Тойво – значит надежда. Красный шиш

– От дворовых уйдем дворами, коли с кольями нападут – пошутил Тойво. – Надо сказаться больными – типа, на прием к местной колдунье идем.

– А есть там местная колдунья? – усомнился эстонец.

– В святых местах всегда чудотворцы водились, – ответил Антикайнен. – Она, вероятно, и есть колдунья. А мы – больные.

– Какие же мы больные? – недоверчиво спросил Тынис. – Выглядим ничего себе так, пахать можно. На тебе – без сомнений пахать можно.

– Вот так, значит, сотрудничество начинается – «пахать можно»? – заулыбался Тойво. – Мы с тобой больные на все головы. Это на физической подготовке не сказывается.

На том и порешили. Про Вяхю Антикайнен решил не упоминать, верил, что тот сам сможет разобраться с проблемами, если таковые случатся.

От Ведлозера, куда завез их грузовик, к Панисельге они пошли пешком, во второй половине дня оказались в деревне. Первым делом зашли в дом с вывеской «Комитет бедноты» – такие комитеты еще встречались в природе, подменяя или дополняя всякие другие государственные учреждения.

Постановлением ВЦИКа от 11 июня 1918 года и Совнаркома от 6 августа того же года Комбеды служили трудовому народу, чтобы распределять хлеб, предметы первой необходимости, и сельскохозяйственных орудий. Они оказывали содействие местным продовольственным органам в изъятии хлебных излишков из рук кулаков и богатеев, которые распределяли бесплатно среди деревенской бедноты по установленным нормам.

По идее Комбеды были распущены уже в ноябре 1918 года постановлением 6-го Съезда Советов, но не тут-то было. Этому делу противились, а особенно Председатели этих самых комитетов пытались всеми силами остаться таковыми.

В комнате дома под вывеской запах стоял согласно статусу: пахло бедностью. Нестираная одежда, пролитая сивуха, недоеденная еда, немытое тело, да еще кошачья и человеческая моча – вот запах бедности. Бедняк тоже наличествовал: лежал в каком-то тряпье на топчане и пускал слюни.

– О, блин, – сказал Тынис. – С кем тут разговаривать?

– Да, не туда попали, – согласился Тойво.

– Что вам нужно? – раздался, вдруг, голос с сеней. Говорили на карельском языке.

Посетители Комбеда повернулись на голос и увидели вполне прилично одетого человека, высокого, в пиджаке и картузе.

– Ничего, – подбирая слова, ответил Тойво, замешкался и больше ничего подобрать не сумел.

– Нам бабка нужна, – тоже, пытаясь говорить на местном языке, промямлил эстонец.

– Финны, что ли? – спросил человек.

– Ага, – они охотно закивали головами в ответ. – Красные финны.

– Этот Председатель ничем не поможет, – махнул рукой в сторону тела на топчане незнакомец. – Я Павел Николаев, живу по соседству от этого вертепа. Он с Сум, ссыльный, хохол. Был беднейшим, теперь – вон, пьянейший. Какой день уже.

Его речь была вполне понятна и финну, и эстонцу.

– Зачем вам бабка? – спросил Павел.

– Болеем мы, – сказал Тынис.

– Головами болеем, – добавил Тойво.

Самим говорить было сложнее, но Николаев тоже понимал все их лингвистические потуги. Дополняя друг друга, они поведали, что пришли с Петрозаводска, где работают при правительстве, что оба страдают бессонницами или кошмарами, головы болят, а жить дальше хочется. Врачи только руками разводят. Водицы с озера хотят испить, да какое-нибудь снадобье для лечения принять. Вот такие дела, дорогой товарищ Павел Николаев.

– Ну, ладно, – согласился он. – Посоветую к одной дамочке обратиться. Вроде бы бабкой должна быть, но чертовски интересная особа. Не стара еще и очень ничего себе.

Он вздохнул и махнул рукой: пошли, мол, отведу куда надо. А по дороге рассказал, что жить-то сейчас можно, вот только много народу, который мешает этой жизни.

– Партейные, евреи-агитаторы, проверяющие и надзирающие – как насядут, так и продохнуть нельзя, – сказал Павел. – Делай так, а так не делай, бойся контрреволюции и тому подобное.

– Не переживай, – криво усмехнулся Антикайнен. – То ли еще будет!

