Сёгуны Токугава. Династия в лицах

Через восемь лет новая политика нашла своё выражение во всеобъемлющем указе бакуфу из тридцати двух статей (кэйан фурэгаки), который регламентировал все аспекты крестьянского бытия. В нём было учтено всё: работа деревенских старост и поддержание общественного порядка, единообразие жизни и распорядка дня, поставки риса и отхожий промысел, моральные ценности и смысл жизни для всего сословия. Крестьяне не должны были стремиться к богатству или даже к зажиточности, все силы отдавать труду на полях и исправному ведению домашнего хозяйства. Документ отличала удивительная конкретность наставлений: траву лучше косить с утра, днём работать в поле; вечером время попусту не тратить, всей семьёй дружно починять инструмент и хозяйственную утварь; женщинам больше заниматься тканями и одеждой. Правительство, его наместников, сельского старосту и прочих представителей власти почитать как своих родителей, обо всех случаях нарушений докладывать по инстанциям. По принципу групповой ответственности за недонесение полагалось наказание, причём не только виновному, но и его ближайшему окружению. Во вступительной и заключительной частях указа говорилось о приоритетах крестьянского образа жизни – безграничном трудовом усердии, общинном мире и взаимопомощи, гармонии в семье.

Посев риса

Голод годов Канъэй был вызван природными причинами, однако свою роль сыграл и человеческий фактор, в частности, жёсткие и не всегда продуманные правила назначения и оформления наследников в провинциальных кланах. Малейшее их нарушение приводило к конфискации земельных угодий. В самый разгар голода, в марте 1642 года, так был наказан клан Мураками из провинции Этиго (современная префектура Ниигата). Крестьяне, питавшиеся соломой и мхом, попросили прибывшего инспектора отменить на год рисовый налог из-за отсутствия семян, но представитель бакуфу отказал в просьбе, пригрозив изъять последние запасы продовольствия. Не менее драматичные ситуации складывались и в других районах, где даже даймё позволяли себе осуждать жёсткие требования центрального правительства.

* * *

В 1644 году в Китае произошла смена власти, и глава правящей династии Мин был вынужден бежать из Пекина. В следующем году он прислал своего представителя в Нагасаки и через городского наместника обратился к бакуфу с просьбой прислать три тысячи воинов для борьбы с пришедшей к власти маньчжурской династией Цин. Прошение было передано советникам, но они отказались его рассматривать, сославшись на то, что запрос был сделан не по форме, без посольского визита. В сентябре того же года император прислал послов, и они повторили просьбу о военной помощи. Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу, предложил отправить армию в Китай, но на совете победила линия, которой твёрдо придерживался в своё время Токугава Иэясу, – в приобретении новых земель на далёком материке нет необходимости, благоразумнее заниматься собственными делами. Сам факт рассмотрения просьбы решили сохранить в тайне и поручили наместнику Нагасаки передать китайским посланникам, что он не может принять их обращение к сёгуну.

* * *

В июле 1644 года Иэмицу исполнилось пятьдесят лет. Последние годы его правления были довольно спокойными: состав бакуфу стабилизировался, в нём остались только те, кто его полностью устраивал. Сам он к этому времени отошёл от текущих дел, возложив всю черновую работу на чиновников. Сёгуну лишь подавали на утверждение готовые проекты решений.

В годы правления третьего сёгуна натуральный обмен был окончательно вытеснен из хозяйственной жизни, практически вся оплата товаров и услуг стала производиться золотыми, серебряными и медными монетами. Добыча драгоценных металлов понемногу снижалась, но новые монеты продолжали выпускаться, объём денежного обращения рос, торговля продолжала развиваться. При Иэмицу из казны было потрачено больше пяти миллионов рё золотом, но и своему сыну он оставил немало – более шести миллионов рё. Больше всего денег ушло на десять выездов сёгуна в Никко и возведение там мемориального комплекса Иэясу.

Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу

В последние годы Иэмицу стал чаще ездить на охоту и проводил на ней до десяти дней в месяц. Но, поскольку с детства отличался слабым здоровьем, часто простужался и болел. При ознобе сёгуну давали лекарство и укрывали пятью-шестью футонами, под которыми он покрывался потом, чувствовал себя ещё хуже и жаловался на жар. Лечивших его врачей нещадно ругал и наказывал, если считал, что они делают что-то неправильно; при простуде требовал лечить его по рецептам деда Иэясу, в которого очень верил и считал выдающимся врачом. По мнению японского историка Ямамото Хирофуми, у третьего сёгуна присутствовали симптомы умеренного депрессивного расстройства в виде повышенной тревожности (Ямамото, 2008).

