Беспредельная Римская империя. Пик расцвета и захват мира

Понаблюдаем за другими посетителями таверны. Мы видим лица кельтов и торговцев, которые сошли с прибывших по Сене кораблей. Ситуация весьма напоминает лондонскую. Ведь Париж тоже был «изобретен» римлянами.

В этой местности сначала жило племя (возможно, кочевое) паризиев, из числа сенонских галлов. Во время завоевательной кампании в Галлии легионеры Юлия Цезаря нанесли поражение в 52 году до н. э. воинам паризиев, и вся местность вокруг будущей столицы Франции перешла в руки римлян. Спустя несколько десятилетий был основан город, названный Lutetia Parisiorum (то есть «Лютеция паризиев»). Река давала возможность перевозить товары и солдат. А посередине Сены было два островка, облегчавшие переход реки вброд, которые наверняка напоминали римлянам их островок Тиберина.

Так, благодаря римлянам, родился Париж, частично на левом берегу Сены (буквально на «Рив-Гош»), частично на большем из островков, будущем Иль-де-ла-Сите.

Теперь, при Траяне, Париж хоть и небольших размеров, но обладает всеми чертами типичного римского города. Поражаешься, если представить, что там, где сейчас форум, вырастут здания современной улицы Суфло, а там, где находятся две термы Лютеции, мы столкнемся с туристами, выходящими из метро между бульваром Сен-Мишель и бульваром Сен-Жермен, или увидим великолепные интерьеры Коллеж-де-Франс…

А что было в римскую эпоху на месте собора Парижской Богоматери? Мы можем увидеть это собственными глазами: за небольшой промежуток времени мы пересекли весь город и добрались до берегов Сены, туда, где в будущем вырастет Малый мост. В наши дни здесь открывается романтический вид на парижские мосты, развалы букинистов на набережной Сены, а на заднем плане высится силуэт собора. А в римскую эпоху?

Никаких букинистов, только товары, торговцы и рабы, занятые разгрузкой судов, пришвартованных к деревянным пристаням, укрепленным в глинистых берегах Сены.

Никаких прогулочных корабликов (bateaux mouches) с туристами, только суда, набитые бочками с вином, амфорами и людским товаром, пойманным по ту сторону границы.

И конечно же, никакого Нотр-Дама. Он будет построен спустя более тысячи лет! На его месте – величественный храм в честь Юпитера с колоннами и фризами, отделанными позолоченной бронзой. В некотором смысле этот остров – как парижский Капитолий. После храма Юпитера здесь вырастет христианская базилика, потом романская церковь и наконец большой собор. Место, которое римляне считали священным, сохранило эту характеристику и пронесло ее, подобно эстафетной палочке, через много столетий, до постройки архитектурного чуда Нотр-Дам. Сегодня, правда, никто об этом не задумывается.

В римское время все кажется настолько иным… а может быть, и нет. Романтическое обаяние Парижа, вот оно: двое влюбленных, прекрасная блондинка и высокорослый «кельт», опершись на парапет моста через Сену, страстно целуются. Античная вариация на тему знаменитого «Поцелуя» Робера Дуано,[30 - Робер Дуано (1912–1994) – французский фотограф.] которым сегодня можно любоваться на стольких плакатах и открытках с видами Парижа…

Мы идем дальше: хозяин и его раб должны добраться до конечной цели своего путешествия, чтобы организовать еще одну поставку вина. Они направляются в места, где производят одно из самых знаменитых вин северной части империи. Вино, которое делают из винограда, произрастающего вдоль берегов реки Мозель.

Трир

Как производят нектар богов

Северное вино

Спустя несколько дней пути под дождем мы прибываем в город Августа-Треверорум (Augusta Treverorum), современный Трир. Сегодня это живописный немецкий городок на границе с Люксембургом.

До сих пор этот город не перестает удивлять всякого: не ожидаешь найти столько римских памятников в Северной Европе. Весь город усеян термами, мостами, амфитеатрами, цирками для состязаний колесниц, здесь есть огромная базилика (где заседал сам император Константин). Должно быть, все это было удивительным и для того, кто после многодневного путешествия через леса и озера вдруг оказывался в большом, богатом «римском» городе так далеко к северу, в холодных землях.

Но есть «памятник», который мы еще не встречали и который сохранится дольше и лучше города и его построек, унаследованный нами в первозданном виде. Это культура виноделия.

Двое путников прибывают ближе к вечеру, измотанные дорогой. Они оставляют лошадей в конюшне, оплатив их «ночлег» несколькими монетами, среди которых наш сестерций. Он опять меняет хозяина. Мы больше не увидим двух путешественников, они затеряются в складках повседневной истории Римской империи.

Но и сестерций не слишком задержится в руках нового владельца. В ту же конюшню на следующее утро войдет хорошо одетый юноша.

