История города Екатеринослава. Книга первая. Монастырское урочище

Не только степные переходы, но и переправы через реки были организованы очень эффективно. Иосафат Барбаро описал татарскую переправу через реку Дон, которая опять же, больше напоминала современную войсковую операцию, чем действия орды варваров-кочевников:

«Замечательно и удивления достойно, что эта переправа, продолжавшаяся двое суток, совершена была в большом порядке и столь же спокойно, как бы на сухом пути. Несколько человекпосланы были, по распоряжению начальников, вперед для приготовления деревянных плотов из леса, ростущаго в большем количестве по берегам Танаиса. Сверх сего заготовлено было также множество фашинника из хвороста и тростника. Фашинник этот подвязали под плоты и повозки, к которым припрягли нужное число лошадей; потом пустили этих лошадей вплавь по реке под управлением нескольких человек (вовсе нагих) и таким образом перевезли повозки и плоты с одного берега на другой».[127 - Барбаро. Стр. 39.]

Фашины – это связанные охапки хвороста или сухого тростника, обладающие высокой плавучестью. В данном случае фашины поддерживали плоты, придавали им дополнительную устойчивость. Как следует из описания, татарские арбы переправлялись не на плотах, как можно было ожидать, а представляли собой отдельную плавучую единицу, поддерживаемую снизу все теми же фашинами. Особенно интересно, что и плоты, и арбы тянули по реке впряженные в них плывущие лошади. С помощью фашин через реку переправлялись и одиночные воины во время походов, осуществлялась переправа тюков с амуницией, оружием или даже захваченным во время похода добром.

Отлаженной была не только военная, но и бытовая сторона жизни степных солдат. Как писал Иосафат Барбаро, каждый из них имеет при себе: «…мешок из козлиной кожи, наполненный пшеничною мукою, замешанною на меду, наподобие теста, и деревянную чашку. Сверх того они стреляют по пути дичь, которой в степях водится множество и которую Татары мастера убивать из своих луков. Тесто, выше мною описанное, размешивают они с небольшим количеством воды и таким образом приготовляют себе похлебку, которою и питаются в пути…

Кроме вышепомянутых яств Татары питаются ещё в степях кореньями, травами и всем, что только можно употреблять в пищу. Самое необходимое вещество для них есть соль, ибо от недостатка оной зараждаются между ими болезни, как то: опухоль и гниение во рту и кровавый понос, от котораго они нередко и умирают».[128 - Барбаро. Стр. 17–18.]

Помимо муки, замешанной на меду, в поход бралась молочная продукция домашнего приготовления: «…они также берут с собой молоко, густое как тесто, и приготовляемое следующим образом: его кипятят и снимают всплывающий наверх жир, который кладут в особую посудину, где из него делают масло; затем молоко ставят на солнце и оно таким образом сохнет. Отправляясь в поход, каждый берет с собой около десяти фунтов этого молока и утром кладут его с полфунта в маленькую, кожаную бутылочку, имеющую вид кишки, и примешивают к нему немного воды. Во время езды верхом молоко взбалтывается и образует род какого-то сока, что и составляет их обед».[129 - Марко Поло. Стр. 66.]

Основной тягловой силой орды были не лошади, а быки или волы. Они, по наблюдениям Иосафато Барбаро, использовались для перевозки тяжёлого груза, в частности повозок с юртами,[130 - Барбаро. Стр. 35.] поскольку, как писал барон Герберштейн: «лошадей они употребляют только холощеных, потому что таковыя, по их мнению, более выносливы к труду и голодовке».[131 - Герберштейн. Стр. 143.] Быки у них, видимо, тоже подвергались обязательной кастрации (вол, кстати это и есть кастрированный в раннем возрасте бык). В результате такой операции животное вырастало более крупным, более сильным и выносливым. И, конечно, волы обладали более спокойным нравом, чем подверженные влиянию половых гормонов быки.

Путешественник, писатель и проповедник, архиепископ Антиварийский, Иоанн де Плано Карпини, написавший известную Историю Монголов, сообщал, что в татарские повозки впрягалось от одного до нескольких быков (волов).[132 - Карпини. 1911. Стр. 7.] Картина, наверное, была очень красочная: впряжённые попарно, ряд за рядом, в тяжёлую повозку с юртой два, четыре, шесть или целая вереница волов, монотонно вздымающих тёплую степную пыль, жаворонки, звенящие высоко в небе, скрип колёс, разносящийся далеко вокруг. Учитывая, что в орде имелась достаточно большая купеческая община, о чём сообщал всё тот же Иосафат Барбаро, вся тяжесть перевозки торгового добра, покупаемых и продаваемых товаров, также ложилась на этих терпеливых, безотказных животных. Вот откуда, видимо, взялись запорожские чумаки на своих волах, впряженных в телеги с солью. При ближайшем рассмотрении предшественниками чумаков, если только не они сами, оказываются татарские купцы.