Ну да, правнуки Николаева из Панисельги в полной мере смогут оценить «партейных, евреев-агитаторов, проверяющих и надзирающих» новой формации. Где государство – там и они, чем больше государство кричит о своем величии и избранности, тем они злее. Вот уж когда, действительно, продохнуть не дают.

Павел рассказал, что рано овдовел, что сын родился, а жена в родах умерла. При этом, истекая кровью, еще успела сказать, чтобы из-под пола картошку убрали, а то от крови подпортится. Сын уже взрослый, Гражданскую войну прошел, в деревню Тулоксу ушел жить, где женился на такой же сироте, как и он сам.

– А у меня новая жена, да злыдня какая-то стала. Ест поедом.

Через двадцать три года жена отправит Павла Николаева в лес «собирать военные трофеи»: обувку с убитых финских солдат и красноармейцев, личные вещи, желательно из благородных металлов, да оружие повинтажнее. Тут-то и убьют моего (автора) прадеда, как мародера, и бросят в болото. То ли наши, то ли не наши, никто Павла Николаева не найдет – сгинет он бесследно.

Бабка действительно оказалась не вполне бабкой – обычная женщина, на которую Павел смотрел с воодушевлением и вздыхал иногда украдкой.

– Ты на зубы ей посмотри, – прошипел на ухо товарищу Тынис.

Тойво не мог себе представить, как в рот местной колдунье заглянуть, а, главное – зачем? «Пасть открой, гражданка, зубы тебе пересчитаю». Но женщина сама заулыбалась, когда Николаев объяснил суть да дело с которыми явились ко двору. С зубами у нее было все в порядке – один к одному, белые и ровные.

– Чего тебе ее зубы? – тоже прошипел Тойво.

– Так в Карелии с порченными зубами колдовать уже не могут. Сила у них колдовская в зубах, – объяснил Тынис.

– Ты, вероятно, позабыл, ради чего мы сюда пришли? – не разжимая губ, промычал Антикайнен. – Мы не головы лечить, мы следы здесь путаем.

Павел жестом позвал эстонца в сторонку и что-то ему попытался втолковать. Тот пальцем поманил Тойво.

– Чем расплачиваться будем? – спросил он.

– Как – чем? – удивился Антикайнен. – Деньгами!

Тынис, как наиболее продвинутый в вопросах с колдовством в глубинке Карелии, сокрушенно покивал головой. Он раздосадовался на самого себя: ведь знал, что чудотворцы денег не берут, потому что, считается, что дар от этого пропадает. Но и без платы никак нельзя, потому что за все надо платить – полагается так.

Нельзя в некоторых случаях, по карельским поверьям, говорить «спасибо». Например, в бане: тебе – «с легким паром», а ты в ответ – «дай господи тебе здоровья». С колдунам тоже нельзя «спасибо» отделаться, а надо пироги, сахар, заварку чая, конфеты оставлять. Иногда – рыбу или мясо. Рыбу – сига, либо лохи (красную). Мясо – лосятину, кабанину или медвежатину – лесное мясо, дикое. Только несоленое все. Соль давать нельзя, потому что соль колдуны, как правило, сами заговаривают.

Тынис сладости не любил, поэтому в его походном наборе был только хлеб, кофе, сало и лук с несколькими вываренными картофелинами. Ну, и водки бутылка на всякий пожарный случай. На счастье, у Тойво с собой была припасена головка сахару, банка сгущенного молока и кулечек монпансье – леденцов. Без пирогов, или драгоценной белой булки этого было явно маловато, но ничего другого уже не придумаешь.

– Ну, давайте чай пить, – сказала колдунья.

И заварки-то у них не было! Тойво привык по финским обычаям пить только кофе, а Тынис тем же самым кофе, круто заваренным, вправлял себе мозги, если они по причине похмелья или чего другого не могли думать и соображать.

Антикайнен выставил весь свой сладкий полевой набор и сконфузился: на большом столе, старательно добела выскобленном, он смотрелся очень несолидно. Павел Николаев почесал в затылке и усмехнулся: городские – чего тут поделать, да, к тому же финские городские.

– Тяжело в Петрозаводске с продуктами? – спросил он на всякий случай.

– Нелегко, – согласился Тойво. – Если бы не паек служащего, просто зубы на полку.

Про зубы у него вырвалось нечаянно, но колдунья никак не отреагировала, продолжая улыбаться.