После сорока лет Иэмицу часто жаловался на головокружения и тяжесть в голове; в конце 1649 года он уже с трудом выдерживал долгие церемонии в замке. Следующим летом сёгун по совету врачей стал чаще ездить на охоту и бывать на свежем воздухе. Осенью он почувствовал себя лучше, но в декабре снова наступил спад, и на новогоднем ритуале его заменял девятилетний сын Иэцуна. По всей видимости, в феврале 1651 года Иэмицу перенёс инсульт, после которого, согласно семейной хронике, он с трудом передвигался (Токугава дзикки). После этого он не участвовал ни в одной официальной церемонии.

Двадцать первого марта навестить больного прибыли посланники императорского дома, а в главных храмах страны прошли молебны во здравие правителя. В апреле, с началом ежегодной воинской службы, к воротам замка потянулись даймё с подарками и пожеланиями скорейшего выздоровления. За два месяца Иэмицу ни разу не появился на публике и 20 апреля скончался на сорок восьмом году жизни, вероятнее всего, от последствий перенесённого инсульта.

В тот же день советники бакуфу в соответствии с волей покойного объявили преемником его старшего сына Иэцуна. В день смерти третьего сёгуна, следуя ритуалу дзюнси (букв. «смерть вослед»), покончили жизнь самоубийством советники бакуфу Абэ Сигэцугу, Хотта Масамори и хатамото Утида Масанобу. Абэ объявил о своём намерении сразу, едва узнав о смерти Иэмицу. Его пытались отговорить, но он напомнил, что навсегда связал свою жизнь с сёгуном в тот момент, когда вызвался решить вопрос с его младшим братом Таданага, и теперь не видит смысла в её продолжении. На следующий день, 21 апреля, вслед за Абэ покончил жизнь самоубийством хатамото Окуяма Ясусигэ, а 23 апреля – хатамото Саэгуса Морисигэ.

Обстоятельства смерти Иэмицу – сравнительно молодой возраст и малолетний сын-наследник – изменили традицию двух первых сёгунов уходить в отставку. Следующие четыре сёгуна Токугава оставались на посту до самой смерти.

Иэмицу завещал похоронить себя в Никко, рядом с дедом Иэясу. Девятнадцать лет его правления были неспокойным и суровым временем. По общему числу конфискаций и переназначений третий сёгун стал рекордсменом династии. В результате его решений тысячи самураев низкого и среднего ранга лишились службы и пополнили собой и без того немалую армию ронинов, вооружённых и никому ничем не обязанных.

В плане личных качеств третий сёгун не отличался особой мудростью или проницательностью, но принимаемые им решения были рациональны, предсказуемы и соответствовали духу времени, поэтому семейная власть Токугава при нём заметно укрепилась. Сильный и страстный характер, ярко выраженные чувства и желания в сочетании с убеждённостью в своём высоком предназначении сделали его одним из самых колоритных представителей династии. Иэмицу часто повторял, что он первый «сёгун по праву рождения» (умарэнагара но сёгун), и очень этим гордился. Действительно, в отличие от деда и отца, не знавших своего будущего предначертания, Иэмицу как старший сын действующего сёгуна с детства осознавал себя преемником, и это сильно повлияло на его характер. Кроме того, он единственный в династии был рождён законной женой сёгуна – матерями всех остальных были либо наложницы, либо жёны патриархов из боковых ветвей Токугава.

Иэмицу

Третий сёгун родился уже в мирное время и за всю жизнь ни разу не выходил на поле боя, но с большим почтением относился к военному делу и боевым искусствам, много и с удовольствием ими занимался. Считая себя продолжателем великих воинских традиций, любил и уважал оружие, хорошо владел мечом и участвовал в турнирах по кэндо, имел даже лицензию наставника. В последние годы он часто устраивал учебные боевые турниры и любил за ними наблюдать. От отца и деда он унаследовал глубокое почтение к китайской науке и содействовал её распространению. Большое развитие получила при нём конфуцианская школа Ринкэ, основанная в 1630 году учёным Хаяси Радзан (1583–1657). Во второй половине жизни Иэмицу заинтересовался японской поэзией и сочинял стихи в жанре вака.