Кочевой образ жизни степняков-скотоводов был неразрывно связан со сменой пастбищ для овечьих отар, лошадиных и верблюжьих табунов, коровьих стад, зимой и летом живущих на подножном корме. Но не менее, если не более важной частью жизни кочевников была война. Ордынские воинские подразделения – Тумены, неторопливо двигались по ойкумене, сопровождая свои города на колёсах. Но в случае необходимости, закалённые в боях и лишениях татарские воины совершали быстрые многодневные конные переходы и появлялись в самом неожиданном месте. За всё время таких стремительных маршей татары могли практически ничего не есть:

«…Если обстоятельства заставляют торопиться, то они часто в продолжение десяти дней едут верхом и не едят ничего варенаго, но тогда каждый пускает своей лошади кровь, и высасывает её из жилы, и одним этим питается», – так писал в своё время знаменитый путешественник Марко Поло.[133 - Марко Поло. Стр. 66.] Захваты монгольскими войсками городов, опустошения целых провинций и даже стран, этими описаниями заполнена историческая литература. Всё это конечно было, но такие масштабные военные операции являлись не правилом, а исключением. В обыденной жизни ордынская сотня или тысяча очень хорошо знала, что такое ручной «огненный бой», а тем более крепостная артиллерия, и предпочитала не лезть на рожон, то есть идти на штурм городских укреплений. Зато очень охотно грабила сёла и местечки, не имевшие особой защиты. Барон Сигизмунд Герберштейн в своих «Записках о Московских делах» по этому поводу писал:

«Они редко осаждают крепости и города, а сожигают селения и деревни, и до такой степени довольны причиненным ими уроном, что, по их мнению, чем больше опустошат они областей, тем обширнее сделается их царство».[134 - Герберштейн. Стр. 144.]

Война для степняков была и укладом жизни, и способом ведения хозяйства. Грабежи всегда являлись прибыльным делом. Захватили село или деревню, отобрали крестьянское добро, упаковали в узлы и подались восвоясии, только пыль столбом. Да вот только какое там у селян добро? Его продажа вряд ли окупила бы напряжение сил на военную экспедицию. Единственным стоящим товаром в большинстве великорусских, малороссийских, польских селений был скот. К тому же скот легко транспортабелен, отара или стадо уходили в орду своим ходом. Но с угоном скота, чем дальше, тем больше возникало проблем. Жители Московского и польско-литовского степного пограничья до минимума сокращали рогатое поголовье. Об этом сообщал английский посланник Джильс Флетчер, приоткрывая для нас страницу с несколько неожиданным результатом противостояния двух миров:

«Русские, смежные с ними (привыкнув к ежегодным их нападениям в летнее время), держат у себя очень мало скота, кроме свиней, которых Татары не трогают и не угоняют, потому что они одной религии с Турками и не употребляют в пищу свинаго мяса».[135 - Флетчер. Стр. 68.] Оказывается, именно благодаря постоянному прессингу мусульман-кочевников в степных украинах Московии и Речи Посполитой стало активно развиваться свиноводство. Не правда ли, как причудливы причинно-следственные связи истории? Именно татарам должен быть благодарен «пересичный» украинец за само существование своего любимого национального продукта.

Большинство источников свидетельствуют о том, что угон скота являлся всё-таки небольшой частью военной выручки. Основная прибыль, получаемая степняками от военных набегов, была прибылью от продажи рабов. Французский дворянин, капитан Маржерет, командовавший ротой иноземцев в армии Бориса Годунова, так описывал татарский военный промысел: «…Татары не обременяют себя иною добычею, кроме пленников, и не имеют никакой поклажи, хотя у каждаго есть одна или две запасныя лошади, отлично выезжанныя и послушныя».[136 - Маржерет. Стр. 55.]

Более подробно остановился на этом вопросе упоминавшийся посланник английской королевы в Москву Джильс Флетчер. В своем сочинении «О Русском Государстве» он писал: «Главную добычу, которой Татары домогаются во всех войнах своих, составляет большое число пленных, особенно мальчиков и девочек, коих они продают Туркам и другим соседям. С этой целью они берут с собою большия корзины, похожия на хлебныя, для того, чтобы осторожно возить с собою взятых в плен детей; но если кто из них ослабеет или занеможет на дороге, то ударяют его о земь или об дерево и мертваго бросают».[137 - Флетчер. Стр. 68.] Бережливость проявляемая в отношении пленных детей была не актом гуманности, а простым коммерческим расчётом. Чем больше живого товара будет доставлено в целости к торговцам-покупателям, тем большей будет выручка. Люди, не годные в продажу, не стоили ничего, с ними – со стариками, немолодыми женщинами, больными или увечными людьми, азиатские воины поступали с беспримерной жестокостью.