Он ненадолго оставил здесь коня, чтобы перекусить в городе, – это прекрасный, могучий и резвый скакун, как в наши дни… спортивное авто. Поэтому юноша оставил его в надежно охраняемом «гараже». По возвращении он заплатил 1 денарий и получил сдачу из нескольких сестерциев, среди которых и наша монета.

Лошадь, богатая одежда и денарии – все это говорит о знатном положении юноши… И действительно, он сын владельца виноградников. И направляется как раз на семейную «фазенду». Нам повезло: сейчас отведаем мозельского вина…

Через час конь привозит нас в самый центр виноделия.

Дорога идет вдоль реки Мозель, широкими извивами стелющейся между холмами и лесистыми горами, подобно огромной сонной змее. Пейзаж редкой красоты и умиротворения. Но больше всего в нем впечатляют виноградники, раскинувшиеся на склонах холмов от самой реки и до горизонта, куда достает взгляд.

Так здесь и теперь. Возможностью до сих пор наслаждаться прославленными винами из этой местности мы обязаны именно римлянам, которым удалось понять природную силу этих холмов и дать невероятный толчок развитию виноделия.

Политика римлян в отношении вина действительно весьма любопытна. В течение нескольких столетий они удерживали абсолютную монополию на этот продукт. Вино нравилось в первую очередь кельтским народам Северной Европы (они познакомились с ним благодаря этрускам), которые вошли в римскую орбиту после завоеваний, начатых Юлием Цезарем. Нравилось настолько, что римским работорговцам удавалось покупать мужчин и женщин, предлагая взамен амфоры с вином.

Сами варвары ловили других варваров из соседних местностей, чтобы продать их работорговцам. Вино, можно сказать, следовало за легионами, подобно верному псу, и появлялось всюду, где возникали новые поселения римлян. Оно было своего рода «топливом» повседневной жизни.

И тогда, как сегодня, вино высоко ценилось и спрос на «нектар богов» со стороны колонистов или покоренных народов был весьма велик. Можете представить, как много амфор плыло из Италии на север на судах. На причалах портов, подобно солдатам, стояли ряды амфор, готовые к погрузке. Более того, самые красивые амфоры из тех, что сейчас находятся в музеях, обтекаемой формы, с удлиненным горлышком, относятся именно к этому времени завоеваний и экспансии. Видеть их – это словно посмотреть на «фото» того времени. Можно с уверенностью утверждать, что они относятся как раз к десятилетиям, предшествующим Рождеству Христову, что были изготовлены (исключительно) в гончарных мастерских Кампании и содержали вино с виноградников, в основном произраставших от юга Лациума до местности к северу от Неаполя. В этих амфорах везли и знаменитое фалернское, воспетое древними авторами. Они доставлялись повсюду в Средиземноморье, особенно в Галлию. Но не всем удавалось достичь места назначения. Большое количество остатков груженных амфорами римских торговых судов, покоящихся на дне северо-западной части Средиземного моря, относятся именно к данному периоду: эпохе колонизации севера.

Следовательно, нет ничего удивительного в том, что римские провинциальные чиновники осознавали прибыльность этого «бизнеса»: было официально запрещено возделывать виноградники на новых землях, что вынуждало тамошнее население импортировать вино за большие деньги.

В дальнейшем, с расширением империи, стали проводить политику «концессий», но в течение долгого времени единственными, кому разрешалось возделывать виноградники, были солдаты легионов. Их присутствие на границах (limites) привело к «делокализации» виноделия, поскольку они и сами были активными потребителями вина. Виноград часто возделывали ветераны, получавшие в тех пограничных местностях земельные наделы в качестве награды по окончании военной службы.

Наконец, виноделием было позволено заниматься и частным лицам, что привело к возникновению обширных винодельческих районов, как тот, который мы сейчас исследуем.

На обоих берегах реки виноградники покрывают каждый пригодный для возделывания квадратный метр на склонах холмов. Как же удается производить вино в такой северной части империи, какие методы при этом используются?

В этом смысле окрестности города Трир уникальны, потому что раскопки и археологические открытия позволили реконструировать этапы и методы местного виноделия, при этом не обошлось без сюрпризов.

Как римляне производят «нектар богов»

Юноша обгоняет деревянные четырехколесные повозки, запряженные волами и нагруженные корзинами с виноградом. В этих местах во многих хозяйствах производят вино.

Сейчас время сбора винограда, и вдоль шпалер видны колонны рабов, поднимающихся и спускающихся с полными плетеными коробами на спине. Спустя несколько поколений эти виноградники будут воспеты Децимом Магном Авсонием.

Удивительно, что шпалеры сильно отличаются от наших. Побеги лозы не тянутся на десятки метров по железной проволоке. Виноград на плантации растет деревцами, посаженными в одну линию, тянущуюся сверху вниз по склону холма. Деревца эти имеют любопытную форму: побеги лозы закручены, подобно проволоке, в восьмерку, высотой примерно в человеческий рост. Это хитроумное решение позволяет в ограниченном пространстве «завить» довольно длинный побег лозы. Грозди растут по двум сторонам этой восьмерки, некоторые из них – в великолепном обрамлении двух колец, составляющих ее.