Среди личных увлечений третьего сёгуна следует особо выделить любовь к театральным представлениям. Пожалуй, единственный, кто мог сравниться с ним в этом пристрастии, – его сын Цунаёси, которого он сам к театру и приучил с раннего детства. Иэмицу часто собирал в замке удельных князей и устраивал представления – сам охотно выходил на сцену и поощрял к этому всех остальных. В отличие от других сёгунов он ценил даже «плебейский» театр Кабуки. Согласно семейной хронике, третий сёгун не раз приглашал в замок труппу городского театра Накамура, работавшего в этом жанре, и с удовольствием смотрел его постановки.

Иэмицу часто выезжал из дворца; ездил в гости к родственникам и вообще много путешествовал. Любил выходить инкогнито в город, чтобы понаблюдать за жизнью простых горожан. При этом одевался в простую одежду и отказывался от охраны, чем доставлял много хлопот Тайной службе. Развитое самоощущение правителя «по праву рождения» исключало необходимость думать о тех, кто рядом и ниже; он о них и не думал. Например, по пути в Синагава, где в тот день была запланирована охота, мог приказать изменить маршрут и ехать на реку Сумида, хотя в Синагава двадцать-тридцать человек в течение нескольких дней готовили всё необходимое для сёгунской охоты – усадьбу, трапезу, оружие и т. д. Аргументов о том, что на новом месте к его приёму ничего не готово, Иэмицу слышать не хотел. А после охоты ему могло прийти в голову, что хорошо бы под настроение устроить боевой турнир прямо здесь и сейчас. И тогда адъютанты сбивались с ног, срочно собирая участников. Непредсказуемый в своих желаниях и требовательный сёгун постоянно напоминал подчинённым, что самурай должен хорошо владеть оружием и поддерживать этот уровень на протяжении всей жизни независимо от возраста. В районе Асакуса для этого специально был выстроен учебный центр, поэтому мысль о боевом турнире в любой момент могла посетить Иэмицу.

Четвёртый сёгун Иэцуна

(1641–1680, правление 1651–1680)

Старший сын Иэмицу появился на свет 3 августа 1641 года в замке Эдо. Мать – двадцатилетняя наложница третьего сёгуна по имени Раку, дочь крестьянина-пехотинца, как и многие другие девушки, приглашённая в замок его кормилицей Касуга но цубонэ. Сёгун, которому шёл уже тридцать восьмой год, чрезвычайно обрадовался рождению сына и сразу же объявил его своим преемником. Уже в три года мальчик получил взрослое имя Иэцуна, в четыре года прошёл обряд совершеннолетия и получил третий придворный ранг и должность Старшего советника (гондайнагон). В детстве он часто болел, до двенадцати лет жил в Большом внутреннем покое, окружённый женским вниманием и заботой. За здоровьем наследника поочерёдно следили двадцать лучших лекарей, которых Иэмицу приглашал со всей страны.

В день смерти отца мальчику не исполнилось ещё и десяти лет, а через год умерла и его мать. Родителей ему заменили советники бакуфу Мацудайра Нобуцуна (1596–1662), Абэ Тадааки (1602–1675), Сакаи Тадакацу (1587–1662) и родной дядя Хосина Масаюки (1611–1673), внебрачный сын второго сёгуна Хидэтада. Следующие десять лет именно они руководили работой правительства. В июне 1651 года Иэцуна дал свою первую аудиенцию воинской элите, а 18 августа в замке состоялось его официальное назначение на пост. Впервые во главе династии Токугава встал несовершеннолетний правитель, и это означало, что теперь высший воинский пост будет наследоваться так же, как императорский трон. Ещё одно новшество заключалось в том, что церемониальное вступление в должность состоялось не в Киото, а в Эдо. Этот прецедент тоже закрепился и положил начало новому порядку, повысившему статус воинской столицы.

После назначения Иэцуна переехал из женской половины в Средний покой замка Эдо и большую часть времени проводил в окружении адъютантов, время от времени выезжая на театральные представления и слушая лекции о правлении мудрого и благонравного китайского императора из династии Тан, жившего в VII веке. История его успеха была изложена в десятитомном трактате Дзёган сэйё («Правление годов дзёган»)[11 - Дзёган (627–649) – название годов правления второго императора танской династии Тайсо (599–649).], который со времён Иэясу использовался для обучения будущих правителей. Иэцуна очень хорошо знал содержание трактата и впоследствии часто на него ссылался при обсуждении каких-либо вопросов.