Чтобы подтвердить это, достаточно привести выдержку из записанного Михалоном Литвином рассказа пленного, захваченного во время татарского набега на Литовское государство, перед погрузкой на невольничий корабль в порту Кафы (нынешняя Феодосия): «…мы видели убиваемых, обезглавленных, влачимых с оторванными членами и головами; видели трепещущия сердца их, бросаемыя в огонь и вынимаемыя у них легкия, когда жестокий враг, выворотя их утробу, вырывал из теплаго ещё тела внутренности для гаданий, а желчь для мази. Правда, что и нам было бы лучше претерпеть эти и другия жестокости в виду родных пенатов и умереть там, где лежат наши отцы, чем быть удаленным от храмов Божьих и от могил предков, и тела наши, хотя и изуродованныя, были бы растерзаны там дикими зверями, все же были б счастливее, нежели теперь».[138 - Литвин. Стр. 25.]

Прибыль от торговли рабами (правильнее её назвать сверхприбылью), получаемую в древности и в средние века, сейчас можно сравнить с доходностью от торговли наркотиками или оружием. Вот почему работорговля была так привлекательна многие сотни лет. Но «злой татарин», везущий на лошадях или верблюдах большие плетёные корзины, доверху набитые детьми, или гонящий по пыльному степному шляху череду понурых пленников, это была только видимая часть айсберга торговых сделок с живым товаром. Есть спрос – будет предложение. Этот постулат не требует объяснений или доказательств.

А спрос на рабов был очень большой, и такими покупателями были не только восточные – турецкие, персидские или арабские купцы. В больших количествах покупали у татар живой товар венецианские и генуэзские негоцианты, для поставки его в Южную Европу. В частности, этим промышляли купцы города Тана, стоявшего в низовьях Дона. Поставляли рабов в Европу греческие и армянские торговцы из приморских городов Крыма, в частности, города Кафа. Существовали целые цепочки перекупщиков, специализировавшихся на том или ином виде живого товара, продававшие и покупавшие его друг у друга в зависимости от коньюнктуры рынка или запросов богатого клиента. Многие купцы ожидали свой товар прямо в орде, заключив с военным руководством или вождями влиятельных татарских кланов своеобразные предварительные договора на поставку пленников. В общем, бизнес – есть бизнес, ничего личного.

Чтобы прочувствовать ту атмосферу, давайте прочтём небольшой отрывок сделанного тем же Михалоном Литвином описания невольничьего рынка крымского города Кафы (будущей Феодосии): «…когда покупаются там рабы, то не только осматриваются их видимые члены и зубы, которые не должны быть редки и черны, но и сокровенныя части тела, и если окажется какая-нибудь бородавка, шишка, рубец или другой скрытый порок или недостаток, следует тяжба… Они не выводят просто мальчиков и девушек, которых имеют самых лучших в толпе пленников, но сначала откармливают их хорошенько, одевают в шелк, белят и румянят, чтобы подороже продать. Красивыя девушки нашей крови покупаются иногда на вес золота и иногда тут же на месте перепродаются с барышем. Это бывает во всех городах полуострова, особенно в Кафе. Там целыя толпы этих несчастных невольников отводятся с рынка прямо на корабли. Этот город, ненасытная и беззаконная пучина, кровь нашу пьющая, лежит на удобном для морской торговли месте пролива».[139 - Литвин. Стр. 23–25.]

Именно коммерсанты, разветвлённая сеть посредников, своеобразная корпорация, снимали сливки с операций по работорговле. Сейчас такую структуру назвали бы «преступным картелем» или «мафиозным кланом», а в те времена купцы, поставлявшие живой товар на рынки Южной Европы, считались уважаемыми людьми, занимающимися достойным делом. На долю татар же выпадала самая грязная работа – захват невольников.

Объективности ради надо сказать, что охотой на рабов на просторах Великой Степи занимались не только татары. Междуречья рек от Волги до Днепра столетиями буквально кишели шайками разбойников, преступного сброда всевозможных национальностей, которые тоже желали отщипнуть свою долю жирного пирога. Волжские, донские, днепровские казачьи ватаги не только грабили торговые караваны, их интерес был направлен в первую очередь на самый прибыльный – живой товар. Рынки сбыта были под боком: Цитрахань (Азиторокань) – Астрахань, Тана-Азак – Азов, Кафа и другие южнобережные города Крыма.

Этот процветающий невольничий бизнес продолжался очень долго, пока уже в XVIII столетии российские полевые армии не поставили на нём окончательную жирную точку.

Глава 6

Дешт и Кипчак – Большой Хейхат

Степной травы пучок сухой,
Он и сухой благоухает!
И разом степи надо мной
Всё обаянье воскрешает…

    Аполлон Майков

Dest-i Qipcaq (Дешт и Кипчак, Кипчакская степь), так именовалось в средневековых восточных хрониках всё степное пространство от Дуная на западе до Иртыша на востоке. Это название – по населявшим его племенам кипчаков (половцев), – оказалось очень стойким и сохранилось даже столетия спустя после исчезновения этого народа.

