О блокаде Ленинграда и о другом, о чём не могу забыть

Когда Монтескье пишет о великих людях и замечает, что они спят с женами и ходят в туалет, как обычные люди, я понимаю, что при этом у него на столе стоит кружка хорошего пива и с ним можно потрепаться. Но, тем не менее, он мыслит и озвучивает философские постулаты, выражая то, что я думаю, но никогда не смог бы их сформулировать.

В то время меня очень интересовал создатель теории конечных полей Эварист Галуа.

Этот юноша прожил на Земле немножко больше 20-ти лет, но за это время он поучаствовал в Революции, написал работы по двум самым серьезным областям математики и погиб на дуэли. По легенде он соблазнил любимую девушку своего близкого приятеля, и они устроили беспощадную дуэль на близком расстоянии, где нельзя было промахнуться.

Понимая, что его жизнь кончена, Он послал свои работы своему другу, который ничего не понимал, но сохранял работы 15 лет и послал редактору математического журнала. И через 15 лет мир, ученые ахнули от идей этого молодого человека.

Одна из этих задач тогда исследовалась многими (решение уравнений выше 4-ой степени), и ее никто не мог решить. Вторую проблему не знал и не понимал никто. Даже знаменитый математик Коши не хотел тратить время на разгадывание этих загадок и выбросил его работы в мусор.

И эта работа только в 20 веке нашла применение, например в линейной алгебре, теории чисел и криптографии.

Я четко понимал, что запись логических функций и постановка задач в программировании лежит именно в этой области.

Я решил поговорить с Николаем Владимировичем про применение этих конечных полей Галуа.

Но все пошло иначе.

Почему-то в этот день пошел дождь. Такого дождя не было ни до моего визита, ни после.

Я вылез из электрички и пошел по дороге до развилки, как это было написано и даже нарисовано в письме. Конечно, по своему убеждению в мужской гордости, я не позволял себе носить с собой зонт. Это, по моему мнению, был признак старости.

Продвигаясь сквозь струи дождя, я увидел на развилке, смешную фигурку человечка с кругленьким пузом и большой лысиной. Он стоял на развилке, прощупывая глазами толпу.

Над собой он держал большой зонт. А второй был в его руке. Эта картина никак не вязалась с образом великого ученого и вызвала у меня откровенный смех.

Я позвал – «Николай Владимирович!»

Его подслеповатые глаза вытащили меня из толпы.

«Игорь Михайлович! Освободите меня скорее от зонта. Я уже давно жду вас».

Тут меня разобрал смех и вместо традиционного «Спасибо!». Вырвалось: «Ну, Вы даете!»

Он надулся. Я взял зонт, и дальше мы шли молча рядом.

Потом он на минутку остановился и сказал: «Запомните! Ваши недостатки – это Ваши недостатки. А мои недостатки это продолжение моих достоинств». Я согласно кивнул головой, и мы молча вошли в калитку его дома.

Дальше встреча опять не пошла по сценарию – «великий ученый принимает своего ученика».

Я был представлен его жене. На удивление молодой и красивой женщине.

Поступила команда академика – «Снимайте брюки! Вы же весь мокрый!».

Поля Галуа ушли далеко. Жена принесла его брюки, которые были мне по колено, но отвисали в животе, и ушла, сказав – «Будьте как дома». После моего переодевания был растоплен камин, перед которым на фигурной загородке повесили мои брюки.

«Дуся! Подай чаю!»

Я не растерялся и спросил: «Как отчество Дуси!»

«Да она вовсе не Дуся» обиделся академик, а Евдокия Аркадьевна.

«Буду знать, спасибо!»

Наконец, мы сели в удобные кресла перед камином. У него на коленях лежала рукопись моей книги.

И началась экзекуция. После столь благожелательного письма, я не ожидал такой реакции.

Первая фраза была похуже холодного дождя.

«Более похабной книги я не читал за всю свою жизнь».

«А что Вам не понравилось?» – спросил я.

«Лучше невежда помолчите, и слушайте» – был ответ. Меня поразило обращение на Вы при такой начальной характеристике, но это было в духе моего представления об академиках.

«С чего вы взяли, что начальная формула принадлежит Кухареву?

Я понял, что Вы не читали труды Клода Шеннона».

Я рыпнулся, – «В чем он меня обвиняет? Почти в неграмотности». Не знать труды создателя теории информации было стыдно. Я не мог похвастаться, что тогда я его понял до конца, но основные идеи схватил. Он, заметив, мое движение, отрубил «Да, я говорю не то, что все уже знают. У Шеннона первые труды были в 1937 году. Там он впервые написал эту формулу. А Кухарев удачно применил ее».

«И мало того, что Вы свою неграмотность хотите разгласить всем. Вы лишаете себя знания, основных подходов к этой проблеме».

Далее пошел подробный разбор страниц, отмеченных красным карандашом.

На 24-ой странице он пробормотал: «Извините, здесь я ошибок не нашел» и перешел к 25-ой.

Резюме было полным разгромом.

«Так что перепишите книгу и больше мне не присылайте. Я не люблю читать всякую чепуху два раза». И окончательно уничтожив меня, он по мирному вздохнул – «А конечный результат очень интересный! Я буду рекомендовать ее к изданию и на этой неделе пришлю отзыв. Еще один совет, представьте свою работу, хотя бы на одном серьезном научном семинаре». Далее мы перешли в соседнюю комнату, полностью обитую сукном. Здесь была святая святых этого дома – коллекция значков посвященных юбилеям городов. Это было весьма красочное зрелище. Он знал историю городов и историю каждого значка. Я был об этом предупрежден и вручил столь редкий в то время значок города Тамбова.

Эффект был потрясающий, как бывает у детей получивших самую желанную игрушку.

Значок был записан и поставлена моя подпись, и я твердо знал, что, когда будут разбирать архивы этого ученого и моя подпись займет место в истории.

Мои приключения продолжались, и я написал книгу.

Я не знал, что такое «писать книгу». Самое интересное, что это было очень тонкое (по числу листов) произведение. Но все 90 страниц, содержали серьезные доказательства и примеры.

Тут на моем пути повстречался первый редактор – женщина. И началась война. Эта война с редакторами продолжается и сейчас. Они посягают на самое святое, исправляя текст и искажая мои мысли. И как я благодарен им потом, когда в результате этой войны книги становятся понятней и проще в чтении.

Мы встречались с моим редактором в Москве каждый день в течение двух недель. Как мы ненавидели друг друга.

Мои пассажи, с глаголом «является» вызывали гнев.

Как просто – «эти результаты являются подтверждением…»

– «Является только Б-г на землю» по-военному рапортовала редактор (редакторша).