Мальчик с детства отличался спокойным и добрым нравом, рос послушным и выполнял всё, что ему говорили, при этом совсем не интересовался политикой. Узнав, что преступников ссылают на необитаемые острова, он стал расспрашивать отца, как эти люди живут и чем питаются. А получив ответ, высказал своё мнение, что наказанных ссылкой нельзя морить голодом и время от времени нужно посылать им еду, чем заслужил похвалу отца, увидевшего в сыне ростки интереса к реальной жизни. Хроника Буя сёкудан («Разговоры при свечах») сообщает, что при показе мальчику окрестностей с высоты Центральной пагоды ему дали посмотреть в подзорную трубу, но он неожиданно отказался, сказав, что люди могут быть недовольны тем, что их тайком разглядывают.

Однако эти благородные движения юной души так и не оформились в интерес к политике; все двадцать девять лет правления четвёртого сёгуна страной управляли от его имени другие люди. До 1666 года это делали названные три советника и его дядя Хосина Масаюки, а позднее, когда они отошли от дел, – Сакаи Тадакиё (1624–1681), которого за глаза называли «сёгуном из усадьбы Гэба». Сам же Иэцуна, человек добрый, мирный и слабохарактерный, жил личной жизнью и со всеми поддерживал дружеские отношения; советовался по всем вопросам, заботился о советниках и их помощниках, по праздникам обязательно дарил подарки. По одной версии, вопросы государственного управления его просто не интересовали, а по другой – он не мог ими заниматься в силу слабого здоровья и ограниченных способностей. Некоторые авторы утверждают, что в детстве Иэцуна перенёс менингит и это сказалось на его развитии, но надёжных подтверждений этому нет. Однако многие современники отмечали, что сёгун часто высказывался очень расплывчато и неконкретно, так что было трудно понять, что именно он имеет в виду. Как правило, он полагался на мнение подчинённых и ставил на бумагах резолюцию (саё итасэ, «быть посему»), за что многие так его и называли – «господин-быть-посему» (саёсэй-сама).

* * *

Начало правления четвёртого сёгуна получилось тревожным. Смерть Иэмицу породила в правительстве напряжение и чувство опасности. Впервые в истории династии власть оказалась в руках десятилетнего мальчика, и этим вполне могли воспользоваться все недовольные политикой его отца, а их к тому времени накопилось немало. В период траура по Иэмицу в стране фактически было объявлено чрезвычайное положение: удельные князья получили приказ бакуфу безвыездно сидеть на местах, а чиновникам, пожелавшим оставить службу после смерти третьего сёгуна, запретили это делать вплоть до особого распоряжения.

Опасения и меры предосторожности были не напрасны. Нестыковки и противоречия, накопившиеся за десятилетия мирной жизни, к середине XVII века достигли критической массы. Число безработных самураев возросло до четырёхсот тысяч человек, а материальное положение многих вассалов правящей династии заметно ухудшилось. В отличие от Токугава Иэясу, которому союзники помогли одержать военную победу и взять власть, его внук Иэмицу видел в фудай даймё и хатамото лишь потомков известных командиров, гордившихся заслугами своих отцов и дедов. Он лично ничем не был им обязан, а в наступившей мирной жизни их верность хотя и оставалась востребованной, но стала значить гораздо меньше, чем в годы вооружённой борьбы за власть. Да и сами хатамото в подавляющем большинстве не смогли приспособиться к новой жизни. Они по-прежнему гордились своей родословной и заслугами предков, свысока смотрели на тодзама даймё и в большинстве не горели желанием заниматься скучным хозяйством. Многие жили не по средствам, влезали в долги и разорялись, пополняя армию ронинов.

В воинской элите к ним относились по-разному: одни считали пережитком ушедшей эпохи, другие сочувствовали и старались помочь. К последним относился и удельный князь Мацудайра Садамаса (1610–1673) из провинции Исэ, внучатый племянник Токугава Иэясу. Через три месяца после смерти Иэмицу, в начале июля 1651 года, он известил бакуфу, что отказывается от всех земельных владений и уходит в монастырь, а свой доход в двадцать тысяч коку риса просит распределить между четырьмя тысячами бедствующих хатамото, выдав каждому по пять коку. Таким способом представитель боковой ветви Токугава выразил протест против политики бакуфу в отношении исторических союзников. Решив, что он не в своём уме, советники передали земли Садамаса его старшему брату. Разорившиеся хатамото, о которых заботился потомок Иэясу, ничего не получили.

