Кощеевич и Смерть

Место царевны Ясинки – старшей дочери Ратибора – пустовало. Про неё Лис что-то слыхал, но почти ничего не помнил. То ли дурочка она, то ли просто припадочная. Ну её, в общем.

Царь наконец-то изволил отложить лебяжью косточку. Он сполоснул руки в золочёной посудине, и Лис едва не каркнул от досады: перстней на руках Ратибора хватало, да все были не те. Ни одного волшебного. Ох, не быстрое это дело – разведка. Но княжич не собирался так легко сдаваться.

Увы, он всё же не смог сдержать разочарованного вздоха и чуть не выдал себя самым наиглупейшим образом. Кто же знал, что вместо вздоха в вороньем облике из горла вырвется короткое «кар»?

– Вуф! – Нечто грозное и белое клацнуло зубами прямо перед его клювом, и если бы Лис не увернулся, его бы точно перекусили пополам.

Уже кувыркаясь в воздухе, он рассмотрел, чьей добычей чуть не стал. Да это же симаргл – крылатый пёс! Редкий, между прочим. Такого не каждый приручить может. Неужто царю удалось?

Другой бы покрылся пятнами от зависти, но только не Лис. Он не любил собак, потому что всё детство провёл бок о бок с Кощеевыми огнепёсками. Спасибо, те хоть не летают. А симарглы, значит, ещё хуже! Брр…

Он уже представил себе, как бесславно может закончиться вылазка, если его поймают и принесут царю в зубах, как вдруг раздался недовольный девичий голос:

– Ми-ир, опять твой пёс птиц гоняет!

И какой-то мальчишка вздохнул:

– Вьюжка, очень тебя прошу – фу!

Симаргл тут же перестал лаять и убрал лапы с подоконника.

– Зачем вообще брать его с собой на пир? – не унималась девица.

– Но ему же скучно одному.

– Ничего, пусть поскучает. Невоспитанный он у тебя!

– А вот и нет!

– А вот и да!

– Отроки, ведите себя прилично! – вмешался незнакомый женский голос. Низкий, бархатный. Из таких, которые даже не крикнут, не шикнут, а всё равно послушаешься. – Радмила, ты же старшая. Не задирай брата.

Княжич немного покружил над двором, подождал, пока сердце перестанет так сильно колотиться, и спустился. На этот раз сел на ставню – подальше от всяких там лающих-кусающих.

Что ж, спасибо этой неизвестной Радмиле, что вовремя спохватилась. Кстати, а хороша девица-краса, золотая коса. Не так уж и мала: ещё немного – и на выданье. А братец её – примерно ровесник царевича, такой же белобрысый и краснощёкий, только без веснушек. Похоже, дети каких-то важных людей. Иначе с чего бы их матери сидеть рядом с царицей? Ещё держится так, что Голуба по сравнению с ней блекнет. И голос властный. Никак вторая жена? Ах, нет, у дивьих же только одна супруга бывает, а полюбовниц за стол не приглашают… Значит, советница или чародейка. А может, и то, и другое разом.

– Это же дети. Они всегда бранятся меж собой, Ладушка, – царица поджала губы.

Царевич поймал укоризненный взгляд матери и сделал вид, что изучает узор на скатерти.

А Лис с удовольствием ещё поизучал бы эту Ладушку – словно чуял, что напал на верный след. Но тут в пиршественную залу ввалился старый знакомец – богатырь Ванюша. Единственный смертный человек среди дивьих. А для Лиса – настолько верный враг, что уже даже почти друг.

Княжич уж думал, что больше никогда им не свидеться… помнится, в последний раз они разговаривали аккурат в ночь Кощеевой смерти, и Ванюша сказал, мол, не желаю больше царю Ратибору служить, хочу домой, в Дивнозёрье, к жене любимой. Обычной жизнью жить станем, хватит с нас войн.

Выходит, не ушёл? А казалось бы, все условия ему создали!

Настоящие герои – те, что уток-зайцев переловили да Кощееву смерть нашли, – от своей славы отказались в его пользу. Ныне все на свете думали, что Ванюша в одиночку Кощея одолел, только его там даже не было. Правду знали четверо: Лис, Май (куда ж без него?) да ещё дивий чародей Весьмир с воительницей Отрадой – та самая парочка героев, пожелавших остаться неизвестными.