Синонимом Dest-i Qipcaq в персидском и османском языках является слово – Heyhat (Хейхат). Эвлия Челеби, известный турецкий путешественник XVII века, в своих записках Причерноморские степи неизменно именует именем Хейхат (видимо, в тот период это слово в восточных странах стало прочно ассоциироваться с пустынными местами). Хейхат означает: «О горе!», «Увы!», от арабского междометия hayhat, заимствованного персидским (heyhat) и османским (heyhat) языками.[140 - Бушаков. Дрогобыч. Стр. 108.]

Малый Хейхат – это наши земли, песчаные и чернозёмные пространства бывшей Екатеринославской провинции, Новороссийский край, степи, лежащие к востоку от Днепра, междуречье Днепра, Донца и Дона, и пространства дальше, до Волги. Большой Хейхат охватывал все степи к востоку от Волги, Южное Заволжье и степи между Яиком и Средней Азией.

Как только орда в своём бесконечном движении делала более или менее длительную остановку, дома-шатры снимались с повозок. В степи возникал красочный город:

«Лишь только Хан изберет место для жительства своего, немедленно приступают к устроению базара, наблюдая при том, чтобы улицы были сколь можно шире. Несмотря однако на таковое распоряжение, они зимою, по причине множества скота, нестерпимо грязны, а летом наполнены ужасною пылью. По устроении базара тот же час начинают делать печи, в которых Татары варят и жарят мясо и приготовляют лакомства свои из молока, масла и творогу. Сверх того у них всегда бывает в запасе дичь, – преимущественно, оленья», – писал Барбаро.[141 - Барбаро. Стр. 31.]

Несмотря на пыль летом и грязь зимой, такой кочевой город имел все атрибуты и качество жизни добротного средневекового поселения: «Многие, может быть, заключат из сего, что Татары живут как Цыганы; в опровержение подобнаго заключения скажу, что стан их представляет вид обширнейшаго и красивейшаго города, с тою только разницею, что не огорожен стенами». Кочевники негативно относились к городам, считая такие поселения утопающими в грязи и нечистотах (вероятно, в те времена они были недалеки от истины), и были уверены, что их лёгкие кочевые дома самое подходящее место для жизни. «Что касается до постоянных и прочных зданий, какия строят в других государствах, то, по мнению их, они вредны для здоровья и неудобны», – так описал мнение татар о европейских поселениях в сочинении «О Русском Государстве» Джильс Флетчер, приезжавший в Москву в качестве посланника английской королевы в 1588 году.[142 - Флетчер. Стр. 69.] Татарские жилища, искусно сплетённые из гибких прутьев, крытые теплыми войлоками, сукном или шкурами животных, снятые с повозок, устанавливались на земле с обязательной ориентацией по сторонам света. Это интересное наблюдение сделал во время своего знаменитого путешествия небезызвестный Марко Поло:

«Марко Поло присовокупляет, что при постановке этих ставок или кибиток на землю строго наблюдают, дабы вход был обращен на юг. То же самое говорит и Рубриквис».[143 - Барбаро. Примечание переводчика. Стр. 130.] Внешний вид и устройство таких жилищ описал Иоанн де Плано Карпини в своей Истории Монголов:

«Ставки у них круглыя, изготовленныя наподобие палатки и сделаныя из прутьев и тонких палок. Наверху же, в середине ставки имеется круглое окно, откуда попадает свет, а также для выхода дыма, потому что в середине у них всегда разведен огонь. Стены же и крыши покрыты войлоком, двери сделаны также из войлока. Некоторыя ставки велики, а некоторыя небольшия, сообразно достоинству и скудости людей».[144 - Карпини. Стр. 6–7.] Многотысячный кочевой народ нуждался в различных предметах обихода, цивилизация пробивала себе дорогу и в мозгах жителей полевых кочевий. Что ещё более важно, орда постоянно нуждалась в оружии, поэтому в ставке хана, как сообщал Иосафат Барбаро, постоянно работало большое количество мастеров: «При орде во всякое время неотлучно находятся сукновалы, кузнецы, оружейники и всякаго рода мастеровые».[145 - Барбаро. Стр. 31.] Странно слышать, что в кочевом сообществе постоянно трудились оружейники, кузнецы, специалисты других профессий, в том числе немало опытных китайских мастеров. Мы-то привыкли считать, что всё имущество кочевники добывали в бою, а это оказывается не так. Кроме того, большинство мастеровых в орде были не пленниками, а свободными людьми.

В татарском стане по уже известным нам причинам было много торговцев разных народностей: «Упомянув о купцах, я долгом поставляю объяснить здесь, что их всегда очень много при орде; иные нарочно с разных сторон приезжают в оную с товарами; другие же бывают только проездом».[146 - Барбаро. Стр. 32.] Кроме торговли рабами, сами ордынцы готовили на продажу множество шкур, делали, о чем уже упоминалось, отличные епанчи из тонкого белого войлока, производили много кисломолочной продукции. Хорошей статьёй дохода была продажа живого скота и лошадей.