Недовольство политикой бакуфу вылилось в подготовку вооружённого мятежа. Она началась в мае 1651 года, через месяц после смерти третьего сёгуна. Этот эпизод известен в японской истории как «инцидент годов Кэйан» (кэйан дзикэн) или «мятеж Юи Сёсэцу» (Юи Сёсэцу но ран). В той или иной форме в подготовке выступления участвовали около двух тысяч человек. Под подозрение в сочувствии мятежникам попал даже Токугава Ёринобу, десятый сын Иэясу.

По замыслу организаторов, вооружённое восстание должно было начаться одновременно в четырёх городах: Эдо, Киото, Осака и Сумпу. Однако 23 июля ронины Хаяси Томохиса и Тасиро Нобухиса сообщили Службе тайного надзора о готовящемся выступлении, и правительство нанесло упреждающий удар, арестовав Марубаси Тюя, руководителя восстания в Эдо. Согласно плану, его люди должны были взорвать склад боеприпасов и в возникшей суматохе захватить замок Эдо, а затем объединиться с отрядом Юи Сёсэцу (1605–1651) и вместе с ним атаковать Сумпу. Юи Сёсэцу, известный специалист по военному делу, преподавал этот предмет в собственной школе и пользовался уважением в воинских кругах. Двадцать пятого июля вооружённый отряд бакуфу окружил его городскую усадьбу в Сумпу, и утром следующего дня руководитель восстания покончил жизнь самоубийством. Марубаси Тюя и его помощники были казнены, а сообщившие о мятеже Хаяси и Тасиро награждены и приняты на службу в бакуфу.

Таким образом, первое вооружённое выступление воинского сословия против власти удалось предотвратить, но оно обозначило проблему и заставило правительство принять меры. Одним из главных факторов недовольства в воинской элите был закон о порядке утверждения наследников. Если удельный князь умирал в молодом возрасте, не успев обзавестись детьми, то никто из его родственников, усыновлённых в последний момент, законным наследником не признавался. В этом случае его земли считались потерявшими хозяина и изымались в пользу сёгуна. Чтобы этого избежать, кандидатуру наследника нужно было согласовать заблаговременно и по установленной форме – подать заявку, получить согласие бакуфу, а затем отправить претендента на собеседование. Понятно, что в случае болезни многие не успевали – из ста тридцати конфискаций, проведённых тремя первыми сёгунами, около пятидесяти произошли именно по этой причине, увеличив армию безработных самураев на сто пятьдесят тысяч человек.

При четвёртом сёгуне репрессивный закон не был полностью отменён, но его смягчили за счёт возрастного ограничения. Теперь гражданское усыновление родственника по ускоренной процедуре признавалось законным, если главе дома ещё не было пятидесяти лет. К этому времени он уже должен был так или иначе определиться с преемником. Отмена закона о наследовании произошла несколько десятилетий спустя, при пятом сёгуне Цунаёси.

Несмотря на тревожное начало, правление Иэцуна оказалось на редкость мирным и спокойным. В отличие от своего скорого на расправу отца он не наказал ни одного из многочисленных родственников, да и общее число конфискаций и переназначений при четвёртом сёгуне резко сократилось. Отчасти это объяснялось личными качествами опекунов Иэцуна, отчасти – изменившейся политической ситуацией. Три поколения руководителей бакуфу, сменившиеся со времён Иэясу, освоились с ролью хозяев страны и приучили к этой мысли воинскую элиту. За прошедшие десятилетия стабилизировался механизм взаимоотношений между центром и периферией; усилия, которые прежде тратились на военное противостояние, стали направляться на обустройство мирной жизни.