Сын хозяина подъезжает к большой деревянной калитке. Его конь бьет копытом. Прекрасного белого скакуна, знак больших доходов семейства, увидели издалека. Раб спешит открыть калитку и почтительно приветствует всадника. Юноша проезжает мимо, не ответив на приветствие. Он пускает коня в галоп и направляется вверх по холму к низкому строению, где давят виноград. При его приближении группка рабов, двигавшихся цепочкой, останавливается и кладет на землю коробы, склонив голову в знак почтения. Они вспотели, их торсы обнажены, кожа стала липкой от смолы, вытекающей из срезанных гроздьев. Юноша сухо приказывает им не останавливаться и продолжать работу. Затем он заходит в здание, резко оттолкнув в сторону раба, замешкавшегося на пороге. Внутри – одно большое помещение. Можно сравнить всю эту конструкцию с промышленным ангаром. Рабы, выстроившись в очередь, опрокидывают в большую ванну содержимое тяжелых корзин, оттягивавших им плечи. За эти дни им придется перенести тонны виноградных гроздьев, непрерывно бросая их в эту ванну.

Другие рабы, calcatores, топчущие виноградины, совершенно обнажены, с них льется пот. Работа на износ, приходится часами «вышагивать», бесконечно давя виноградные ягоды, которых, кажется, не убывает, среди полчищ ос и криков надзирателей. Чтобы облегчить свой тяжкий труд, они поют песни родных краев и опираются на странные палки, похожие на костыли, чтобы не потерять равновесие. Естественно, не останавливаясь…

За происходящим бдительно наблюдают два божества, изображенные на стене и весьма почитаемые в здешних местах. Суцелл, бог галльского происхождения, патрон мозельских виноделов, часто изображаемый с виноградными гроздьями, бочками и прессами. И Бахус, божество средиземноморского происхождения, который, в свою очередь, покровительствовал любителям выпивки.

Виноградный сок вытекает обильными струями из нескольких отверстий в форме львиной головы, попадая в ванну меньших размеров, стоящую ниже. Жидкость пропускают через корзины из ивовых прутьев, которые фильтруют сок, задерживая кожуру и дохлых ос. Насекомых привлекает виноградный сахар, они тут повсюду, настоящее мучение для рабов.

Сок протекает через корзины и понемногу наполняет малую ванну. Его периодически аккуратно переливают в небольшие амфоры.

Как на бесконечном конвейере, рабы вставляют палки в ручки амфор и несут их на двор. Они выливают виноградный сок в большие терракотовые кувшины – долии (dolia), – размером со стиральную машину, вкопанные по горлышко в землю. Там-то сок и будет бродить и вызревать в вино. Долий – римское изобретение. А галлы нашли альтернативное решение, тоже весьма эффективное: они изобрели бочку!

Римляне немедленно восприняли новинку и распространили ее во многих частях империи. Бочки будут применять для брожения в течение веков, вплоть до наших дней.

Здесь же используют обе тары. Другие рабы выливают сок в выставленные в ряд большие бочки.

В таких хозяйствах, распространенных по всей империи, используются очень передовые методы для повышения «производительности труда». Прибыль увеличивают, выжимая до последней капли источник дохода… Иными словами, виноградную ягоду. Действительно, после первого отжима ягода может дать еще много сока. И римляне прекрасно это знают. Но как это сделать? С помощью огромного пресса, torculum. В центре постройки высится гигантский «щелкунчик». Это громадный брус, длиной 12 метров, из цельного дубового ствола. Сейчас мы увидим, как он работает. Несколько рабов уже заканчивают приготовления.

Мякоть и кожуру ягод, то есть выжимки, замачивают на несколько дней. Это делает их мягче, водянистее – так будет легче их давить.

Затем собирают и кладут под брус, в нечто вроде деревянной ванны с множеством отверстий, ровно посередине. Большой брус действует в качестве рычага, давя мякоть и кожуру.

На первый взгляд, уже сама тяжесть этого огромного бруса может выжать достаточно сока… Но этого мало. Римлянам удалось придать своему прессу невиданную во всей античности силу с помощью хитроумного решения.

Действительно, если одним концом брус прикреплен к стене, то на другом у него огромный деревянный винт, доходящий до земли и прикрепленный к массивному каменному блоку, весом в тонну. Вращая этот винт, придвигают брус к каменному блоку, сдавливая со страшной силой кожуру и мякоть.

Когда все готово, подается сигнал, и два крепких раба подходят к деревянным рычагам, крестообразно вставленным в винт, и начинают медленно его вращать.

Вся конструкция издает громкий скрип. С каждым оборотом винт входит в брус, который постепенно опускается и превращается в безжалостный пресс, давящий мякоть и кожуру, выжимая из них все до последней капли. Дерево издает впечатляющий стон, все присутствующие могут видеть жидкость, вытекающую из отверстий деревянного корыта и попадающую в резервуар для сбора сока.