – возмутился супруг. – Хорошо, вот двадцать рублей. Не забывай – до следующего жалованья еще десять дней. * * * На следующий день Мария уверенным шагом вошла в салон дамских нарядов, что на Ордынке. Она вновь не без удовольствия ощутила свежесть тончайших ароматов французских духов и направилась к прилавку со множеством сумочек. Глаза разбежались: вот кожаные, вот зимние из кашемира с тесьмой, вот подешевле из сукна, а вот, наконец, и бархатные с отделкой из различных бусинок под жемчуг и цветного бисера. Но, увы, подходящего цвета не было. Мария, озадаченная тем, что в салоне подобрать ничего не возможно, – а другого она просто не знала, да и до приема оставалось всего три дня, бесцельно ходила между прилавками. Что же делать? Неожиданно она оказалась перед прилавком, заваленным шляпами различных размеров и форм, изготовленных из меха, шелка и бархата. Она обратила внимание на берет, похожий на фламандский, пожалуй, именно в таких средневековые художники творили свои шедевры. Головной убор был надет на деревянную головку манекена, стоящую тут же на прилавке. Маша прикинула: как она будет в нем выглядеть? И пришла к выводу, что очень хорошо и оригинально. Но, увы, берет совершенно не подходил по цвету. «Что же это такое?! Всего полно, а того, чего надо – нет!!! Угораздило меня сшить платье из этого шелка, «пепел розы»! И что мне теперь делать: прийти на прием как провинциальной простушке, без украшений и сумочки? Никогда!!!» Она вновь прошлась по салону и увидела отдел, торгующий тканями: – Вот наконец я и решу все проблемы. В конце концов шить я еще не разучилась! Мария окинула придирчивым взглядом полки, ломящиеся под тяжестью многочисленных отрезов, и обратилась к продавцу: – Я бы хотела метр серого шелка и метр такого же в тон бархата. У вас найдется? Молодой продавец, вежливо улыбнувшись, тут же достал со стеллажа несколько отрезов шелка и бархата и развернул перед взором очаровательной покупательницы. – Прошу, сударыня, вот серые тона. Выбирайте! Маша сняла перчатку и потрогала ткани: что и говорить, качество отменное! Она задумалась: «Взять серый бархат чуть светлее на берет и сумочку, а шелк потемнее на отделку… Пожалуй… Под «пепел розы» подойдет вполне». – Что вы решили? – поинтересовался молодой продавец. – Мне метр вот этого бархата и столько же шелка, – Машенька указала, какого именно. Продавец тотчас отмерил, отрезал, упаковал товар и протянул покупательнице. «Хорошо, но нужен еще жемчуг и бисер», – подумала модница и направилась дальше по салону. И вскоре ее поиски увенчались успехом. * * * Дома Мария достала старые газеты, которые так любил читать вечерами ее обожаемый супруг, карандашом нарисовала выкройку сумочки и вырезала ножницами. Она припомнила внешний вид берета, понравившегося в салоне, и по памяти изобразила его на писчем листе бумаги. Задача предстояла не из легких. Конец ознакомительного фрагмента. Текст предоставлен ООО «ЛитРес». Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/olga-evgenevna-kruchkova/avanturisty/) на ЛитРес. Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом. notes Примечания 1 Байстрюк – незаконнорожденный ребенок на Руси. 2 Фактически в три кирпича. 3 Такова жизнь (фр.). 4 Думочка – маленькая декоративная подушечка.