На шестом году правления, когда сёгуну исполнилось пятнадцать лет, в Эдо произошёл пожар, ставший самым мощным и опустошительным за весь период Токугава. Он вошёл в число трёх крупнейших бедствий в японской истории и известен как «великий пожар годов Мэйрэки» (мэйрэки тайка). С ноября 1656 года по январь 1657 года в Эдо стояла небывалая засуха – на город не выпало ни капли дождя. Деревянные бараки в густонаселённых кварталах высохли, реки и каналы обмелели. Восемнадцатого и девятнадцатого января 1657 года в течение двадцати семи часов в городе один за другим вспыхнули три пожара, подхваченные шквальным северо-западным ветром. По свидетельствам очевидцев, из-за поднятого ветром песка и пыли видимость в тот день не превышала пяти метров. Первый, самый мощный пожар возник 18 января в час дня в буддийском храме Хоммё в северной части города. Его удалось погасить только через тринадцать часов, уже глубокой ночью. На следующий день в одиннадцать часов утра загорелся квартал Коисикава неподалёку от первого пожара; огонь ликвидировали к шести часам вечера, но уже в четыре часа того же дня зазвонили пожарные колокола в квартале Кодзимати. На третий пожар сил уже не осталось, и он бушевал больше суток, до восьми часов вечера 20 января. За пятьдесят три часа огонь уничтожил две трети всех домов в городе. Раздуваемый ветром, он перекинулся через заполненный водой внешний ров и крепостную стену замка Эдо и охватил внутренние постройки. Сгорели Главная усадьба, Вторая усадьба, Центральная пагода и большинство хозяйственных построек. Сёгун и его окружение бежали от огня и укрылись в Западной усадьбе, единственной уцелевшей части замка. Всего в городе сгорело более ста шестидесяти усадеб даймё, семьсот семьдесят усадеб хатамото, триста пятьдесят храмов и более сорока восьми тысяч домов. Пожар 1657 года уничтожил исторический облик старого города, его изображений на рисунках почти не осталось. После застройки городской пейзаж сильно изменился.

Общее число жертв пожара подсчитать сразу не удалось; современные историки называют цифру сто восемь тысяч – больше, чем число погибших от бомбёжек во время Второй мировой войны на Японских островах (не считая оккупированных Японией территорий). По описаниям современников, кварталы, рвы, каналы и реки города были забиты тысячами обгоревших тел. Всех погибших похоронили в одной огромной яме, выкопанной на территории современного района Курода, после чего в храме Дзодзё была организована общегородская поминальная служба.

Крупнейший за всю историю пожар заставил принять меры по защите от огня. В Эдо появились четыре пожарные станции и отряды борьбы с огнём во главе с начальниками в ранге хатамото. Им был выделен бюджет для найма сторожей-обходчиков из числа горожан; число борцов с огнём достигло трёхсот пятидесяти человек.

Пожар годов Мэйрэки (схема)

Замок Эдо загорелся из-за того, что рядом с главной крепостной стеной, с её внутренней стороны располагались усадьбы ближайших родственников сёгуна, трёх младших сыновей Токугава Иэясу. Для огня они послужили переходным мостом между городскими кварталами и резиденцией сёгуна. После пожара усадьбы было решено вынести за пределы крепостной стены и построить на некотором удалении от неё. Полоса пустого пространства вокруг стены замка должна была защитить его от огня в будущем. Сгоревшую Центральную пагоду, самое высокое здание на территории замка, восстанавливать не стали. Через два с половиной года Главную усадьбу отстроили заново. В январе 1659 года восемнадцатилетний Иэцуна прошёл в ней обряд совершеннолетия и в сентябре того же года поселился там, где ему и полагалось жить.

Правление

Формально четвёртый сёгун находился у власти довольно долго – двадцать девять лет, но крупных событий государственного значения за это время произошло немного. Одно из них – реорганизация в руководстве бакуфу: в 1662 году шесть высших должностей (советники родзю) были поделены на два ранга: три низших подчинены трём высшим и стали называться словом вакадосиёри (букв. «молодой старейшина»).

Двадцать третьего мая следующего года прибывшие на службу удельные князья собрались в замке Эдо на ежегодный инструктаж. Привычно зачитав им воинский кодекс Букэ сёхатто, конфуцианец Хаяси Гахо объявил о запрете обычая цуйси (или дзюнси, букв. «смерть вослед»), ритуального самоубийства вассала после смерти господина. В эпоху междоусобиц, известную многочисленными изменами и мятежами против вышестоящих, этого обычая ещё не было; первый случай произошёл в мирное время, в 1607 году. Тогда трое прямых вассалов Мацудайра Тадаёси, четвёртого сына Токугава Иэясу, покончили с собой после смерти своего господина. Весть об этом акте самурайской верности разнеслась по всей стране и вызвала волну подражаний. Групповые самоубийства вассалов последовали после смерти крупных даймё Датэ Масамунэ (1636 год, пять человек), Хосокава Тадатоси (1641 год, девятнадцать человек), Набэсима Кацусигэ (1657 год, двадцать шесть человек), третьего сёгуна Иэмицу (1651 год, пять человек). Следует отметить, что после смерти Токугава Иэясу ни один из его приближённых не лишил себя жизни – основатель династии этот обычай не одобрял. Узнав о самоубийстве вассалов своего сына, он заметил, что лучше бы они проявили свою верность делами, чем бессмысленной гибелью. В другом эпизоде он выразился ещё резче, назвав такой уход из жизни «собачьей смертью» (Сомада, 2012).

