Три плута

– Какой хочешь?

– Хорошо бы ананасной!

Мустафетов немедленно распорядился, и сообщники опять стали ждать.

Но время для всех троих подвигалось туго. Смирнин нервничал до невозможности, Мустафетов был серьезен и молчалив, а Рогов хоть и шутил, но было заметно, каких огромных усилий стоило ему это.

– Вскоре, господа, – сказал наконец Рогов, впадая в какой-то пафос, – на Руси будут три новых богача. – Вдруг он ударил себя по лбу и, точно спохватившись, сказал: – Но ведь надо же мне справиться с биржевым курсом. Почем она стоит, государственная-то ренточка?

– К чему же это сейчас нужно? – спросил его Мустафетов.

– Во-первых, приблизительный расчет сделать не мешало бы…

– Пожалуйста, никаких расчетов вперед не делай! Я суеверен и этого терпеть не могу.

– Но надо же мне знать, когда я приеду в контору Юнкера менять бумаги, сколько за них спрашивать. Где у тебя газеты?

– Вот на диване одна лежит. Переверни страницу и посмотри в отделе «Биржа». Не тут ищешь.

– А где же?

– Да вот первая рубрика; в заголовке написано: «25 марта»; тут и ищи: «4 проц. гос. р.» Это значит: четырехпроцентная государственная рента. Что там сказано?

Рогов прочел и произнес:

– Что же, господа, бумаги наши хорошо стоят!

– А ты думаешь, – спросил его Мустафетов, – что так тебе в конторе у Юнкера и заплатят по курсу целиком?

– Зачем это думать! Знаю я, что мы, капиталисты, всегда при обмене наших фондов теряем, но все-таки надеюсь, что обобрать себя не дам.

Друзья замолчали. Мустафетов снова над чем-то задумался, Смирнин же, обрадовавшись появлению на столе шипучей воды, поминутно отпивал из стакана и старался хоть этим погасить разжигавшее его внутри пламя.

Наконец Рогов взглянул на свои дешевенькие никелированные часики и сказал:

– Наступает, друзья мои, великий и торжественный момент. Нам пора ехать.

– Как «нам»?

– Очень просто. Я нахожу, что здесь вы не в состоянии встретить меня достойным образом. Поезжайте в мой любимый ресторанчик, займите большой, хороший кабинет, закажите самую роскошную закуску. Советую позвать распорядителя, это человек опытный и дело свое знающий. Обратитесь к нему – его зовут Леонбаром – и попросите его отличиться на славу. Обед пусть будет русский, а вина французские. Смешаем таким образом два прекрасных совместимых. Да будет между двумя великими нациями то единственное слияние, которое понятно моему скромному разумению.

Мустафетов остановил его:

– Не увлекайся красноречием, а поезжай. Нам же ехать еще рано. Я только тогда тронусь из дома, когда ты сам из банка заедешь или пришлешь ко мне посыльного от Юнкера сказать, что дело готово.

– Ну, согласен. Только в ресторане вам было бы веселей и время скорее прошло бы. У меня как-никак часик на все уйдет.

– Ну, поезжай!

Мустафетов тяжело дышал.

Смирнин хотел что-то сказать и наконец решился уже в передней.

– Пожалуйста, – проговорил он сквозь посиневшие и дрожавшие губы, – если малейшая опасность, то бросай все и беги!

– А ты не из храбрых!

– Зачем я только ввязался в эту ужасную историю! – невольно воскликнул Смирнин.

– А что же, если хочешь, откажись в нашу пользу от своей доли, – сказал ему, уже надев пальто, Роман Егорович. – Мы с Мустафетовым не обидимся и поровну разделим.

Дверь распахнулась, выпустила Рогова на лестницу и захлопнулась.

X. Удача

Роман Егорович сбежал вниз и очень обрадовался, когда, выйдя на крыльцо, увидел проезжавшего шагом лихача.

– Стой! – крикнул он.

– Куда прикажете?

– Не рассуждать! Рядиться я не люблю, – строго скомандовал Рогов. – Служи мне как следует и внакладе не останешься. Пошел в банк «Валюта»! Ехать полным ходом, чтобы я не опоздал.

Извозчик понял, встреча была счастливая, натянул вожжи, и его добрый конь помчал легкую пролетку.

– Дожидайся! – крикнул извозчику Рогов, подъехав к банку.

Он вбежал по ступенькам в парадное крыльцо, потом, не снимая пальто, прошел в отделение вкладов и стал в очередь.

Перед ним было четыре человека: старуха, уже стоявшая у самого окошечка отделения и перелистывавшая какие-то процентные бумаги; за нею – человек типа артельщика; потом – толстый купец с красным, вспотевшим лицом и блестевшими волосами, наконец, какой-то отставной военный.

Рогов делал все, что было можно, чтобы попасться на глаза служащему в отделении вкладов. Тот в самом деле вскоре увидел его, и тогда случилось нечто очень странное: служащий закрыл свое окошечко, оставив недоумевающую публику ждать его возвращения, и куда-то удалился. Немного погодя он вернулся вдвоем с каким-то другим господином и показал ему головою на Рогова.

Роман Егорович почувствовал нечто вроде мурашек, пробежавших сначала по спине, а потом словно рассыпавшихся по всему телу.

«Не бежать ли?» – мелькнуло у него в голове, но он не двигался с места, и его глаза не могли оторваться от этих двух служащих банка, о чем-то совещавшихся, очевидно по его поводу.

Вдруг один из них, тот, который был постарше, подозвал одного из банковских сторожей и, указывая на Рогова, дал ему какое-то приказание.

«Вот она, минута-то! – подумал Роман Егорович. – Пан или пропал! Огромная сумма или арестант?»

Но тут кто-то слегка коснулся его рукава.

– Начальник отделения приказали просить вас туда, за решетку, – почтительно доложил ему сторож. – Там свободнее будет, так как билетов считать вам много придется.

Огромный прилив сил вдруг выпрямил Романа Егоровича.

– Веди, веди, брат! – сказал он сторожу и с легкой насмешкой по поводу минутного перепуга подумал: «За эту решеточку можно с удовольствием пройтись, лишь бы вы, черти, меня за другую не усадили!»