«Лошади у Татар пасутся в табунах, как скот. Стоит только пойти в табун и сказать хозяину: мне требуется сто коней, и немедленно он отберет их, сколько нужно, с помощию палки с петлею (аркан), которую носит при себе. Навык их в этом деле столь удивителен, что покупатель смело может указать на ту или другую лошадь; продавец немедленно набрасывает ей на шею петлю и выводит из табуна… Лошади Татарския – не отличной породы, малорослы, имеют отвислое брюхо и непривычны к овсу. Когда гонят их в Персию, то лучшею похвалою служит им то, коль оне едят овес; ибо без того не могут вынести всех трудностей пути…» – писал беспокойный венецианский посол Иосафат Барбаро.[147 - Барбаро. Стр. 34–35.] Во время своих поездок с торговыми делами в город Тану, расположенный в низовьях Дона, и с дипломатическими поручениями в Персию, к персидскому Шаху, у Барбаро была возможность хорошо узнать подробности быта кочевых народов. Особое внимание как представитель торговой республики он, конечно, обращал на прибыльные торговые операции. Так, он описал объёмные и регулярные сделки по продаже татарами лошадей и крупного рогатого скота иноземным купцам: «Перед отъездом моим из орды отправился оттуда в Персию целый караван, в коем было до 4000 лошадей… Другой род скота составляют быки, рослые и весьма красивые. Их так много, что они снабжают большую часть наших Италианских бойнь. Для сего гонят их обыкновенно чрез Польшу и Валахию в Трансильванию, а потом чрез Германию прямо в Италию».[148 - Барбаро. Стр. 34–35.] То, что скот из волжских, донских и днепровских степей на протяжении столетий обеспечивал мясом Южную и Центральную Европу, кажется фактом необычным, но оснований не верить запискам представителя Венецианской Республики тоже нет причины.

Ещё одним интересным фактом, описываемым Барбаро, было большое количество разводимых ордынцами двугорбых верблюдов. Причём двугорбых «лебедей пустыни» – бактрианов, разводили в наших кипчакских степях, восточные, более теплолюбивые верблюды – дромадеры (дромедары) были одногорбыми:

«Третий род домашняго скота составляют большие, двугорбые, косматые верблюды. Их отправляют в Персию, где они платятся по 25 дукатов за штуку; ибо восточные верблюды имеют только по одному горбу и весьма малорослы; за то они и стоят не более 10 дукатов».[149 - Барбаро. Стр. 35.]

Не надо думать, что содержанием этих экзотических животных занимались исключительно татары. В XVII столетии верблюдов ещё держали в некоторых малороссийских сёлах. В архивах сохранилось письмо запорожского гетмана Ивана Самойловича охочекомонному[150 - Примечание. Охочекомонный полк – конный полк добровольного принципа комплектования] полковнику Новицкому с просьбой приобрести в некоей Веремеевке двух верблюдов и двух мулов для подарка князю Каспулату Муцаловичу Черкасскому, который с московскими войсками участвовал в военных операциях по защите Малороссии:

«Мой ласкавый приятелю, пане полковнику комонный! Дано нам ведати, же некоторые козаки там, в Веремеевце, мають верблюдов двох и мулов двох. Верблюды тые власне нам есть потребны для подарунку князю Каспулату: которых подлуг слушности поторговавши, дай нам о них знати; и мулов, если парыстые суть, заторговати можеш, и чим найскорее нам ознайми. Зычим притом в. м. здоровья доброго. Августа 20, року 1678, з табору».[151 - АЗР. Т. 5. Стр. 149.]