– Здравствуй, Иван, – ласково сказал царь. – Присаживайся, милдруг, избавитель ты наш! Отведай-ка разносолов. Огурчики вот, крепкие, хрустящие, как ты любишь…

Но не успел Лис мысленно попенять богатырю, что тот слова не держит и чужой славой почём зря наслаждается, как румяное Ванюшино лицо исказила гневная гримаса:

– Не пировать я пришёл! Скажи, царь, когда обещание выполнишь?

Тут Лада встрепенулась, в ладоши хлопнула:

– Так, отроки, а ну идите поиграйте в саду. И Вьюжку с собой заберите. У взрослых – дела.

Царь дождался, пока дети выйдут, нетерпеливо вертя в руках серебряную ложечку, и только когда за наследником закрылась дверь, елейным голосом молвил:

– Куда ты так торопишься, Вань? Всему своё время. Разве будут тебя в Дивнозёрье печёными лебедями потчевать? А мёдом сладким хмельным? Давай победу отпразднуем, потом потолкуем. Чего стоишь как не родной?

– Дык который месяц ты мне уши конопатишь? – вскипел Ванюша. – Всего одну награду я просил, и ту не даёшь. Сперва, мол, подожди, Иван, седмицу-другую – а вдруг война возобновится? Потом, мол, подожди, пока дивьи воины домой вернутся, а то столицу охранять некому. Вот, вернулись – и снова: подожди, Иван, пока мировую не заключим с Навью. Дык заключили. Серебряный лес вернули даже. Чего мне ещё ждать?

Музыканты перестали играть, гости заахали, зацокали языками. Царь нахмурился, ложку в руке сжал, будто бы раздавить её хотел, поиграл желваками и сказал уже чуть менее дружелюбно:

– Скоро только коловерши родятся, а прочие дела с толком да расстановкой вершить надобно. Разве ты не заслужил отдых? Попируешь денёк-другой, в баньку сходишь, косточки попаришь, а мы пока тебе даров соберём, проводим с подобающими почестями. Сам понимаешь: коли уйдёшь, вернуться в наши края уже не выйдет.

– Не хочу даров, – богатырь покачал головой. – Только яблоко молодильное. Своё я лишь потому съел, что ты мне второе обещал для жены моей, Даринушки. Сколько лет война длилась, а? Люба моя, небось, вся седая уже. А мне кажный день вдали от неё – мука адская.

Ратибор наклонился и через голову царицы Голубы о чём-то пошептался с Ладушкой. Помрачнел лицом, покивал, а потом выпрямился, словно аршин проглотил, и заявил:

– Прости, Вань, не могу я тебя сейчас отпустить. Времена опасные, мир шаткий. Случись опять война с Навью, как мы без богатыря останемся? Лютогор, Кощеев сын, замышляет недоброе. – Тут Лис чуть было не закашлялся, но вовремя опомнился – не каркать, не каркать! – Чует моё сердце, коли уйдёшь – непременно быть беде. Прошу тебя, друг, останься ещё хоть ненадолго.

– Это на сколько? – скривился Ванюша.

– Да сущий пустяк. Лет на пять-шесть. Зато потом у вас с любимой Даринушкой будет вечность на двоих.

Так вот как, значит, царь уговаривал Ванюшу всё это время. Василиса сказала бы: на шею сел, ножки свесил. Лихо Одноглазое точно так делает: прилипнет – не отвяжешься. Было у Ратибора с лихом что-то общее. Вон, из Голубы своей ненаглядной все соки высосал, клещ.

Богатырь стоял, сжимая и разжимая кулаки, а потом тихо, но веско сказал:

– Нет.

– Что-о-о? – вытаращился Ратибор. Видать, не привык, чтобы ему отказывали.

– Не согласен, – уже громче повторил Ванюша. – Отдавай мою награду, и пойду я. Нет мочи терпеть.

– Коли просьбы царские ты ни в грош не ставишь, тогда приказываю – останься! – бледнея, процедил Ратибор. Глаза у него сделались злые-злые, будто ледяные.

«Ох, сдастся Ванька», – подумал Лис, но ошибся.

– Во где у меня твои приказы сидят! – богатырь провел рукой по горлу.

Гости снова ахнули. Какая-то девица на другом конце стола даже хлопнулась в обморок, и мамки-няньки засуетились, пихая ей под нос нюхательную соль.

– Ах, так? Ну и уходи, – Ратибор свёл густые брови так, что они превратились в линию. – Ничегошеньки от меня не получишь, неблагодарный смертный! Ни дорогих подарков, ни молодильного яблока. Даринка твоя тебе теперь в бабки годится. Гуляй, Ваня, – уважь старушку, скрась её последние денёчки.