Зарождению обычая цуйси способствовали окончание междоусобных войн и переход к мирной жизни, в ходе которой многим самураям не хватало сильных поступков и героики минувшей эпохи. Воспитанные на воинских традициях, они не понимали, как в условиях мирной жизни можно продемонстрировать свои лучшие качества, чтобы прославить фамилию и обеспечить потомкам достойную жизнь. Ритуальное «самоубийство вослед» такую возможность давало. Руководители бакуфу вслед за основателем династии негативно относились к этому обычаю и при каждом удобном случае напоминали воинскому сословию о его бессмысленности. Говорил об этом и третий сёгун Иэмицу, но после его смерти пять человек всё-таки покончили с собой. Обычай продолжал набирать силу, поэтому правительство решило вмешаться и остановить его прямым запретом.

Основанием для этого стали не гуманные, как можно было бы подумать, а общественно-политические факторы. Во-первых, обычай не совсем вписывался в изменившуюся идеологию воинской верности. Личная преданность господину была очень востребована в годы междоусобиц, но как раз тогда её и не хватало. Токугава Иэясу в период борьбы за власть эту идею поддерживал и всячески пропагандировал, но во второй половине XVII века ситуация в стране изменилась – в мирное время от воинской элиты требовалась лояльность не столько персонально сёгуну, сколько системе власти в целом независимо от того, кто её представляет в данный момент.

Во-вторых, к середине XVII века в полный рост встала проблема молодёжных банд кабукимоно (букв. «странные люди»)[12 - От глагола кабуку («отклоняться, отличаться»). К нему же восходит и название театра Кабуки, возникшего в противоположность жанру классического театра Но.]. Члены этих группировок вызывающе ярко, порой абсурдно одевались, причёсывались и дерзко вели себя на улицах, всячески подчёркивая свою непохожесть на других. Будучи самураями, демонстративно носили большой меч на плече, как коромысло, пришивали к хаори воротники из диковинного голландского бархата, отпускали густые бороды и т. д. Первые кабукимоно возникли в конце XVI века при Тоётоми Хидэёси и по мере утверждения мирной жизни привлекали в свои ряды всё больше молодёжи. Власти боролись с ними почти сто лет, в том числе и при четвёртом сёгуне Иэцуна. Борьба шла по нескольким направлениям, начиная от патрулирования городских кварталов и задержания кабукимоно и кончая запретами всего связанного с их жизнью и привычками. Например, копируя военачальников прошлого, кабукимоно нанимали себе мальчиков-адъютантов, которые носили за ними меч и соломенные сандалии. Указом бакуфу нанимать мальчиков было запрещено. Массовые городские праздники (например, запуск воздушных змеев) давали кабукимоно желанные поводы для стычек, поэтому они активно в этих мероприятиях участвовали. Правительство запретило воинскому сословию запускать воздушных змеев. Кабукимоно ярко и нестандартно одевались – бакуфу издало указ о запрете ярких расцветок и фасонов. Всё это происходило в первой половине 1650-х годов. Череду административных мер увенчал указ 1656 года о запрете на широкополые шляпы с декоративным шнурком, который служил нестандартным и очень модным украшением. Самурайские патрули, с утра до вечера обходившие городские кварталы, задерживали всех нарушителей уличного дресс-кода и доставляли в Городской магистрат.

Другим направлением борьбы с кабукимоно была идеология. Члены молодёжных группировок исповедовали самурайский дух и мораль эпохи междоусобиц. За полвека мирной жизни события далёкого уже прошлого обросли массой легенд и романтических выдумок, которые будоражили воображение молодых самураев, мечтавших о новых сражениях и подвигах. Кабукимоно