Овцы разводились татарами не только на продажу. Нет необходимости уточнять, что овечья шерсть была нужным сырьём для изготовления войлока, одежды, обуви, головных уборов, баранина являлась постоянной составляющей рациона степняков. Степные овцы были крупнее малорослых европейских животных и это нашло отражение в записках Барбаро: «Наконец четвертый род скота составляют бараны необыкновенной величины, с высокими ногами, длинною шерстью и толстым хвостом (курдюком), весящим до 12 фунтов».[152 - Барбаро. Стр. 35.] Сейчас не все знают, что такое курдюк, а живую курдючную овцу видели, наверное, считаные единицы. Ради любопытства, заглянем в словарь живого Великорусского языка Владимира Ивановича Даля: «Курдюк – м. татарск. у крымских овец: хвост, в котором бывает до 30 ф. сала; у киргизских: два сальные нароста на ягодицах, по бокам хвостика».[153 - Даль. Т. 2. Стр. 569.] Когда-то такие овцы с видоизменившимся в результате длительного отбора хвостом, превратившимся в широкую и толстую складку, наполненную жиром, были в южных степях самой массовой породой. Овечьи курдюки могли быть настолько большими, что под своей тяжестью ложились на землю. Чтобы такая пластина с жиром не мешала овцам при хотьбе и животные не ранили бы эту часть тела о степные колючки, находчивые азиаты укладывали курдюки на маленькие двухколёсные тележки. Зрелище явно было экзотическое: стада овец, гуляющих по степи, впряжённых в тележки, везущие на них свой собственный хвост. Не разобравшийся в сути дела Иосафат Барбаро посчитал, что такие устройства делаются для развлечения: «Мне нередко случалось видеть, как этого рода бараны преспокойно тащат за собою колесо, привязанное для потехи к их хвосту».[154 - Барбаро. Стр. 36.] В 16 3 6 году секретарь голштинского посольства в Московию и Персию, Адам Олеарий, написавший по результатам поездки книгу «Описание путешествия в Московию», которая, как и записки Герберштейна, стала популярной в Европе, сделал более детальное описание этой конструкции: «В области Курдистане, в стороне к Диарбекиру и в Обетованной Земле, эта порода овец возит за собою хвосты свои на двух колесах и палках, укрепляемых у них на шеях…».[155 - Олеарий. ЧИОИДР. 1869. Кн. 3. Стр. 740.] Курдючные овцы разводились степняками целенаправленно. Породы эти возникли в результате отбора, проводимого скотоводами в течение многих столетий для достижения главной цели: максимально возможного выхода овечьего жира. Кое-кто поморщится и пожмёт плечами, ведь наши современные вкусы во многом отличаются от вкусов жителей, например, XV столетия, тем более от вкусов обитателей орды. Овечий жир в обязательном порядке был на столе кочевника, даже больше, он был своеобразным лакомством. Неоднократно пробовавший татарские кушанья, всё тот же Иосафат Барбаро, оставил в записках свои ощущения от употребления бараньего жира: «Жир, добываемый из них, служит приправою ко всем Татарским кушаньям; ибо употребляется ими вместо масла и имеет то достоинство, что не застывает во рту».[156 - Барбаро. Стр. 34–35.] Переводчик записок Иосафато Барбаро, российский литератор и историограф Василий Николаевич Семенов, в примечаниях к своему же переводу «Путешествие Иосафато Барбаро в Тану» тоже не прошел мимо бараньего жира и добавил свои комментарии: «Бараний жир и по сие время употребляется на востоке, как необходимая приправа ко всем кушаньям. Мне самому случалось есть у Шамхала Тарковскаго пирожное, сделанное из миндаля с шафраном и бараньем жиром. Для Европейца оно покажется весьма невкусным».[157 - Барбаро. Стр. 136.]

Татары не были бы татарами, если бы обходились без знаменитого кумыса, хмельного напитка из кобыльего молока. В записках католического проповедника, доминиканского монаха Жана де-Люка, где-то между 1620 и 1640 годами совершавшего поездку в Крым сохранился рецепт приготовления этого напитка:

«Когда кобыла ожеребится, то в течении месяца сосет её жеребенок, а затем привязывают к его морде деревянныя рогатки, которыми он, желая пососать, колет её так, что она не в состоянии переносить, а между тем выдаивают у нея молоко и вливают его в сосуд, в котором было вино (если у них есть такой). Наливая молоко в этот сосуд, процеживают и тщательно затыкают. Потом кладут в него 20 или 30 зерен ячменя, прибавляя ложку кислаго коровьяго молока или немножечко дрозжей. Для того, чтобы молоко стало бродить, необходимо поставить его на некоторое время возле огня или на солнце, а затем дать ему отстояться: все это совершается в две или три недели; если же влить в него немного вина, то напиток будет ещё приятнее. Молоко, прежде чем его пить, процеживают чрез тонкое полотно. То, которое приготовляют весной, лучше приготовляемаго в какое-либо другое время года. Это питье держится долго, потому что, по мере того как выливаешь его, можешь и подливать постоянно новаго. Необходимо также заметить, что, если молоко само по себе кажется довольно кислым, то нет нужды прибавлять в него кислаго коровьяго молока или дрозжей, но достаточно ячменных зерен. Для лучшаго вкуса нужно приготовлять его в различных сосудах. Можно даже в некоторые из них положить мешочек с кореньями фиалки или листьями кишнеца[158 - Что касается загадочного «кишнеца», то по В. И. Далю, это не что иное, как хорошо известный многим дачникам кориандр (Coriandrum salivum). (Даль. Т. 2. Стр. 281). В обстоятельном справочнике С. Е. Землинского «Лекарственные растения СССР» упоминается, что кориандр встречается как одичавшее растение в Крыму и в чернозёмной полосе (Л. Р. Стр. 155). Фраза, написанная серьёзным и уважаемым автором в 1958 году – «встречается как одичавшее», свидетельствует о том, что в древности это растение культивировалось в наших степях. Об этом говорит и само ботаническое название растения – кориандр посевной. Видимо, ордынцы выращивали пряные травы, в частности, кориандр, возможно, переняв эту культуру у предыдущих народностей Дикого Поля. Из этого следует, что всем нам знакомое название популярного блюда «корейская морковь», где кориандр является основной пряностью, должно звучать по-другому.Кстати, как сообщают современные справочники лекарственных растений, свежее мясо в жаркое время года хорошо сохраняется при обработке его измельченными семенами кориандра (Нуралиев. Стр. 76.) Для скотоводов при дефиците соли возможность с помощью молотого (дроблёного) кишнеца продлевать сроки хранения или консервировать мясо могла быть решающей причиной культивирования этого растения. Семена кориандра наверняка использовались степняками для приготовления различных блюд, могли применяться и для ароматизации того же кумыса. Но путешествующий доминиканский монах как ингредиент упоминает именно листья кишнеца – кориандра.Часть жителей средней полосы аромат листьев кинзы воспринимает как отталкивающий. Недаром у кориандра существует другое народное название – клоповник. Хотя многие, в том числе и я сам, с удовольствием используют его листья для приготовления салатов и как приправу к мясу. В этом аромате есть определённая пикантная составляющая. В Средней Азии кориандр – кинза по-прежнему выращивается «круглый год и широко используется в качестве зелени и приправ к блюдам» (Нуралиев. Стр. 77). Поэтому нет никаких оснований считать, что у обитателей орды мог быть другой вкус. Кроме того, у хозяйки кочевого дома был ещё один серьёзный аргумент в пользу применения кишнеца – кинзы – кориандра. Издавна это пряное растение родом из южной Европы использовали как средство для улучшения пищеварения. Современные исследования подтверждают, что: «…трава кинзы оказывает сокогонное действие на желудок, поджелудочную железу, желчные и мочевые пути. Эфирное масло из семян… действует как антисептическое в отношении желудочно-кишечного тракта и желчных путей… Свежий сок и настой из травы кориандра вызывает активное повышение секреции желудочного сока… через 0,5–1 час и держится на достаточно высоком уровне 4–5 часов» (Нуралиев. Стр. 77). Другими словами, кориандр серьёзно повышает активность желудочно-кишечного тракта, при этом подавляя воспалительные процессы пищеварительной системы. Для татарского воина, который в дальнем походе мог по несколько суток практически не принимать пищи, а затем съедать в один присест неимоверное количество мяса, вопрос нормального пищеварения был очень важен. Вполне вероятно, что именно для этого уставшие конники и выпивали перед обильным пиром кумыс, настоянный на листьях кишнеца.В древней медицине (Индия, Рим, Греция и Средняя Азия) кориандр широко применялся как лечебное средство. Ибн-Сина сообщал, что сок кориандра «успокаивает сильную пульсацию, в том числе биение сосудов в глазу, помогает от горячих перебоев сердца, останавливает носовое кровотечение и кровохаркание, помогает при головокружении, падучей (припадки). Жареный кориандр препятствует появлении рвоты и успокаивает кислую отрыжку». Авиценна рекомендует кориандр «в сочетании с уксусом, розовым маслом, медом и изюмом от крапивницы и «персидского огня» (сибирской язвы), свежий кориандр с медом и изюмом – при горячих опухолях яичек» (Нуралиев. Стр. 76). Современные исследования позволяют взглянуть по-новому на свойства кориандра. Доктор медицинских наук, директор международного института изучения наследия Авиценны, Юсуф Нуралиевич Нуралиев, после лабораторных исследований медицинских свойств кориандра и базилика обыкновенного сообщил: «Нами впервые установлено, что оба эти растения вызывают заметное повышение процесса свертываемости крови. Данный эффект возникает через 30 минут, хорошо развивается на 2–3 часу после приема и держится на довольно высоком уровне в течение 4–5 часов» (Нуралиев. Стр. 37–38.) «Кровоостанавливающее действие кориандра превосходит активность известного препарата экстракта лагохилуса и проявляется в сокращении времени реакции и времени образования сгустков» (Нуралиев. Стр. 78.) Говоря другими словами, современные исследования указывают на то, что, если перед боем татарский воин выпивал приличную порцию настоя кишнеца (например, тот же настоянный кумыс), риск погибнуть от потери крови в случае ранения в бою значительно снижался. Очень интересный аспект, который мог являться самым важным аргументом для выращивания этого пищевого и лекарственного растения. Ну и дополнительной наградой спасенному от потери крови раненному бойцу (или его заботливой супруге, предусмотрительно приготовившей перед битвой такой напиток) являлось потенциальное предотвращение «горячей опухоли яичек».].Кобылу можно доить десять раз в день, но при этом необходимо кормить её хорошею травою».[159 - Люк. Записки ИООИДР. Т. 11. Стр. 478.]

Не знаю, какой вкус и аромат могли придавать кумысу корни фиалки (желающие вполне могут попробовать воспроизвести этот древний рецепт), но у такого напитка скорее всего был другой аспект, не отмеченный средневековым автором. Современные справочники лекарственных растений отмечают определенное лекарственное (противовоспалительное, отхаркивающее и мочегонное) действие корней и травы фиалки трёхцветной (Viola tricolor L.) и фиалки полевой (Viola arvensis Murr.).[160 - ЛРД. Стр. 206.] Именно эти дикорастущие виды фиалок широко распространены в наших лесах и полях.

Внимание! Передозировка отваров или настоев фиалки трёхцветной или полевой может вызвать понос или рвоту! Ещё один широко растущий у нас вид фиалки – фиалка душистая (Viola odorata L.). Она ограниченно применяется в народной медицине как отхаркивающее при легочных заболеваниях, болезнях ротовой полости, почек и мочевого пузыря и других показаниях. Трава растения считается ядовитой.[161 - ЛРД. Стр. 205.] Прочитав эти материалы, становится совершенно очевидно, что отвары, настои травы и корней фиалок обладают определёнными лекарственными свойствами. Но вопрос, могли ли корни перечисленных растений придавать какой-либо вкус или аромат хмельному напитку из молока кобылицы, остался без ответа.

Однако есть ещё одно растение, высушенные корни которого действительно издают сильный запах фиалки, такой же аромат и вкус придают любому напитку. По всей зоне Великой Степи, в том числе и в междуречье Днепра и Дона, его называли «фиалковым корнем» и с глубокой древности применяли в качестве ароматизатора и в лечебных целях. Как водится, это растение не имеет ни малейшего отношения к фиалкам, растёт на болотах и мелководных водоёмах и называется Ирис Болотный или Касатик Водяной (Iris pseudacorus L.). Запах сушеных корней болотного Ириса связан с высоким содержанием в них специфических эфирных масел. «Фиалковый корень» до сих пор применяют в народной медицине как достаточно сильнодействующее средство при воспалении легких, бронхитах, ангинах и других воспалительных процессах внутренних органов, в частности, селезёнки и при различных женских болезнях. Применяют это средство и наружно, при лечении ожогов, гнойных ран, язв, свищей, иногда даже в виде ванн. Интересно, что и современные справочники рекомендуют разводить сок корневища ириса на молочной сыворотке: «Делают смесь из 2–4 столовых ложек сока корневища с 700 г сыворотки молока и пьют по чашке несколько раз в день. Делают также настойкуиз столовой ложки сухого корня на бутылку белого вина или настой из 15–30 г корня на 150 г кипятка и принимают по 1–2 столовые ложки 3 раза в день».[162 - ЛРД. Стр. 100.] Отвар корня применяют при лечении зубной боли, кровоточении десен, для мытья головы при перхоти, а также во многих других случаях. Существуют и необычные сферы применения ириса болотного. Так в Полтавской области этот отвар применяли «при трихомонадных кольпитах для подмывания и спринцевания». А в Средней Азии до сих пор настой или отвар «фиалкового корня» «употребляют с косметической целью и считают, что, если им умываться, он очищает лицо от веснушек, придает ему свежесть, устраняет морщины».[163 - ЛРД. Стр. 101.]

Судя по всему, в татарской кибитке висели мешочки именно с «фиалковым корнем», а не с корнем фиалки. А простодушный доминиканский монах скрупулезно записал то, что было произнесено вслух. Но в любом случае можно не сомневаться, что травы применялись расторопными степными хозяйками не только для ароматизации кумыса. Да и сохранившаяся в Средней Азии до наших дней привычка умываться и мыть голову отваром или настоем «фиалкового корня» в древности, видимо, была распространена на всей территории империи Чингис-Хана. Со школьной скамьи мы представляли себе степных кочевников нечистоплотными варварами. А оказывается, нежная кожа юных дев с рас косыми глазами и волосы цвета воронова крыла опьяняюще пахли фиалкой. В средневековой же Европе запах немытого тела высшей знати, пробивающийся из под бархата и кружевов, заглушался «колонской водой».

Параллельно с корнем болотного ириса в наших краях в лечебных целях широко применяли в старину и применяют сейчас корневище другого болотного растения – Аира болотного (Acorus Calamus L.). Его розовое корневище тоже имеет приятный запах и обладает сильным антибактериальным действием широкого спектра, в том числе подавляет стрептококки. В современной медицине препараты из корня аира применяют при лечении язвенной и других желудочных болезней. А в старину, кроме этого, аир использовали при обмороках, поносах, цинге, заболеваниях ротовой полости и даже при туберкулезе лёгких и при малярии.[164 - ЛРД. Стр. 40.] То, что Аир входил в перечень лекарственных средств древней татарской народной медицины, подтверждает его старинное украинское название – «Татарське зiлля».